Изгой. Трилогия
Шрифт:
Торговая сделка прошла весьма удачно, и, отправив большую часть людей обратно, отец прихватил с собой лишь дядьку Рикара и старшего брата-каменщика, гордо щеголявшего новехоньким поясом мастера, коим его удостоили за возведение родового замка рода Ван Исер.
– Лезвие, кого казнят? – пророкотал отец, не отрывая тяжелого взгляда от помоста, где отчетливо виднелись обрубок бревна, поставленный стоймя, и небрежно воткнутый в него топор палача. – И за что?
– Некоего Квинтеса Лоркиса, господин, – отозвался Рикар, уже успевший потолковать с толпящимися вокруг горожанами и разузнать подробности. –
– Мразь! – поморщился старший барон и, обратив лицо ко мне, веско добавил: – Запомни, сын, нет ничего хуже, чем убить родича и нанести предательский удар в спину! Это не тот поступок, которым может гордиться настоящий мужчина! Понял?
– Угу, – невнятно отозвался я, старательно облизывая огромный красный леденец. – Фонял.
Усмехнувшись, отец ласково взъерошил мне волосы огромной пятерней и вполголоса пробормотал:
– Совсем вырос. Видела бы тебя сейчас мать…
Услышав слово «мать», я с удивлением вскинул глаза на отца. Что значит «видела бы»? Еще два дня назад Нилиена провожала нас в дорогу и все причитала, что ее дитятко еще недостаточно окреп после болезни. Правда, отец называл Нилиену странным словом «кормилица», но именно эту статную и красивую женщину я считал своей матерью. Или отец имел в виду кого-то другого?..
Я уже было вытащил изо рта леденец, чтобы задать вопрос, но не успел – к лошади старшего барона протолкался взопревший и красный, словно вареный рак, Древин и выдохнул:
– Ведут убивца.
Безразлично пожав плечами, барон обвел толпу взглядом и брезгливо произнес:
– Слетелись, словно воронье на мертвечину. Давно крови не видали.
– Вот и я говорю, господин, – поддакнул Рикар. – Что мы, крови не видели, что ли? До трактира рукой подать, и зуб даю, сейчас столы свободны все до единого – все сюда сбежались и про пиво забыли. Да и дитенок не маловат ли еще, чтобы такое видеть?
– Не маловат! – отрубил барон. – Пусть смотрит! Кто знает, как его судьба повернется. А так, может, и призадумается, перед тем как ошибку совершить! Пусть смотрит!
– Да, господин, – согласился Рикар, не решившись возразить. Для меня это не было новостью – за всю свою короткую жизнь я еще ни разу не видел, чтобы отцу возражали дважды.
Толпа зашумела и колыхнулась слитным движением. Послышались глухие выкрики, приведшие толпу в еще большее возбуждение:
– Вон он!
– Убийца проклятый! Сейчас тебе воздастся за грехи!
– Выродок!
– Квинтес Лоркис!
– Отцеубийца!
– Ох и кровищи сейчас будет!
Зажав леденец в кулаке, я жадно взглянул на взошедшую на помост фигуру мужчины в сопровождении двух стражников с алебардами наперевес. Совсем еще молодой, в белой рваной рубахе с грязными разводами. Руки сведены за спиной и связаны в локтях и запястьях.
На помост поднялся еще один человек в черном официальном камзоле и, шагнув к краю, напоказ развернул длинный свиток пергамента. Обвел толпу глазами поверх свитка, и под его взглядом гомон и шум затихали, словно по волшебству, пока на площади не воцарилась мертвая тишина. Убедившись, что все затаили дыхание, мужчина опустил глаза вниз и, откашлявшись, начал читать вслух:
– Внимание всем! Слушайте и не говорите потом, что не слышали! Сегодня здесь будет казнен Квинтес Лоркис, родом из деревни Дымные Берега! Он обвиняется в убийстве четверых людей. Среди жертв двое мужчин, в их числе его собственный отец Люмери Лоркис, беременная женщина и пятилетний ребенок! Все убийства совершены безо всякой причины и повода!
Услышав упоминание о ребенке, люди пришли в еще большее неистовство.
– Убийца!
– Четвертовать его!
– Сжечь живьем!
Стоящий рядом с плахой Квинтес поднял голову и бледно усмехнулся разбитыми и вспухшими губами.
– Он еще усмехается, тварь мерзкая!
– Детоубийца!
Поняв, что если они не поторопятся с казнью, то люди устроят самосуд и разорвут преступника в клочья, мужчина в черном камзоле кивнул палачу, свернул свиток и торопливо протараторил:
– За совершенные злодеяния Квинтес Лоркис приговорен к казни через обезглавливание!
Стоявшие рядом с Квинтесом стражники сноровисто уложили его на плаху лицом вниз.
– Смотри, сын! – глухо пробормотал отец, железной хваткой стискивая мое плечо. – Смотри и запоминай!
Сверкающее лезвие топора взмыло вверх и под единодушный вздох собравшихся людей резко обрушилось вниз с глухим чавкающим звуком. Брызнули густые струи ярко-красной крови, отсеченная голова с глухим стуком покатилась по доскам, обезглавленное тело осталось на месте, но в нем уже не было жизни.
Палач ухватил голову за длинные волосы и под глухой рев толпы поднял ее высоко в воздух.
Квинтес Лоркис был казнен.
Горожане еще что-то кричали, мужчина в черном камзоле пытался их перекричать, но всего этого я уже не видел – меня обильно выворачивало наизнанку, пачкая рвотой бок отцовского коня и попону. Леденец выпал из моей ладони и, ударившись о булыжную мостовую, разлетелся на мелкие красные осколки, показавшиеся мне каплями крови.
Один из стоявших рядом горожан брезгливо отпрянул в сторону и процедил:
– Вот гаденыш!
В следующую секунду Рикар оказался рядом, и от сокрушительного удара в челюсть ворчун улетел в толпу. Ухватив меня за шиворот, отец успокаивающе пробормотал:
– Все. Все уже, – и добавил, обращаясь к Древину и Рикару: – Поехали отсюда.
Покачиваясь на крупе лошади отца, я старался не смотреть в сторону окровавленного помоста, вокруг которого еще бушевала людская масса. Я глядел вниз, на шею лошади, и был твердо уверен лишь в одном – я больше никогда не буду есть леденцы. Никогда. Особенно красные…