Изгнанник вечности (полная версия)

Паском слегка зевнул, похлопав себя по губам.

— Узнать можно. Не сразу, конечно… Разве только встретитесь на каком-нибудь турнире…

— Это как?

— Так. Самый неточный признак — это когда противоположный «куарт» притягивает к себе твое внимание даже в толпе. Очень легко спутать с обычным, как ты выразился, «капризом естества».

Тессетен усмехнулся и старательно намылил подбородок:

— Да, у нас у всех в юности находится так много полярных «куарт», что просто диву даешься, как на всех хватает внимания…

— Второй признак уже вернее: при взгляде друг на друга настоящих попутчиков на какое-то время, пусть даже на пару мгновений, словно парализует. Они замирают, не в силах говорить, не в силах разорвать связь взглядов. Даже дышать! Их как будто прошивает одной молнией. Но и это может быть фальшивкой, все зависит лишь от темперамента…

— Ну-ну, — экономист взглянул на отражение кулаптра.

— Есть еще парочка признаков. И они наиболее точные. Если попутчики вместе работают с энергиями, они практически непобедимы, они образуют синергическую связь и не иссякают.

Тессетен опустил бритву и в задумчивости повернулся к Паскому, пытаясь уловить ускользающее воспоминание из недавнего прошлого:

— Вот как? Не выдохнутся ни он, ни она?

— Да. Кого-то из них могут ранить, у кого-то — вырвать «куарт», но и только. Сама энергия не иссякнет. И последнее. Обернуть эту силу друг против друга истинные попутчики не смогут.

И тут Сетена будто осенило, он едва не выронил бритву на пол:

— Как вы сказали?! Никогда не смогут? Ни в шутку, ни всерьез?!

Паском кивнул:

— Именно. Это их общая сила, иначе и быть не может. Ну что ж, мне пора.

Когда он ушел, а взамен в каюту к нему просочился Нат, Сетен закрыл лицо ладонью и горько рассмеялся. И не гвардейцев ему теперь хотелось утопить, а самому пойти и броситься в ледяные волны. Всё, что он навоображал себе за эти пятнадцать лет, было фикцией…

А вдалеке, провожаемый взглядами многих пассажиров корабля «Сэхо», таял берег родного континента. Для кого-то — навсегда.

Глава десятая, в которой выясняется, есть ли жизнь после начала войны

Когда в аудиторию бесцеремонно вторгся офицер из того же корпуса, где некогда состоял Дрэян, и окинул властным взглядом поднявшихся с мест студентов, Фирэ все понял.

Вот уже год, как война между Оританом и Аринорой была объявлена официально. Северяне отчаянно пробивались через бреши в воздушной обороне южного континента, и несколько прибрежных городов уже не единожды были обстреляны с орэмашин аринорцев.

Фирэ оставалось немного до освоения первой ступеньки в кулаптрии — целительство юноша избрал в качестве первого образования. Увы, но в Новой Волне, по мнению взрослых ори, учили уже совсем не так, да и не те. С отъездом Паскома эта дисциплина потеряла многое, потеряла невосполнимо, и бывшего советника в Ведомстве едва ли не обвиняли в измене, ведь нужно же было найти виновного.

Время от времени студентов-целителей со старших курсов выдергивали с ученических скамей и бросали в пекло: кулаптры в боях ценились превыше всего, и не только как специалисты во врачебном деле. Многие обладали умениями, недоступными подавляющему большинству военных, которых больше учили стрелять, чем развивать внутренние силы. Кулаптр, к примеру, имел возможность выходить в некое подпространство, из которого мог как излечивать союзника, так и уничтожать врага. И не только этим ограничивались способности целителей.

Офицер не торопясь прошелся вдоль передних рядов, насмешливо и высокомерно окидывая взглядом вытянувшихся в струнку юношей и полностью игнорируя присутствие девушек. Последние при этом держались по-разному: иные испуганно сжимались, желая, по всей вероятности, стать невидимками, а некоторые, напротив, смотрели с вызовом — кто бравируя, а кто и в самом деле бесстрашно. Но был тайный указ, о котором тем не менее все знали: женщин-кулаптров в огневые точки не направлять (поскольку они впоследствии пригодятся для деторождения и выращивания новых воинов-ори и просто будущих работников взамен убитых граждан), а направлять только мужчин от шестнадцати лет. В связи с этим многие семьи, где росли девочки, собирались и попросту покидали лишенную остатков разума страну, уезжая в никуда — кто на Рэйсатру, кто в Осат, а кто даже в Олумэару.

