Изгнанник

Действительно, вскоре все было кончено — для него. Не успел зажечься зеленый, как она кошачьим движением выудила из сумочки нож и полоснула водителя по горлу. В следующую долю секунды она выскочила в распахнутую дверцу и бросилась наутек, зная, что ее в любой момент могут схватить, и тогда ей придется провести остаток своей жизни в тюрьме. Упаковав вещи, она на следующий день уехала из Парижа. Поезд увез ее на юг Франции, в Ниццу. Там она сняла неприметную квартирку и стала жить на деньги, которыми облагодетельствовали ее Китнеры. Полгода спустя у нее родился Александр. И все это время она вздрагивала от каждого шороха, ожидая, когда за ней явится полиция. Но за ней так и не пришли. Размышляя над случившимся, она находила объяснение в том, что преступление было совершено без свидетелей, а семейство Китнеров, опасаясь огласки, предпочло не уведомлять власти о ней или о собственных связях с убитым. Но все равно жизнь протекала в постоянном страхе. Приходилось делать над собой немалое усилие, чтобы подавить ужас перед полицейскими и ненависть, вспыхивавшую в душе при мысли о том, как с ней обошлись. И лишь когда у нее на руках засопел крохотный крепыш Александр, наступило время спокойно задуматься о том, что делать дальше.

Открытую враждебность семейства Китнеров еще можно было как-то понять и даже принять. В конце концов, они продемонстрировали жестокость, черствость, эгоизм — все те же темные, но вполне обычные качества человеческой души, из-за которых ее отец оказался в ГУЛАГе, а сама она стала жертвой насильника в Неаполе.

Чего она не могла ни понять, ни принять — так это поведение самого Питера Китнера. Этот человек клялся ей в любви, говорил, что она ему дороже жизни, стал отцом ее ребенка и женился на ней, мечтал вместе с ней о будущем России. Но когда родители приказали ему бросить любимую, он так и поступил — бросил и забыл.

Он так и не осмелился открыто заявить, что любит ее. Не встал на ее защиту. Не сделал ничего для спасения своей любимой женщины и их неродившегося ребенка. Не приласкал, не утешил. Вместо всего этого просто просеменил по комнате и вышел вон, даже не оглянувшись. Ее отец был не таким — она на всю жизнь запомнила, как тот оглянулся и с улыбкой послал ей воздушный поцелуй, когда его уводили.

Отец был гордым, любящим, упрямым. Настоящая русская душа. Питер Китнер был прямым наследником русского трона, но безвольным исполнителем приказов. И все лишь ради того, чтобы не дать пресечься царской династии. Позже, подчинившись очередному приказу, он взял в жены представительницу испанской королевской фамилии и создал собственную семью, способную претендовать на звание императорской.

Ну хорошо, с этим еще можно смириться. Но уйти, даже не оглянувшись? Не подарив на прощание даже такой малости? А вот этого она ему не простит никогда. Когда-нибудь ему придется дорого заплатить за это. Такую клятву баронесса дала самой себе.

И он заплатил. Жизнью сына. Российской короной. Причем ему придется платить и дальше.

Однако всему свое время.

8

Санкт-Петербург, Россия. Среда, 29 января, 12.15

Кавалькада растянулась на целый квартал. Гудки автомобилей, вой сирен. Тонны конфетти сыпались из окон жилых домов и офисных зданий вдоль пути следования кортежа. Несмотря на зимнюю стужу, сотни людей высовывались наружу, приветственно крича и размахивая руками. А внизу, на улицах, толпились тысячи.

Центром всеобщего внимания были двое, стоявшие в открытом черном лимузине-«мерседесе», который шел в сопровождении восьми черных «Волг».

Александр, в изящном сером деловом костюме, широко улыбался и махал рукой в ответ восторженной толпе. Рядом стояла Ребекка в длинной норковой шубе и небольшой шляпке из такого же меха. Улыбающаяся, прекрасная, великолепная. Людям среднего возраста и пожилым эти двое напоминали супругов Кеннеди — незабвенных Джека и Джекки. А молодежь встречала их, как рок-звезд.

Все правильно, расчеты подтвердились.

