Изгнанники Эвитана. Дилогия

– Чему вы улыбаетесь, Ирэн?!
– загремел новой волной гнева старый громовержец.

Девушка поспешно сделала постно-грустное лицо. А то еще передумает.

Лицемеркой она сделалась - скоро впору с Полиной соревноваться! А что поделать? С волками жить - по-волчьи выть. А с воронами - по-вороньи каркать.

– А сейчас извольте пойти и переодеться!
– закончил нравоучения старый хрыч.
– Нет ничего отвратительнее женщины в мужских штанах!

А Ирия в таверне слышала, что старый греховодник любил в прежние времена самых разных женщин. В том числе - и переодетых под мужчин.

Только бы снова не рассмеяться. Неужели все старые ханжи - бывшие распутники и прелюбодеи? У которых теперь силенки не те и сердечко пошаливает?

Ирия быстро сделала книксен. Интересно, это - не слишком забавно в упомянутом мужском костюме?

И поспешила к двери. В комнату - и спать!

Еще предстоит обдумать самый быстрый способ связи с Клодом. И самый безопасный...

– Вернись!

Обернулась уже у самой двери. С еще одной драконьей мордой на ручке.

– Сядь!
– худая желтоватая рука неотвратимо указует на ненавистную скамеечку у стариковских ног.

Так, "обдумывать и спать" переносится надолго.

Ирия поплелась назад и плюхнулась на предназначенное "племяннице" место. Внутренне готовясь, что сейчас опять ухватят за подбородок.

Вместо этого старик жесткой мозолистой рукой растрепал ее всё еще короткие волосы. Вместе с шиньоном. Как шерсть собаке.

М-да. Если он так же обращался с женщинами - немудрено, что мама такая злая. А Катрин - пугливая. Некоторых мужчин к дамам подпускать нельзя. Особенно к девственницам.

– Эх, ты!
– пробормотал он.

Ну, "эх, она!" - и что? Он ее сегодня отпустит или как?

Приставаний старика Ирия не боялась. В таверне говорили, что бывший греховодник уж лет пять, а то и дольше, не трогает служанок. А раньше ни одной смазливой не пропускал...

Впрочем, где здесь "смазливые"? Лиаранка в очередной раз порадовалась, что красотой ее природа обделила. Обычная знатная девица. Их тех, кого столичные повесы обсмеивают: "Породистая и унылая, как сама добродетель".

Вот и хорошо! Мы еще волосы в пучок утянем, а то и чепцом обзаведемся. Гулять так гулять! И жаль, нельзя ходить с вымазанным сажей лицом - по рецепту доброй Полины.

– Он жив, Ирэн!
– прорычал старик так яростно, что совершенно непонятно: о друге или враге?

Ясно лишь, что не о постороннем человеке.

– Кто - "он"?
– переспросила Ирия. Радуясь, что ее лицо больше не трогают. И по голове не гладят.

А на ум почему-то пришел всего один кандидат в воскресшие покойники. Отец. Который уж точно убит и похоронен!

– Анри жив!
– взревел герцог разъяренным медведем.
– Он - в Квирине. Будь всё проклято!

А вот теперь сердце радостно подскочило вверх-вниз и пустилось в пляс. И вдруг искренне захотелось ухватить этого старого ворчуна - ну, хоть вот за эти породистые, аристократические уши! А потом - притянуть к себе и расцеловать в обе морщинистые щеки!

– Они всё знали!
– рычит старик.
– Проклятые Регенты всё знали - с самого начала! Или почти с самого... И молчали! А теперь!..

С коротким размахом бьет в стену старческий кулак. Еще и еще.

Кровь на костяшках скрюченных пальцев...

– Анри - жив...
– Ирии никто не давал позволения говорить. Но ей сейчас слишком хорошо! И свободно.
– Анри?!

– Чему ты улыбаешься?!
– взревел герцог вдвое громче.
– Чему радуешься, дура?! Ты и Катрин - две дуры! Одна - глупая втюрившаяся кошка. Вторая - сумасшедшая мамаша, готовая всё простить сынку-предателю!

– Анри - не предатель!
– возмущенно вскинулась девушка.

Кстати, кого он якобы предал? Если короля и Регентский Совет - то их еще сто пятьдесят раз предать следовало!

– Как он мог?!
– На глазах старика... неужели настоящие слёзы?
– Честь рода, древнейшего в Эвитане... Темный с Эвитаном - древнейшего под луной! Честь рода - в болото, в канаву, в грязь!..

5

Ирия честно ждала, когда он перестанет, наконец, лить слёз. И орать, как пьяный сапожник на подмастерье.

Если всего лишь "честь рода" - то и вовсе волноваться не о чем. А что еще могло быть? Вряд ли Анри повторил бы что-нибудь из арсенала собственного папаши, насилующего вперемешку крестьянок и бедных родственниц...

– Мой сын... мой сын!..
– голос возмущенного отца прерывается от сдерживаемых рыданий. Глухо клокочущих в горле. Эй, ты мне тут только не задохнись!
– Мой единственный выживший законный сын!..

А чем тебе бастарды не нравятся? Вон три штуки только тобой лично признанных живут с семействами неподалеку. Смерти твоей дожидаются.

– Квиринский гладиатор!

О, нет! Бедная стена! Так же никакой камень не выдержит. Пусть он хоть сто раз - древний.

Да еще и руку сломать можно!

Лекарь, когда-то лечивший деда, говорил тогда отцу, что старикам нельзя ломать кости. Срастаются плохо. А ведь дедушка был моложе, чем этот высохший от черной злобы ханжа.

Скрутить бы оскорбленного главу семьи - для его же пользы. Да сил даже на него теперешнего не хватит. Папу бы сюда!

Ага, еще деда вспомни...

– Ирэн, он опозорил меня, всю нашу семью, весь наш род, Ирэн!..

Так, стену сломать не удалось. Взялся за плечи Ирии - намертво впился узловатыми пальцами. Сплошная чернота безумных глаз - близко-близко... Как бездна ледяных осенних волн. Когда летишь в них с монастырского окна...

– Они посмели мне сообщить, что он опозорил лишь себя! Мой сын приказал остальным, приказал! Они выполняли приказ командира, а он сам... он теперь!.. Никогда не смыть! Это - хуже, чем если б моя дочь пошла в шлюхи!

Услугами которых ты наверняка вдосталь напользовался в прежние годы.

Всё правильно. Изгнанный из родной страны и ставший гладиатором герцогский сын - опозорен навеки. Изнасилованная дочь лорда - опозорена навеки. Ложно обвиненная в убийстве другая дочь - тоже опозорена. Зато убийцы, насильники и грабители живут и процветают. И вопят, что их позорят родственники. Не способные грабить, убивать и насиловать!