Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)

Затем в лесу с Шнатом, начальником ганноверского архива. Жителю Нижней Саксонии, знакомому с правилами ухода за лесом и связанными с ними особенностями, вспоминаются здесь коптильни и весь мир образов, разбуженный хранящимся в торфе запахом земли и пожаров. Демоны ландшафта обращают предание в род духовидения. В этом сумраке причудливо, но и ощутимо перед глазами встает историческое событие, например битва в Тевтобургском лесу, давно бы ставшая мифом, если б не посторонние свидетельства. Так в ганноверском музее, среди предметов торфяной культуры, сверкает серебряное сокровище Хильдесхайма. Эта вещь мне дорога; по ней видно превосходство богинь судьбы над сформировавшейся историей. Как бы ни была пестра и богата ее нить, именно они прядут и обрывают ее, а затем, в потоке времени, блекнет узор и остается одна тканина — общее для всех изначальное.

Генерал заговорил о русских городах; он считает, что для меня было бы особенно важно побывать в них, прежде всего ради поправок к моему «Рабочему». На что я ответил, что уже давно прописал себе в качестве покаяния посещение Нью-Йорка; впрочем, с командировкой на Восточный фронт тоже согласен.

Париж, 17 августа 1942

Утром в Буа, затем чай у мадам Моран в ее саду, где, сидя за мраморными столиками, видишь над высокими деревьями верхушку Эйфелевой башни. Тут же Геллер, Валентинер, Ранцау и маркиза де Полиньяк, с которой я обменялся воспоминаниями о катакомбах капуцинов в Палермо. Она полагает, что зрелище этого мрачного парада мертвецов будит бешеную жажду жизни; при выходе ощущаешь сильнейшее желание броситься на шею первому же встречному. Вероятно, поэтому мумия в древние времена считалась чем-то вроде афродизиака. [85]

85

Стимулятор потенции.

Каприччо: способно ли древнее искусство консервации доставлять пищу и в наши дни, нельзя ли устроить трапезу с хлебом из пшеницы, лежащей в пирамидах, и бульоном из мяса храмового быка? Тогда в некрополях можно было бы добывать «мясной уголь», как ныне в шахтах — отложившийся из растений каменный уголь. Но запасы такого питания ограничены, как и запасы угля.

Париж, 18 августа 1942

Утром уничтожал бумаги, среди них — конструктивную схему установления мира, набросанную мною этой зимой.

Затем беседа с Карло Шмидом, пришедшим в мою комнату и снова рассказывавшим о своем сыне, потом о снах и о переводе Бодлера, уже оконченном им.

В бумажном магазине на авеню Ваграм купил записную книжку; я был в мундире. Мне бросилось в глаза выражение лица обслуживавшей меня девушки, следящей за мной с невероятной ненавистью. Светлоголубые глаза, зрачки которых сузились до точек, откровенно вонзились в меня с той страстью, с какой скорпион вонзает жало в свою добычу. Я ощущал, что ранее нечто подобное было невозможно. По мостам этих лучей к нам ничего не сойдет, кроме уничтожения и смерти. Они перекинутся на нас, как вирус болезни или искра, которую не загасить внутри себя никакими усилиями.

Париж, 19 августа 1942

Днем в «Рице» с Вимером, собравшимся на днях навестить в Марселе Пупе и Эркюля. Обсуждаем нынешнее положение. «Nous apres le deluge», [86]

Затем чай у Шармиль. Мы обедали на рю Дюра, потом шли по ярко освещенной солнцем улице, перейдя по рю Фобур-Сент’Оноре к площади Этуаль. Слушали по дороге цвирканье сверчков, доносящееся из пекарен, и болтали обо всем на свете, подытоживая прошлое.

86

«Мы после потопа» ( фр.).

Чтение: «Люцинда» Шлегеля, ^{83} оставившая впечатление, что романтика могла бы стать здесь своего рода жизненной практикой, вроде попыток, в дурном стиле осуществленных Гентцем ^{84} и Варнхагеном. ^{85} Все это существует в виде ощущений и отголосков. Может, однажды они сложатся в отчетливую мелодию. Тогда бы романтика стала гармоничной прелюдией к избранным или рафинированным свершениям культуры позднего времени. И по сю пору ощущается, как она стремится овладеть способными натурами, подобно духу, существующему в виде схем, но взывающему к их воплощению во плоти и крови. Эти схемы могут переделать на романтический лад все, что угодно, вроде того как Людвиг II приспособил себе Версаль Людовика XIV или Вагнер — нордический мир богов. Романтический ключ отопрет девяносто девять покоев с сокровищами, в сотом же таятся безумие и смерть.

Париж, 26 августа 1942

Фридрих Георг пишет мне, что во время последнего налета на Гамбург в огне расплавился набор второй редакции «Иллюзий техники».

Вечером я зашел за докторессой, чтобы идти на прогулку по старым кварталам в полнолуние. У памятника Генриху IV мы спустились к скверу Вер-Галан, где светились огоньки кораблей и от воды пахло гнилью. Разговор о стихах Платена, ^{86} красоту которых она сравнила с отраженным светом луны, вторичным светом, — светом Эроса.

Подчас мне трудно бывает провести грань между сознательным и бессознательным существованием, между частью жизни, проходящей во сне, и той, что сложилась днем. То же самое случается при создании образов и фигур, — многое, обретающее плоть и кровь в процессе авторского труда, входит затем на полных правах в действительную жизнь.

Человек может раствориться в образе, магически вызванном им. Тогда происходит обратное: образы выносят его к свету и затем оставляют, спадая с плода, как лепестки.

Наше призвание — осуществить обратное романтикам движение: там, где они ныряют в глубь, мы всплываем на поверхность. Новое, более отчетливое видение еще непривычно и причиняет боль.

«Les tape-durs». [87] Так называли себя сентябристы. В этом слове есть что-то ужасно нетвердое, что сродни дурным детским играм этого мира.

Париж, 28 августа 1942

Все еще никаких сведений о поездке в восточные области. Днем разговор с Вайнштоком о Платоне и о том, насколько он современен. Это особенно очевидно мне после чтения «Греческих богов» Фридриха Георга.

87

«Неколебимые» ( фр.).

Днем меня навестил в «Мажестик» некий г-н S., владелец электротехнических заводов. Он пришел с вопросом: готов ли нравственный человек сегодня вмешаться в действительность и каковы перспективы подобного вмешательства, — о чем мы долго беседовали, упоминая при этом Ницше, Буркхардта и Ставрогина.

Моего посетителя воодушевляла известная доля техническо-практического морализма или утопизма, подобно тому как отцы-иезуиты при заказе сводов церкви Святого Михаила в Мюнхене основывались на рациональности. Я же вспоминал распространенный 150 лет тому назад назидательный трактат «The Economy of Human Life». [88]

88

«Экономика человеческой жизни» ( англ.).

Интересно, что в подобной абстрактной беседе ощутимее и заметнее становится механизм конкретного мира, будто трогаешь поршни и маховики огромной машины.

Мы нуждаемся в ком-то, на кого можем обратить нашу искренность и сердечность. Впрочем, это не уберегает от досады, — согласье струн, сливающихся в аккорд, не всегда зависит от нашей воли. Нередко бывают встречи, которым заранее радовался, — и вот они оказываются холодными, и лишь спустя дни и недели вновь обретаешь душевное равновесие.