Менее двух суток назад Александр Кабрера, окончательно ставший отныне Романовым, был официально провозглашен будущим царем. Президент Гитинов объявил об этом для всей страны, выступая перед обеими палатами парламента в Москве. Обе — Дума и Совет Федерации — встретили это известие громом аплодисментов. Исключение составили примерно полсотни несгибаемых коммунистов, которые в знак протеста покинули зал заседания.

Благодарственная речь Александра была не менее эмоциональной, чем шквал аплодисментов, которыми его встретили. Он преклонил голову перед памятью деда — Алексея Романова, сына царя Николая, а также воздал должное своему отцу — Петру Романову-Китнеру, который долгие годы хранил тайну спасения Алексея из Ипатьевского дома и тем самым сберег истинную линию престолонаследия до того времени, когда созрели условия для возвращения монархии. Потом Александр поблагодарил президента Гитинова и членов парламента, мэра Москвы Николая Немова и маршала Головкина, министра обороны Российской Федерации, особенно сердечно — Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Григория II за то, что они, проявив благородство и мудрость, вернули сердце и душу России и ее народу. Все они сидели тут же и внимали ему.

В завершение он еще раз упомянул об отце, который, по его словам, заслужил особое признание тем, что видел в России не ослабленную, постаревшую, коррумпированную и загнивающую, а молодую и энергичную нацию. Да, у нее немало проблем. Но она свободна от ужасов сталинизма и коммунизма, от холодной войны и полностью готова восстать из пепла. Будущее России принадлежит молодежи, подчеркнул Александр, а потому его отец столь благородно и самоотверженно уступил дорогу другому Романову, более близкому по возрасту молодому поколению россиян и готовому встать во главе его. Они вместе поведут Россию в благополучное и достойное будущее.

Прямая трансляция его речи велась на одиннадцать часовых поясов страны. Ее передавали русскоязычные станции по всему миру. Длилась она лишь тридцать две минуты и завершилась второй овацией. На сей раз люди, встав с мест, аплодировали ему пятнадцать минут. Когда аплодисменты стихли, Александр Кабрера-Романов был уже не только следующим царем России, но и ее национальным героем.

Двадцать четыре часа спустя Александр появился под золочеными кремлевскими сводами, в бывшем тронном зале русских государей. Под прицелом сотен объективов он представил миру прекрасную Александру Елизавету Габриэллу Кристиан в качестве своей невесты и будущей русской царицы.

— Я бы рад называть ее Александрой, но она предпочитает свое мирское имя — Ребекка, — беззлобно пошутил он, слегка обняв невесту за плечи. — Так что заранее прошу прощения, если буду путаться с ее именами.

Это было завершающим штрихом блестящего дебюта. Внезапно, словно ниоткуда, на свет явился русский Камелот. Страна и мир сходили с ума от умиления.

— Маши, дорогая, маши энергичнее! — пытался Александр перекричать толпу, которая поднимала вокруг них метель из конфетти.

— А это удобно? — застенчиво спросила Ребекка по-русски.

— Удобно? Да они только этого и ждут от тебя, дорогая! — Он смотрел на нее улыбающимися, полными любви глазами. — Сейчас им именно это нужно. Даже не наша свадьба и не моя коронация. Для них ты уже царица. Так что маши, маши!

9

Образы появлялись и исчезали.

Некоторые виделись предельно четко, словно наяву. Другие были размытыми, как во сне. Третьи были кошмарами — от них веяло ужасом и смертью.

Самой четкой была сцена возвращения из небытия. Он видел себя со стороны — лежащим на полу крохотной хижины. Глаза закрыты, лицо белое как мел, какое-то потрепанное одеяло прикрывает ноги… Он лежал неподвижно, не подавая никаких признаков жизни. Затем легко, будто в кино, начал подниматься ввысь, от самого себя. Он парил все выше и выше — получалось, что у комнаты нет потолка, а у дома — крыши. Но тут открылась дверь, и вошла мать. Она была совсем молодой. В руках у нее была дымящаяся жестяная кружка. Мать опустилась рядом на колени и подняла ему голову, разлепила его губы и влила в них горячий напиток. По всему телу разлилось такое благодатное тепло, какого он еще никогда не испытывал. И оказалось, что нигде он не парит, а видит перед собой ее добрые глаза.