Измена. Верни мне мою жизнь

Я от обиды от злости спрятала лицо с ладонях. Макар молчал, и в молчании его я не слышала обвинений.

— Это ничего не значит, — продолжила я. Извиняться не хотелось просто потому, что виноватой я себя чувствовала самую капельку.

— Ты права, поэтому не оправдывайся, — отозвался муж.

— Я не оправдываюсь, просто я… — было страшно признаться самой себе в том, что не могу разрешить конфликт: либо прощение измены и есть любовь, либо нет прощения и нет любви. Я не знала, какой вариант выбрать. Потому что простить не могла, а любить не переставала. — Ты не должен уезжать в таком состоянии. И я все знаю, что ты был у Ангелины.

Вот. Я это сказала. И Макар не смутился и не бросился уверять, что не был он у этой змеи. А значит…

— Был. Ты права… — он потянулся левой рукой к шее и вытащил из-за пазухи цепочку с крестиком, на которой ещё висело колечко с сапфиром. — Чтобы вернуть то, что принадлежит тебе.

Макар расстегнул цепочку и стянул с неё кольцо. Я как заворожённая смотрела, как в свете уличных фонарей блеснул голубим огнем сапфир, и ощутила какую-то неприятную и очень аристократичную эмоцию — брезгливость. Я не хотела, чтобы то, с чего начался момент измены, был мне напоминанием. Я не желала видеть на своих руках историю предательства, которое заключено в обычную вещь.

Когда ладонь Макара тихонько и нежно обняла мою, я все ещё молчала, не в силах закричать, что мне это не нравится. Я просто не понимала, как до мужа не доходит, что это не та память, которую я хотела бы сохранить. Макар покрутил в пальцах кольцо и сказал:

— Думаю, правильно, что я его забрал… Но неправильно отдать его тебе…

Он отпустил мою руку, повернулся в сторону леса и, размахнувшись, выбросил колечко куда-то в траву. В воздухе мелькнул блеск камня, и все исчезло.

— Мне просто надо было это сделать, — признался он. — И ты не должна оправдываться. И винить себя в чём-то. Потому что все, что происходит, это только последствия моих поступков, не твоих.

— Ты из-за этого приехал? — явно спросила глупость я.

Макар помолчал, снова поймал мою руку, сжал ее в своих ладонях.

— Я приехал, чтобы не потерять те крупицы доверия, что ещё, возможно, остались у тебя… Приехал сказать, что приму любое такое решение. И если он… — Макар кивнул в сторону дома. — Тебе нужен, я приму это. Просто хочу, чтобы ты знала, что даже через года, другие привязанности я все равно буду ждать, когда ты меня простишь…

Сердце разрывалось на куски. Мне хотелось уткнуться носом в грудь Макара и кричать, как мне больно и как люблю. И поэтому боль только сильнее.

— Мне не нужна взаимность. Я понимаю, что полюбить меня ты не сможешь и не захочешь, но я не смогу разлюбить тебя никогда. Я и через десять лет буду ждать тебя, чтобы ты однажды пришла и сказала, что хочешь чаю с земляникой.

Макар отвёл глаза, и его голос дрогнул. Я сжала его пальцы.

— Знаешь, чем ты пахла для меня всегда? Глупости, что к запаху родного человека привыкают. Нет. Ты как в первый раз пахла для меня дождем в мае и свежей лавандой, так и пахнешь сейчас. Этот запах залез мне под кожу, смешался с кровью. Я никаких ароматов больше не помню…

Теперь я шагнула навстречу. Все же уткнулась носом в грудь Макара и, всхлипнув, спросила.

— Почему ты тогда это сделал? Почему? — я ударила ему в плечо ладонью, а потом обвила шею руками.

— Потому что ты никогда не была со мной.

За несколько недель до…

Глава 58

Декабрь.

В носу защипало, и я звонко чихнула. Отодвинула от себя подальше свечку с лавандой и отошла к другому стеллажу с новогодней символикой. Новый дом требовал настоящий сказки. И я тоже требовала.

