Измена маршалов

— Галина… — представилась она, играя улыбкой. Блюхер вздрогнул. «Галина — это ведь имя его жены». Спутница Теруни сделала паузу, добавила с подчеркнутой интонацией:

— Галина Александровна Кольчугина. Служу в консульстве, секретарем-переводчиком Пличе.

В ответ Блюхер назвал себя просто:

— Галин.

— Я много о вас слышала…

С того дня, как Блюхер «положил глаз» на смазливую сотрудницу консульства, Галина Кольчугина стала частенько появляться в военной миссии…

Перед новым, 1927-м годом Блюхер послал во Владивосток письмо, в котором признался жене, что встретил женщину, которую полюбил всем сердцем, и она его искренне любит. Затем через пару дней послал второе, где назвал имя этой женщины — Галина Кольчугина и сообщил: он на ней женится.

Это был окончательный разрыв Василия Блюхера со своей первой женой — Галиной Покровской…

Бывший старший переводчик Блюхера М.И. Казанин в своей книге «В штабе Блюхера» Кольчугиной и Блюхеру посвятил несколько страниц. Он не знает, каким образом договорились между собой Блюхер и консул Пличе, только через некоторое время после знакомства Василия Константиновича с Кольчугиной она перешла из консульства на постоянную работу в аппарат военной миссии.

О том, что Кольчугина работает в военной миссии и что она жена Блюхера, Казанин услышал от своего друга Миши Мазурина (его настоящее имя — Эммануил Моисеевич Абрамсон), однажды упомянувшего в разговоре уехавшую во Владивосток «первую жену Блюхера».

— Ты говоришь, «первая жена», а что, у него теперь вторая?

— Да, и тоже Галина, и твоя приятельница. Училась с тобой.

— Казанин широко раскрыл глаза.

— Училась со мной?

— Галину Кольчугину помнишь?..

Кто такая Галина Кольчугина? В 1938 году, когда она будет арестована, в протоколе допроса ее от 24 октября в анкетной его части написано: Кольчугина-Блюхер Галина Александровна, 1899 года рождения, уроженка г. Харькова, русская, беспартийная, служащая, до ареста слушательница военного факультета Академии связи им. Подбельского.

0себе Галина рассказывала: родилась она в Харькове, выросла в Харбине. В Харбин ее ребенком вывезла мать, которая работала акушеркой на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД). Отца своего Галина не помнит.

В 1906 году мать отдала девочку в русскую школу (тогда же в ту школу пошел в первый класс и Миша Казанин, живший с родителями в Харбине.). Окончив школу, Галина поступила в коммерческое училище. [34]

После училища пыталась устроиться в Харбине по торговой линии, но не получилось, и тогда она отправилась искать счастье в Петроград. Там счастье ей улыбнулось: она становится студенткой историко-филологического факультета женских Бестужевских курсов. В мае 1917 года, завершив второй курс, она уехала на летние каникулы в Харбин к матери. Вернуться в Петроград, чтобы продолжить учебу, уже не смогла. В стране началась смута, Дальний Восток был отрезан от Центральной России выступлениями белогвардейцев и самых разных банд.

34

В Харбине, кроме работников КВЖД, жило большое количество эмигрантов из России. Поэтому здесь были русские школы, гимназии и даже специальные училища.

Жизнь в Харбине требовала немалых денег (материной заплаты было недостаточно), и Галина стала работать в частной гимназии Генерозовой преподавателем русского языка. Одновременно давала уроки на дому детям состоятельных родителей.

Через одну из своих учениц — Кауфман Филю — познакомилась с ее братом Львом Григорьевичем, который после, развала русско-германского фронта бежал из России в Харбин. Между Галиной и Львом завязалась дружба. Лев переехал в Пекин, где стал работать литературным сотрудником в городской газете. Связь друг с другом они не прервали, регулярно обмениваясь письмами. В 1921 году Кауфман покинул Пекин. Спустя некоторое время Галина получила от него весточку из советского Приморья. Лев сообщал, что сотрудничает с владивостокской газетой «Красное знамя» и своим положением очень доволен. В следующих письмах он настойчиво приглашал ее приехать к нему, предлагая руку и сердце. В феврале 1923-го они поженились.

Во Владивостоке Галина поступила делопроизводителем-машинисткой в Приморское Управление уполномоченного Народного комиссариата иностранных дел (НКИД). Через год Кауфмана перевели в Москву на работу в Восточный отдел Коминтерна, а жену его трудоустроили в журнале «Коминтерн» на должность технического секретаря.

В апреле 1925 года Галина рассталась со Львом и уехала в Харбин к больной матери. Вслед из Народного комиссариата иностранных дел ее известили телеграммой, что ей предлагается работа в советском консульстве в Шанхае, а оттуда она была перенаправлена в консульство в Ханькоу.

