Измена. Подари мне мечту

– Я Матвей, кстати.

– Рузанна.

Матвей притормаживает на светофоре и поворачивает ко мне голову.

Ожидаю комментария в духе «какое необычное имя», но он лишь произносит «очень приятно, Рузанна», и фраза эта ласкает слух покрепче любого комплимента.

– Что ж у тебя случилось, Рузанна? – задаёт закономерный вопрос, когда снова трогаемся. – Если лезу не в своё дело, можешь смело послать.

Возможно, в другой день и с другим мужчиной я бы так и сделала, но мне надо с кем-то поговорить.

Он не смотрит на меня, только на дорогу. А я пялюсь на уголок его губ, где снова притаилась усмешка. Касаюсь щекой спинки сиденья, плотнее кутаясь в мягкий пиджак.

– Муж нажил двоих детей на стороне. Вернее, один только на подходе. Второму уже… а хрен знает сколько лет. Я не уточняла. Вот так, если вкратце.

– Тебе посочувствовать? Извини, что спрашиваю. Говоришь ты об этом как-то весело, поэтому у меня сомнения.

– Не знаю, – отвечаю честно. – Ещё не определилась.

С одной стороны, мне противно и больно, с другой – накатывает непонятное облегчение, будто я оборвала связь, эту странную цепь, приковывавшую меня столько лет к мучителю-Роме. Ведь я так и не смогла его простить, как бы не пыталась. И как бы не пытался мой психолог уверить меня, что надо отпускать.

– Если не знаешь, тогда поздравляю, что это выяснилось сейчас, а не когда бы вы золотую свадьбу праздновать собрались.

– Жуть какая, – ежусь от вполне реальной перспективы.

Матвей ведь прав, я бы смогла так всю жизнь провести – в пузыре самообмана, а потом, хоп, и на кладбище.

– Что делать планируешь?

– Ни в чём себе не отказывать. И не влипать в новые отношения.

– Сколько не влипать?

– Вообще не влипать.

– Я по времени, имею в виду, сколько не влипать планируешь?

– Так я и говорю, что вообще не планирую в них вступать. Не нужны они мне.

И я никому не буду нужна такая, какая есть.

Я, может, поэтому и с Ромой столько лет прожила, потому что он знал о моём дефекте и смирился с ним.

Другого варианта у него и не было. Всё случилось по его вине.

Правы висок пронзает резкая боль, невольно трогаю его указательным пальцем, пытаясь унять пульсацию.

Не буду думать об этом. По крайней мере, не сейчас.

Матвей качает головой, не веря моим словам.

– Девушкам всегда нужны отношения.

– Не всегда. Некоторым не нужны.

– Ещё ни разу такую не встречал.

– И что? Много тебя окольцевать пытались или, – быстрый взгляд на его руку, – ты уже?

Кольца там нет, но это ещё ничего не значит. Мужчины часто колец не носят, вот и Рома своё почти сразу после свадьбы на полку положил.

– Да боже упаси. Где брак и дети, а где я?

Слово дети неприятно режет слух. Кто-то их не хочет, а я бы всё на свете отдала за возможность взять свою кроху на руки. Только мне такое счастье недоступно.

– Брак без детей?

– На кой чёрт он нужен тогда?

– Поясни, – требую, разворачиваясь к Матвею лицом и закидывая ногу на ногу.

Под приборной панелью тепло, там будто застыло жаркое облако, согревающее колени. Матвей бросает взгляд вниз, пялится на мои икры. Знаю, что ноги у меня красивые, точёные, а туфли на высоком каблуке лишь подчёркивают их длину. Мама всегда говорила, что это моё основное достоинство вместе с ростом. Я выше её на целую голову, хотя рослой меня назвать нельзя, просто мама низкая. Папа тоже был невысоким. Не знаю, в кого я такая. Может, в ту самую прабабку Рузанну, чьё имя гордо ношу?

– Пф-ф-ф, – вздыхает, ероша волосы. – Это сложно объяснить.

– Уж будь добр, попытайся, – подбадриваю.

Матвей на секунду задумывается и выдаёт что-то на философском:

– Семья без детей – семья с блестящим настоящим, но без будущего.

– Почему?

– Понимаешь, дети – это победа над эгоизмом. Ты как бы о себе забываешь, твоя жизнь перестаёт вращаться лишь вокруг тебя. Дети – это те, кому мы можем передать наши знания и опыт, оставить, вернее, воспитать лучшую версию себя.

– Ты думаешь, дети будут обязательно лучше родителей?

– Должны быть успешнее и жить лучше. Иначе смысл теряется. Иначе эгоизм не побеждён, – говорит твёрдо, однако снова гасит впечатление мягкой улыбкой. – Но это лишь моё мнение, ты можешь иметь другое или вовсе быть несогласной с ним.

– Почему же… мысль твоя абсолютно понятна. Но… а как же те пары, кому счастье родительское недоступно в виду… м-м-м… проблем со здоровьем? Ты их махом в эгоисты записал? Эгоисты поневоле, выходит?

Он не знает, что тема для меня болезненная, но почему-то сейчас не ощущаю той пронзительной боли, которая возникает каждый раз, когда разговор заходит о детях.

Матвей качает головой из стороны в сторону, в такт ритмичной мелодии, льющейся из динамиков. Из-за открытого верха она глушится внешними шумами, но мой водитель решил не тревожить покой ночных улиц, врубая музыку на полную мощность.

– Тут, безусловно, не в их нежелании дело, а в обстоятельствах, – произносит, чуть растягивая слова. – Впрочем, они могут взять ребёнка из детского дома.

– Это ответственность.

– А родить своего не ответственность?

Пожимаю плечами.

– Там ты берёшь чужого на воспитание, кто знает, может, у родной матери получилось бы лучше, а ты всё испортишь.

– У родной матери уже не получилось, раз она его в детдом сдала.

– Она могла… погибнуть.

– Это другой разговор.

– Да… другой… странную мы тему для беседы нашли.

Матвей соглашается.

– Точно. Странную. – И тут же её меняет: – Ну а ты, что, разводиться планируешь, значит?

– Да, – говорю твёрдо, а потом думаю о впустую потраченных рядом с Ромой годах и добавляю полушёпотом: – Давно следовало это сделать.

Матвей бросает на меня короткий взгляд. Но никак не комментирует, не спрашивает, почему я этого не сделала, и это прекрасно. Не уверена, что готова сейчас лезть в дебри нашей с Ромой болезненной созависимости.

Да я жила рядом с ним, вернее, существовала. А он терпел и погуливал, как выяснилось. Увеличивая объем лапши на ушах отнюдь не доверчивых женщин. Аню одуванчиком не назовёшь, баба с клатчем, мать заждавшегося папу Вадички, тоже не невинный лебедь, да и я, собственно, когда надо умею выпустить и когти, и зубы. Но все втроём каким-то странным образом терпели Романа Романовича и проглатывали его ложь.