Изгой

Одиночество – это то, что мне бесспорно принадлежит. Я осознаю, что одиночество не должно заменять жизнь и понимаю чем оно губительно, поэтому рано или поздно мне придётся расстаться с одиночеством, ради себя самого. Это правда. Однако одиночество позволяет достигнуть высшего самопонимания, абстрагироваться от окружающих. Одиночество – это мой союзник в постоянной жизненной неразберихе. Она неразборчива, потому что эта неразбериха – есть материал для созидания. Как скульптор делает творение из куска мрамора, как художник пишет поражающие своей красотой картины, так и я стараюсь создать в своей голове и вылить на бумагу порядок, сотканный из нитей хаоса.

Хаос всегда предшествует порядку – не наоборот. Из хаоса возникало всё на свете, и мы возникли из него – кто с этим станет спорить? Он – движущая сила прогресса. Порядок, который все так любят – сила разрушения. Предстоит задуматься: если бы не было порядка, то возможно ли вообще разрушение? Каждый даст на этот вопрос свой ответ. Я же абсолютно уверен, что порядок не всегда хорош, как кажется. Возможно, это всего лишь волк в овечьей шкуре. Впрочем, я создаю этот порядок. И даже не пытаюсь уничтожить в себе ту самую веру, что когда-нибудь кто-то прочтёт моё произведение и восторжествует. Я на это надеюсь.

Может быть дело в том, что я глуп в обыденных делах людей – я их просто не понимаю. Если я решаюсь делать что-либо системное, то подхожу к этому осознано, и поэтому считаю это абсолютно глупым. Да и не только глупым, отчасти просто античеловеческим проявлением. Бессознательно каждый представитель общества это понимает, возможно, знает и сознательно, но почему-то принимает это как действительное.

Я открыто понимаю свою глупость в этом, признаю её. Все мои прежние глупости останутся со мной навсегда. Я все их знаю и не раз о них думал. Смысл в том, что люди не видят своих глупостей, а если и видят, то отчаянно стремятся не замечать, или замаскировать, или спрятать, но никак не исправить.

Скорее всего, в подобии жить гораздо проще, чем в индивидуальности. Потому что индивидуальность – это всегда нечто не как у всех, и быть особенным, ни как все – пугает. Пугает потому, что это трудно, даже если взглянуть на меня, то можно понять всю трудность такой жизни. И непосредственно подобие редко связано с одиночеством, а поэтому социализированному человеку не дано понять весь смысл этого одиночества.

А может это и правильно – жить как все и не задаваться подобными вопросами, которыми я задаюсь. Может быть всякое, но я считаю, что самое верное – это то, что желает само сердце, не иллюзии желания, которых немало, а именно душевные желания.

5

Около одиннадцати часов. Выходной день. Слишком типичное утро для человечества. Встал я с отличным расположением духа. Сразу же лёг на кровать и вспомнил свою жизнь в своём общежитии.

– Вставай, болван! На, выпей, – меня будит Гена и протягивает мне бутылку пива.

– Сколько времени, урод? – говорю я, протираю глаза и делаю добрых десять глотков холодного пива. Пиво натощак – вполне занятная ситуация. Начинает покачивать, как на корабле судна в ненастье, появляется чувство бодрости и размытости реальности.

– Полдесятого. Ты думаешь, есть шанс поднять этого человека? – Он указал на Максима, который смачно давил лицо в подушку.

– Только не традиционными способами, – чётко заметил я и подал бутылку пива обратно.

– Это да. Надо набрать воды – я думаю это заставит его встать, – сказал Гена, поставил бутылку и помчался в ванную за ресурсами своего предприятия.

– Есть еда? – спросил я, будучи уверенным в отрицательном ответе.

– Нет, – послышался глухой голос Гены.

– Нужно будет сходить до магазина, а то я со вчерашнего дня ужасно голоден.

