Измена. (не) Его невеста

Сволочь! Сволочь в квадрате!

— Какое же ты… какое же ты ч-чудовище, — пробормотала я, продолжая комкать несчастные юбки.

— Как угодно. Это не худшее, что мне доводилось о себе слышать, — он приподнял бровь. — Ну так что? Или сама раздеться ты не в состоянии?

— Я н-не собираюсь потакать твоим… твоим больным фантазиям, — всё внутри ходило ходуном, я едва слова выговаривала.

— Это первая брачная ночь. Нас сковал договор. Смирись с этим, бродяжка.

Я замотала головой:

— Это… бред. Ты же сам мне сказал, что спать со мой не собираешься!

И вот тут насмешка наконец-то выползла на его губы — хищная, так и не коснувшаяся глаз.

— Разве кто-нибудь говорил о постели?

Захотелось как следует впечатать кулак в его тяжеленную челюсть, чтобы заставить его губы скривиться от боли.

— Ты… ты просто хочешь меня унизить, — догадалась я. — Напомнить мне, где моё место. Напомнить, что теперь волен делать со мной, что тебе заблагорассудится. Хочешь отомстить мне за решение моего деда.

— К которому ты никого отношения, конечно же, не имеешь.

— К его решению выдать меня за… за тебя? — опешила я. — А разве кто-нибудь в своём уме захотел бы пойти за такого, как ты?!

И мне, кажется, удалось, метнуть достаточно увесистый камушек, пустивший трещину по этому фасаду мрачной невозмутимости.

Уваров вынул руки из карманов брюк и шагнул ко мне. Я невольно отступила назад, приподнимая подол платья, чтобы не путался под ногами.

— То есть вчерашняя сирота без гроша за душой воротила бы нос от подобного брака?

— Это омерзительно, — я отступила ещё на шаг, — омерзительно всё мерить деньгами.

— Неужели? И где бы ты сейчас была без денег своего деда?

— Да какая тебе разница! — рявкнула я. — Где угодно, но точно не здесь, не на правах пустого места! И после такого вот отношения ты ещё смеешь предполагать, что я по доброй воле пошла за тебя замуж? Да мне смотреть на тебя тошно!

Не знаю, как он это сделал. Зато знаю, насколько неуклюжей и медлительной оказалась я. Уваров в мгновение ока уничтожил расстояние между нами, и опомнилась я только когда его пальцы впились в мои руки повыше локтей.

— Тошно? — переспросил он до странности низким голосом.

Я горела. Голова шла кругом. От него пахло каким-то безумно приятным парфюмом, и это совсем не вязалось с тем, что я сейчас к нему чувствовала. Это несправедливо! Мне не должен нравится его парфюм!

— Тошно, — процедила я, — до умопомрачения.

Он изучал моё лицо с методичностью следователя на допросе:

— Многое отдал бы, чтобы узнать, что ты скрываешь за этими взрывами праведного гнева, маленькая Канатас. Какую интригу плетёшь и что тебе за её успех пообещали.

— Я понятия не имею, о чём ты говоришь, — все мои попытки вырваться ни к чему не привели. — Ты просто чёртов параноик, вот и всё.

— Я жив благодаря тому, что ты зовёшь паранойей.

— И очень жаль! — слова слетели с моего языка прежде, чем я смогла его прикусить.

Он замер на миг, но потом совершенно неожиданно усмехнулся:

— Порой я тоже так думаю.

Я невольно сглотнула. В его голосе звучала странная горечь, но он не позволил мне на ней сосредоточится, скользнул взглядом по вырезу моего платья и напомнил:

— Но сегодня я жив. Я здесь. И я требую, чтобы ты разделась.

— Требуй это от своей рыжей подруги, — прорычала я. — Она перед тобой не только разденется, но и ноги раздвинет. А я ни того, ни другого делать не буду!

Какое-то время мы меряли друг друга взглядами. А потом Уваров вдруг отступил.

— Предлагаешь мне нашу первую брачную ночь провести с любовницей?

Я открыла рот, и закрыла его, не зная, что сказать.

— Помни, это твоя идея, — бросил он, обернулся, подхватил из кресла свой телефон и покинул гостиную.

Глава 14

Его холостяцкую спальню в противоположном крыле предусмотрительно трогать не стали. Он запретил. Знал, что оставит большие покои за ней, потому что пускать в свою постель эту змею с ядовитым языком не планировал ни прежде, ни уж тем более сейчас.

Параноик. Она назвала его параноиком.

Так могла рассуждать только глупая, наивная девчонка, понятия не имевшая о том, в каком мире он жил.

Открыто общаться, делиться своими мыслями, соображениями, планами или — ха-ха! — кому-нибудь доверять?

Да это верный пусть в могилу — и для тебя, и для всех, кто тебе дорог.

К слову о доверии. Пока маленькая Канатас строила из себя невинное дитя, ему на телефон приходили доклады. И с каждым новым сообщением желание выбить почву у неё из-под ног лишь увеличивалось.

Он не собирался её донимать. Максимум сопроводил бы до дверей их спальни и отбыл восвояси.

Два бокала шампанского уж точно не толкнули бы его на приказ, от которого невинную овечку едва удар не хватил.

Невинную… как же. Поверить в невинность и чистоту вчерашней бродяжки, непонятно где и с кем якшавшейся все эти годы…

Глеб вошёл в свои покои, достал телефон и перечитал сообщения.

Кроме всего прочего, охране удалось засечь подозрительных личностей, крутившихся среди персонала, обслуживавшего торжество. Крысёнышам удалось смыться, растворившись в толпе, но Астахов, начальник охраны, заверил, что непосредственной угрозы они не несли, но что-то разнюхивали. Приставали с расспросами к официантам.

Пара других оперативных докладов касалась кое-кого из родни со стороны невесты. Ничего, серьёзнее разговоров, отдельные личности себе не позволяли, но с разговоров как раз всё и начинается. Могла ли Канатас что-нибудь знать об этих разговорах? О чём говорила со своей тёткой? Всё это ещё предстояло выяснить.

Глеб назначил встречу с Астаховым на завтрашнее утро — обсудят всё подробно и решат, как действовать дальше.

А сегодня… сегодня у него, мать его, выходной. В честь того, что он повесил себе на шею врага с самым удобным доступом к телу. Если только девчонка захочет, если у неё хватит на это злости и смелости, она без труда доберётся до его глотки.

И Уваровы падут. А его матери, сестре и малышам-племянникам придётся рассчитывать только на тех, кто их сейчас охраняет.

Не самые радужные перспективы, не самые подходящие мысли в день, который обыкновенно считают счастливым.