Вдоволь насладившись произведенным впечатлением, корпусник запустил взор на остальные ряды и безошибочно выловил Фирэ. Тот чуть было не поверил, что это все вовсе не спектакль, если бы офицер не усмехнулся с такой очевидной наигранностью, прежде чем подошел к его столу.

— Кулаптр Фирэ?

— Точно так! — отозвался тот, нахватавшийся от Дрэяна разных гвардейских выражений и в глубине души над ними смеющийся.

В темно-карих глазах офицера проступило одобрение.

— Помню вашего старшего брата, — сказал он, уже не так казенно печатая слог, но тут же спохватился, вспомнив, что находится «при исполнении»: — Через час вам надлежит явиться в восемнадцатый корпус. Адрес указан в распоряжении.

И, пришлепнув лист бумаги к столу между учебниками, бывший сослуживец Дрэяна покинул помещение.

Робкие сокурсницы смотрели на Фирэ с жалостью, а все остальные — едва ли не завидуя. Юноша подумал, что вот кто-кто, а отец будет рад этому назначению: младший сын должен искупить грехи старшего и восстановить добрую репутацию их семьи в глазах соседей. Сам же Фирэ, с двенадцати лет, как и большинство ори, живший и воспитывавшийся в интернате при школе и опытных учителях, даже не помнил тех соседей, чтобы заботиться о реноме своей семьи. Он уже мог отдавать отчет своим чувствам и понимал, что отца он не любит, а всего лишь почитает, сообразно требованиям правил общества. Любимыми существами в этом мире были мать, брат, а с недавних пор — вновь обретенная попутчица.

За эти годы Саэти выросла в красавицу и на свою беду привлекала к себе излишнее внимание окружающих. Она уже не раз жаловалась Фирэ на попытки каких-то посторонних мужчин объявить ее попутчицей — те даже не стеснялись являться к ее родителям и лгать в глаза. Хуже, что этими лжецами были военные и люди из Ведомства. Некоторые воспринимали отказ как личное оскорбление и мстили доступными им методами: лишили, например, ее отца работы, вмешивались в ее учебу, заставляя учителей отказываться от занятий с нею. Саэти рассказывала все это и плакала. Но что мог сделать пусть даже очень древний «куарт», попавший во времена великих перемен в тело ничего не решающего юнца? Они с попутчицей воспринимали все это как испытание, наслаждаясь единственным, чем их никто не смог обделить — обществом друг друга, и мечтая поскорее уехать на Рэйсатру к Дрэяну. В его последний день рождения, на шестнадцать лет, Саэти нашла способ еще раз побывать на Можжевеловой Низменности и подарить попутчику полет над Оританом. Он наконец-то смог осуществить свою мечту: снять на камеру и сфотографировать материк почти по всей береговой линии. Юноша и теперь, бывало, включал запись, любовался горами, реками, озерами осеннего Оритана, еще не тронутого снегом, и вспоминал тот многочасовой перелет, смеющуюся Саэти с сияющими глазами и ее шутливо-возмущенные вопли, когда он приставал к ней с поцелуями и объятиями, мешая управлять орэмашиной.

Отец повел себя совсем не так, как ожидал Фирэ. Узнав о распоряжении, он рассвирепел. Совершенно как Дрэян называя соотечественников «эстетствующими идиотами», а военных — бездарными болванами в амуниции, господин Кронодан теперь запоздало сокрушался, что не отпустил на Рэйсатру обоих сыновей.

Устав от его излияний, мама незаметно позвала младшего сына в свою комнату и только там осмелилась высказаться насчет потрясающей своевременности мужниных решений.

— Пусть прокричится, — махнув рукой, сказала она и обняла Фирэ. — Вот, положи в рюкзак. Я собрала там кое-что для тебя.