– Хорошая мысль. Когда пойдёшь в магазин, захвати сигарет.

– Хорошо, – пришлось сказать мне. Вообще-то я рассчитывал, что сходить в магазин вызовется Гена. Почему я на это рассчитывал?

Гена бежит из ванной с полным тазиком воды и странной бешеной улыбкой на лице. Подходит прямо к кровати Максима и, разрываясь от смеха, безмолвно ждёт команды от меня. Я тоже улыбаюсь – смешная ведь штука; киваю головой. Тазик опрокидывается и происходит шлепок воды – это такой веселящий звук, который нужно только слышать и от этого уже становится смешно. Мы взрываемся громким смехом и ещё сильнее ухохатываемся при виде мокрого и разъярённого Максима. Макс – добряк и такой же любитель шуток, как и мы с Геной, поэтому он с фразой «долбанные кретины» медленно, вытирая лицо рукой, уходит в ванную.

Мы просмеялись и я начал одеваться. Гена подкурил чинарик и крепко затянувшись, закричал:

– Макс, как тебе пробуждение!?

– Зашибись, Булочка! – иронично прокричал из ванной Максим и засмеялся. Гена не обиделся в этот раз, понимая всю заслуженность этой насмешки.

Мы все ещё разок взгоготнули, и я ушёл в магазин.

Воспоминание возникло невзначай, как-то нежданно проскользнуло в мой только пробудившийся мозг. Мне на секунду захотелось туда, в те дикие и безмятежные деньки. Мы веселились, день и ночь балдели от жизни и всё было нипочём. У нас была настоящая дружба – это факт. Хотелось выкроить денёк моего настоящего и променять его на денёк прошлого. Просто побыть там с моими друзьями, выпить пивка, посмеяться.

Воспоминание продолжилось.

Я уже возвращался из магазина. Приветливое лицо вахтёрши, которая нередко орала на нас за наши же проступки, меня удивило и сразу же сделало этот день ещё лучше. Торопливым шагом я зашёл в нашу комнату и сразу же устремил на себя озабоченные глаза Гены, который сразу подошёл ко мне и сказал:

– Вот мой самый лучший спаситель! – Широко улыбнулся и бросился доставать сигареты из пакета с продуктами. Максим лежал на кровати и что-то рисовал в своём альбоме (он любил порисовать простым карандашом). Его мокрые волосы заставили меня ещё раз отменно улыбнуться. Гена распечатал пачку, достал сигарету, словно одержимый, подкурил её и затянулся со словами: «Вот этого мне серьёзно не хватало». Я принялся распаковывать лапшу быстрого приготовления, с той же одержимостью из-за дьявольского голода.

– Чем займёмся сегодня, молодые люди? – громко спросил Гена.

– Можно погулять с этими, помнишь… с первого курса, – сказал я, чеша затылок.

– Почему бы и нет. Нужно только выпивку, да желательно покрепче, – сказал Гена и вдруг спросил: – А если они вина своего захотят?

– Возьмём им дешёвого, они в нём всё равно не разбираются. Да оно их ещё сильнее срубит, – сказал я.

– Ну, тогда замётано, – сказал Максим.

И тогда я сразу перешёл к воспоминаниям о том моменте, когда мы пошли гулять с этими первокурсницами.

Ещё был вовсе не вечер, но нам нужно было вернуться до одиннадцати часов вечера, иначе бы нас просто не пустили в общежитие. Поэтому мы всегда начинали гулять днём и возвращались как раз вовремя. Я тогда был с прекрасной Кристиной, которая, выпив около стакана, начала активно проявлять интерес ко мне. Она сначала просто смеялась над моими шутками, которые по правде говоря, были довольно смешными, но в ней был заметен этот поддельный смех, который стремится расположить к себе. И помню, что мне хотелось прижать её в любом из попадавшихся углов, но я проявлял странное поведение джентльмена, хоть и травил пошлые шутки.