Кто считает, что беременность делает женщин невыносимыми, те сильно ошибаются. Меня беременность сделала дотошной и мнительной. Хотя куда уж больше? И сейчас, почти одной ногой в роддоме, я все равно обустраивала загородный дом сама. Макар пытался помочь, но выходило так, что больше мешал. Он отвлекал меня своим присутствием, постоянными поцелуями в макушку и ладонями на животе, который вырос до небывалых размеров, и мне иногда казалось, что я немного балкон. Муж смеялся, слушая мои убедительные речи про окно в крыше, которого изначально в доме не было, но мне очень хотелось, и называл беременным генералом. Я фырчала, уходила в мастерскую, а потом, вспомнив, что не договорила про окно, возвращалась и начинала новую партию в театре одной актрисы.

Макар.

У нас все было… непонятно. С того вечера, когда он приехал ко мне, многое поменялось, и слукавлю, если скажу, что принимали мы эти изменения покорно. Нет. Лично я не смогла понять до конца, было ли то прощение или бунт гормонов, хотя психотерапевт все же ратует за первое. Да. Я все же нашла себе врача и думала, что мы будем лечить мою неправильную любовь, которая без физического, но оказалось, что надо разбираться с мамой. И было несколько сеансов вместе с матерью, и они дались тяжелее всего, потому что карты были розданы и пришло время вскрываться. Мама не понимала, что я хочу получить от психотерапии, и жутко нервничала, но когда я спросила у неё, за что они с бабушкой меня так ненавидят…

В общем, слез хватило бы на небольшую заводь на заднем дворе. И в свете лечения мое отношение к Макару тоже изменилось. Ушло восприятие его как недополученного отца, и я не скажу, что стала открываться, но мне теперь стало важно участие в его жизни. И, наверно, это было одним из первых шагов к принятию. А сам Макар… Я, если честно, не всегда понимала, что он чувствует. Казалось, словно муж постоянно ходит по тонкому льду и сам боится провалиться под воду. В такие моменты я безумно сожалела о его чувстве вины. Потому что теперь мне казалось, что виноваты мы оба. И свою вину я выпускала в мастерской. Точнее, в квартире бабушки, в ее кабинете со швейной машинкой. Вскоре шить для одной себя просторные платья из натуральных материалов мне надоело, и в один особенно тоскливый осенний вечер я бурчала, что вот если бы я была блогером, тогда бы нашла свою целевую аудиторию. А ночью поняла, что мои покупательницы это тоже беременные девочки, которым то жмет поясок, то цвет бесит.

Я набрала полную корзину ароматических свечей и пошла на кассу. А потом спустилась на первый этаж торгового центра и зашла в любимый магазин тканей, чтобы выбрать полотно, которое точно подойдёт для новогоднего наряда. Если успею за ближайшие пару дней ещё и скроить его, а потом сшить, а потом презентовать в группах мамочек, то и зимняя коллекция выйдет в свет.

Макар на мою работу смотрел с особым вниманием. Пристальным. В глубине души я боялась, что он станет смеяться или говорить, что это все глупости, но через несколько платьев он подошёл ко мне с разными вариантами рубашек и попросил сшить ему нечто подобное, но только в таком же стиле, как я шью себе. Я так перенервничала, что снова забыла о своём стыде ночью в постели, и долго ещё задыхалась его любовью…

Стыд.

В конце лета, когда тяжёлые шары георгинов качались в каждой клумбе, а в воздухе разливался запах сырой травы, я поняла, что безумно одинока, и что хоть мы с Макаром и вместе, но продолжаем жить как соседи. Дождливый конец августа не добавлял радости, несмотря на то, что чувствовать аромат мокрого асфальта было приятно. В один из таких дней я поняла, что, наверно, лучше не мучить друг друга и уйти. И сказала об этом Макару очень экспрессивно. Прям с порога. И было в моей речи нечто подобное: «Секс… Устала. Задолбал!». И как-то сразу до мужа дошло, что надо делать, хотя я вообще ничего такого не имела в виду, просто поделилась своей болью. А Макар всю оставшуюся ночь шептал, насколько я нужна ему, насколько он любит и как вкусно пахнет у меня кожа. А утром он целовал мне плечи и продолжал шептал такие вещи, от которых вся я целиком покрывалась мурашками. И не хотела сходить в ванну.