Измена. Чужая истинная
Шрифт:
– Принесите целебную мазь! Белая круглая гладкая баночка, стоит у меня на туалетном столике! Пожалуйста! Кто-нибудь!
– Ту, что от целителя Борага? – округляет глаза Джулия. – Но это очень дорогая мазь, миледи!
Смеряю её таким взглядом, что впору дыру прожечь в этой бережливой умнице.
– Да, госпожа, сейчас, госпожа, – Роуз, вторая сестричка, оказывается более исполнительной.
Приседает и спешит прочь, взмахнув юбкой.
За те несколько минут, что мы ждём, я пытаюсь выяснить у девочки, кто её обидел. Тщетно. Она не знает. Не доверяет мне? Не хочет говорить? Пытаюсь болтать
– Благодарю, - улыбаюсь ей, принимая из её рук знакомую баночку.
Смотрю на Шаю. Малышка только-только перестала плакать, хотя и видно, что держится с трудом.
– Потерпи, – предупреждаю новую знакомую, откручивая крышку. В нос ударяет знакомый запах мяты. – Это не больно, но чуточку может щипать.
На удивление, малышка оказывается терпеливой и стойкой, настолько, что, закончив обрабатывать жуткие порезы, я восхищённо хвалю её:
– Умница моя! Самая смелая! Завтра заживёт! Я надеюсь!
Протягиваю банку малышке:
– Вот, возьми с собой!
Шая смотрит на меня восхищённо. Прижимает банку к груди, быстро приседает и бежит прочь, гулко стуча каблуками по пустынному коридору.
– Кто она? – поднявшись на ноги, спрашиваю у фрейлин.
– Да кто ж её знает, миледи, – поживает плечами Диана. – Судя по одёжке, она с кухни. Или горничная.
– Нужно разобраться, что стряслось, – задумчиво смотрю в конец коридора, туда, где малышки и след простыл.
– Я вас умоляю, миледи, – грустно вздыхает Роуз. – Если проверять каждый родительский тумак, то никаких проверяльщиков не напасёшься. Никто не станет этим заниматься.
– А жаль, – обхватываю себя за плечи.
Разворачиваюсь и иду дальше.
Вечером решаю лечь спать пораньше. После возвращения в покои я много читала и порядком утомилась за день.
– Олия? – оглядываюсь по сторонам.
Фрейлин я давно выгнала, а служанка ещё не пришла.
– Ну, ладно же.
Не страшно. В конце концов, я сама ей наказала явиться позже. Хотела побыть одна. Кто ж знал, что с наступлением темноты мне сделается не по себе? Глупости. Это всё нервы.
Прохожу к кровати. Задумчиво смотрю на розовую ночную рубашку, аккуратно разложенную на постели. Надеваю её на себя.
Принюхиваюсь, мне то и дело мерещится странный запах. Непривычный…
Кожу покалывает и печёт, а по ногам вдруг льётся что-то тёплое.
Опускаю глаза и обмираю. Драконий Бог, только не это!
11. На грани
Алана.
Кровь. И дальше всё как в тумане. Бледное перепуганное лицо Олии. Прохладная постель. И боль.
Внезапная, нарастающая, разрывающая изнутри. Она начинается где-то в животе, и волнами расходится по рукам и ногам, до самых кончиков пальцев и ногтей.
Я знала, что роды это не увеселительная прогулка, но не думала, что будет ТАК больно!
Боже, ладно живот, но почему жжёт кожу? Всё тело зудит и чешется так, что мне хочется содрать её с себя!
Яркой вспышкой – нахмуренное лицо целителя. Морщусь от яркого света магического фонарика, которым он светит мне в глаза.
– Почему у меня кровь? – выдавливаю из себя в краткий миг между схватками. –
Это… нормально?Бораг морщится, затем склоняется надо мной, осматривает расчёсанные до красных борозд руки, после чего отворачивается:
– Служанку её ко мне! Быстро! – рявкает раздражённо, пока меня в очередной раз скручивает от боли. – Ты дала ей это? Стража!
Стража? Какая стража? Зачем?
– Нет, господин Бораг, это не я! Я точно помню, что положила белую сорочку! А эта розовая! Клянусь! Это не я!
Почему Олия плачет? Бездна, как больно!
– Лорду Харду будешь рассказывать свои сказки! – выплёвывает целитель с неожиданной ненавистью, которую улавливает даже мой плавящийся от боли мозг. – Молись, чтобы твоя госпожа выжила, иначе я тебе и вовсе не завидую! Уведите её!
– Нет! Госпожа! Леди Алана! Это не я! Не я!
– Что? – пытаюсь повернуться на бок и привстать на локте.
Пот заливает глаза, между ног горячо и липко.
– Спокойно, миледи! Слышите меня?
Моргаю несколько раз, всматриваясь в нависающее надо мной обеспокоенное лицо Борага:
– Ночная рубашка, которая на вас надета, пропитана пыльцой огненного зверобоя. Мы должны снять её, как можно скорее, и обтереть вас антидотом.
– Что? То есть… Это опасно для ребёнка?
– Нет! – отвечает Бораг слишком поспешно и тут же отводит глаза. – Нет, миледи. С ребёнком всё будет хорошо!
Впервые мне кажется, что голос целителя звучит как-то наигранно. Он делает вид, что занят инструментами в лекарском чемоданчике, но что-то мне подсказывает, что так проще прятать истинные эмоции. Которые явно не радужные. Обмираю от страха, когда вижу в длинных и тонких пальцах Борага большие металлические ножницы:
– За-зачем? – испуганно хриплю, и снова пытаюсь приподняться на локтях в безуспешной попытке попятиться подальше к изголовью от этого жуткого орудия.
Бораг кивает кому-то позади меня, и чьи-то сильные руки удерживают меня с обеих сторон. Тело и так по ощущениям неподъёмное, а теперь его и вовсе будто железные тиски сковали.
– Я просто разрежу отравленную ткань, миледи! Это важная улика. Ваш муж захочет знать всё об этом покушении! Не двигайтесь! Вот так, хорошо!
Не дышу, пока металлические ножницы с кровожадным лязганьем рассекают розовую ткань. Так вот что это был за специфический запах: сорочка отравлена. Кому это понадобилось? Ума не приложу.
Очень аккуратно целитель помогает мне выпутаться из опасной ткани, после чего брезгливо швыряет её в холщовый мешок и принимается крепко-накрепко завязывать. Замечаю, что на Бораге чёрные кожаные перчатки.
Меня в это время накрывают чистой простынёй, но я всё равно успеваю смутиться. К счастью, Бораг моментально теряет ко мне интерес, разворачивается и уходит прочь вместе с мешком в руках.
Две дородные смуглые горничные аккуратно обтирают меня мягкой тканью, смоченной в тёплой душистой воде, пахнущей полевыми цветами и свежим вереском. Это успокаивает. Мне лучше.
Меня переодевают в сухую белоснежную накрахмаленную ночную рубашку, меняют простыни, и я вдруг с опозданием понимаю: ушло не только жжение, схватки тоже. Боль затухла, притупилась, и сейчас я чувствую лишь слабые её отголоски в пояснице. Это… хорошо?