Изгой
Шрифт:
— Может, хочешь попробовать?
— Давай.
Был хороший день, чтобы пускать парусные лодки: волны размеренно катились в одном направлении, так что, когда они запускали лодку на одном конце пруда, она очень быстро плыла к другому берегу без каких-либо задержек в пути. Мама второго мальчика тоже следила за ними, сидя на другой лавочке, и, кроме них, вокруг никого не было. Соблюдая уже свои ритуалы, женщины обменялись взглядами, несколько раз улыбнулись друг другу, а потом сели на одну лавочку, находившуюся посередине между ними.
— Бодрящий холод.
— Просто ужасный.
— Отличная
— Это его гордость и радость. Сколько вашему мальчику?
— Одиннадцать.
— Он у вас довольно высокий для своего возраста. Полу уже двенадцать, но мы надеемся, что он еще подрастет.
Элис чувствовала себя мошенницей. Она порывалась сказать: «Я не его мать», и была уверена, что эта женщина засыплет ее всякими коварными вопросами про корь и прочие вещи, на которые она не сможет ответить. Она постоянно чувствовала себя так, будто всего лишь выдает Льюиса за своего сына, пытаясь обмануть окружающих.
Льюис поднял глаза и улыбнулся Элис, и эта улыбка была совершенно естественной, потому что ему было хорошо, и она тоже улыбнулась ему в ответ и внезапно почувствовала себя очень счастливой. Затем он снова принялся укреплять парус или делать что-то там еще, и Элис в порыве чувств неожиданно сказала:
— Они выглядят такими счастливыми, верно?
Женщина удивилась.
— Ну, сейчас ведь каникулы. Наша гувернантка уехала к своей заболевшей матери, и мы пока не нашли ей замену. Честно говоря, я просто доведена до отчаяния, но моя троица, похоже, чувствует себя прекрасно.
Элис рассмеялась.
— У нас нет гувернантки.
Внезапно она подумала, что из этого можно сделать вывод, будто они не могут себе позволить гувернантку, а сама она похожа на одну из тех безнадежных молодых мамаш с нечесаными волосами, которые все время проводят в парке со своими сыновьями, и поэтому она поспешно добавила:
— У Льюиса никогда раньше не было няни, а теперь он пошел в школу… Я хочу сказать, что я ему не родная мать, а приемная. А его мать никогда не приглашала нянь, она была… — Она чуть не сказала «эксцентричной» об Элизабет, но подумала, что это будет неправильно.
— Она умерла?
— Да, погибла в прошлом году.
— Погибла? Как это ужасно! И как же это произошло?
Элис почувствовала в этом вопросе и любопытство, и какое-то злорадное ликование, но это не имело значения. Рассказать об этом было для нее облегчением.
— Она утонула.
— Да что вы говорите!
— Да, в реке возле ее — то есть нашего — дома.
Последовал многозначительный взгляд.
— А когда же вы?..
— Я познакомилась с его отцом в прошлом ноябре.
— А она умерла?..
— Летом.
— Что ж, мужчины не в состоянии оставаться одни. А как его зовут, вашего мальчика?
— Льюис.
Элис уже жалела, что начала этот разговор. Сначала ей хотелось все рассказать, а теперь она раздумывала, как из этой ситуации выкрутиться. Ей не хотелось останавливать игру Льюиса и уводить его домой.
— А как его отец? Он часто вспоминает о своей бывшей жене?
— Нет. Он уже привык. Он почти не говорит о ней.
— Думаю, это не удивительно. Да, в семьях, конечно, бывает, погибают
отцы, но чтобы мать!..— Верно.
— А где именно вы живете?
— В Уотерфорде, графство Суррей.
— Я знаю, где это. Мы знакомы кое с кем из тех краев.
— Правда? — Это была более безопасная тема, и Элис почувствовала облегчение.
— В деревне очень трудно оставаться одной. Даже в Суррее. Как вы чувствуете себя в том обществе?
— Хорошо, все там очень доброжелательны. — Элис начинала испытывать неприязнь к этой женщине.
Послышался детский крик, и к ним подбежал Льюис. Он ступил одной ногой в воду, был виден край промокшего насквозь шерстяного носка. Из его ботинка просачивалась вода, и он смеялся. Он остановился напротив нее, словно щенок, готовый залаять, и выставил вперед ногу в мокром ботинке.
— Посмотри!
— Пустяки, — со смехом сказала Элис, очень довольная им; ей нравилось, что он смеется и думает, что ей это тоже покажется забавным.
— Льюис, не так ли? Я Марджори Данфорд-Вуд.
У Льюиса от смеха сбилось дыхание.
— Здравствуйте…
— Я очень расстроилась, услышав такое о твоей маме.
Подобное человек испытывает, когда на его глазах происходит несчастный случай, а он не в состоянии его предотвратить. Элис видела, что Льюис предпринимает громадные усилия, чтобы справиться с этим.
— Спасибо, — сказал он, — все в порядке.
— Тебе понравилось играть с лодкой? — поспешно спросила его Элис. — Думаю, нам с тобой уже пора.
Женщина одними губами извинилась перед Элис за свою оплошность, и Льюис это заметил. Элис поднялась, не глядя женщине в лицо, и взяла Льюиса за руку.
— До свидания, — сказала она и отвернулась.
Мальчик с лодкой выпрямился, помахал им рукой и заулыбался.
— Пока! — крикнул он и затем, думая, что его могли не услышать, добавил: — До встречи!
Они двинулись в обратном направлении, к Кенсингтон-Гор, и всю дорогу, пока шли через парк, Элис пыталась как-то сгладить впечатление от происшедшего, но Льюис не отвечал ей. Холод был пронизывающим, и еще более неприятным из-за того, что стояла весна. В ботинке Льюиса хлюпала вода, издавая каждый раз смешной звук, над которым дети обычно любят посмеяться; Элис и пыталась рассмешить его этим, но не могла придумать, что еще сказать. Они шли через пустой парк, и единственными звуками здесь были стук ее каблуков и хлюпанье в его ботинке.
— У тебя пар идет изо рта, — сказала она.
Они продолжали идти дальше.
— Мы скоро уже придем.
Ей хотелось плакать, и она чуть было не расплакалась, просто чтобы заставить его пожалеть ее, но потом подумала, что нечестно так поступать с ребенком. Когда они ехали в такси к вокзалу Виктория, она видела, как он смотрел в окно на проезжавший мимо отряд Королевской конной гвардии. Льюис выглядел как совершенно нормальный ребенок, прижав ладони и лицо к стеклу, чтобы лучше рассмотреть блестящие сабли и цветные перья на шлемах всадников. Совсем как любой другой мальчик. Она почувствовала глубокое одиночество и безысходность и решила дождаться Джилберта на вокзале Виктория.