Михаил Казанин встретил Кольчугину на улице. Со. школьной поры она мало изменилась. Все то же живое лицо, лукавые глаза и та же легкая, дразнящая манера разговора.

Она пригласила Михаила прийти к ним (к ней и Василию Константиновичу) и вспомнить старую дружбу. Но Казанин в гости не пошел. Ему, рядовому работнику, казалось неуместным становиться на короткую ногу с прославленным героем Гражданской войны только потому, что тот женился на его школьной подруге…

Блюхер занимал особняк на набережной Янцзы, на самом краю одной из бывших английских концессий. Он и Галина жили наверху. На нижнем этаже располагалось Информбюро, место работы и обитания Казанина.

Однажды утром вниз сошла Галина и сообщила Казанину, что начальство направляет ее в его распоряжение. Ее задача: печатать на машинке и вообще делать все, что он потребует. Но буквально через два дня она с извинением сказала: больше приходить не сможет. Значит, шеф-муж приревновал ее к школьному приятелю.

Так прекратилось их кратковременное сотрудничество, но друзьями они остались…

В феврале 1927 года Галин-Блюхер и весь его штаб переехали из Ханькоу в Наньчан, где со своими главными силами, своего рода преторианской гвардией, располагался Чан Кайши. Ханькоу в это время представлял собой оплот демократии. Здесь были промышленность, рабочие союзы, боевое студенчество и, наконец, ЦК китайской компартии. Такое средоточие «левых» — явно неподходящее место для Чана. Он предпочитал отсиживаться в тихом, провинциальном Наньчане, вдали от студентов и рабочих. Там же находился и его штаб. Чтобы не выпускать Чан Кайши из поля зрения и не допустить открытого с ним разрыва, и было принято решение перебазировать в Наньчан военную миссию Блюхера…

С началом 1927 года партия Гоминьдан, первую скрипку в которой теперь играли не столько политики, сколько военные, уже открыто стояла на защите интересов буржуазии и помещиков. Генералитет, одержав решающие победы в Северном походе, высказывался против проведения даже самых куцых социальных реформ, категорически выступал против удовлетворения как политических, так и экономических требований рабочих и крестьян.

В ответ на давление компрадоров и репрессии военщины революционное движение в полуколониальном Китае к этому периоду достигло невиданного размаха. Докатилось оно и до Шанхая. Весной там произошло восстание рабочих. 22 марта войска НРА пришли им на помощь: были освобождены Шанхай и Нанкин. Но эта победа революционных сил была для них последней.

Советские политические и военные советники прилагали немалые усилия, чтобы закрепить завоевания революции в интересах трудящихся масс, но объективные возможности для этого отсутствовали. Наши советники слишком уповали на коммунистов, однако те не оправдали их надежд. Разрыв Гоминьдана с коммунистами был во многом обусловлен ультралевацкими замашками последних. А самостоятельно гоминьдановцы не могли, да и не хотели спасти дело ими же начатой в Китае революции.

Вступление Национально-революционной армии в Шанхай, оплот иностранного капитала, вначале вызвало сильный испуг у внутренних и внешних реакционеров. Но страх их был напрасным. Меньше, чем через полмесяца после появления в Шанхае НРА, ее главком Чан Кайши со своими «мартовцами» [35] осуществил давно готовившийся им контрреволюционный переворот. Улицы Шанхая были залиты кровью рабочих. 11 апреля 1927 года бойня достигла апогея. По приказу Чана была жестоко подавлена мирная демонстрация трудящихся у его штаб-квартиры. Солдаты грузовиками вывозили с улиц убитых демонстрантов. Шанхайский кровавый разгул «мартовцев» дал старт путчам в других провинциях. В середине апреля в Гуанчжоу путчисты расстреляли свыше двух тысяч человек. По стране гулял лозунг «Убей коммуниста!». Коммунисты повсеместно подвергались пыткам и уничтожению. Чан Кайши буквально топил в крови суньятсеновскую революцию.

35

«Мартовцами» называли сподвижников Чан Кайши, принявших участие в контрреволюционном путче 20 марта 1926 года.

Чан сформировал в Нанкине новое, «свое» правительство. Была запрещена компартия. Профсоюзы и другие демократические организации ставились вне закона, к ним применялся жестокий террор. С середины 1927 года Гоминьдан, начинавший как партия национального освобождения, окончательно превратился в партию национального предательства. Уханьское правительство, как ни старалось, совладать с Чан Кайши оказалось не в силах.

В этих условиях наши советники не могли больше оставаться в Китае. Как ни тяжело, но пришлось признать, что достигнутые завоевания китайского народа, его успехи в борьбе за национальную свободу и независимость в результате предательства кучки руководителей Гоминьдана сведены на нет.