Измена. Враг моего врага – мой… Дракон

– Конечно, говори всё, что думаешь.

– Ваш муж тоже вам изменяет? – вопрос был не то что деликатным, он был бестактным. Однако Пенелопа Голден даже вида не подала, что мой вопрос мог её задеть.

– Право… – драконица развела руками, – я не знаю. Никогда не замечала своего мужа за чем-то подобным. Либо он мне не изменяет, либо… – женщина улыбнулась, – мой муж хорошо скрывается.

– Алекс даже не скрывается, – фыркнула я и обняла себя за плечи. Внезапно стало холодно, кожу пробил озноб. – Моя сестра видела его с другой ещё полгода назад. А то, что произошло сегодня, вообще переходит всякие границы. Пусть я человек, и моя семья небогата, но у меня есть гордость, которая не позволит мне быть с вашим сыном. Я просто тогда не буду себя уважать.

Драконица понятливо закивала. Она смотрела на меня как на равную. Я и прежде не замечала предвзятого отношения к себе, но сейчас мне показалось, что она даже гордилась мной. Родная мать мной так не гордилась.

– В тебе характер настоящего дракона. Но, Мари… – женщина взяла меня за руку и дотронулась до изящной золотой вязи, что опоясывала моё запястье, – ты истинная Алекса. Его дракон выбрал тебя. Что ты знаешь об этом?

– Только истинная может родить дракону детей, – буркнула я и потупила взгляд.

– Детей дракону может родить любая женщина, независимо от расы.

– И зачем же тогда всё это? Вязь, разговоры о силе, наследниках и предназначении небес? Когда можно просто жениться по любви!

– Только истинная может родить дракона, – с глубоким вдохом ответила леди Голден. – Сильного дракона, с сильной магией. Даже от союза двух драконов может родиться простой человек. Клан Золотых не может допустить подобную оплошность, не может допустить ту же ошибку, что в своё время допустил клан Чёрных. Поэтому, Мари, я прошу тебя, подумай над своим решением, подумай о своей семье, подумай о государстве. В твоих руках будущее всего нашего клана.

– А если… – голос у меня дрожал, как и все тело, – я не изменю своего решения?

– Я не могу тебя принуждать, – с той же мягкостью проговорила драконица. – Тебе нужно решить самой, что важнее – гордость или долг перед государством и своей семьёй. Подумай до утра. Я прослежу, чтобы тебя никто не побеспокоил.

Глава 4

Когда леди Голден ушла, я поспешила закрыть дверь с внутренней стороны. Отчего-то мне стало страшно. Страшно от мыслей, что ко мне может заявиться Алекс. Не хочу его ни видеть, ни слышать.

Меня раздирали противоречивые чувства, эмоции, которые я контролировала с большим трудом. Долг перед семьёй, страх к драконам, ненависть к Алексу и Стэйси, гордость и жалость к себе. В голове витали сотни, нет, тысячи самых разнообразных мыслей.

Меня предали. Надо мной посмеялись. Алекс смеялся надо мной, он ударил меня! И я должна всё забыть? Простить и идти к алтарю с этим… этим… Слов не было. Самое плохое и отвратительное выражение было слабым для определения Алекса.

Я должна подумать? А он? Что будет делать он? Мать его накажет? Но почему мне в это не верилось?

Пенелопа Голден была добра. Но отчего-то ко мне под рёбра заполз червячок сомнения. Он копошился внутри, шептал, что всё это неспроста. И сказанное сегодня – хитрая, продуманная и весьма изощрённая манипуляция. Ей нужен этот брак, как и моим родителям. Но если маменька со мной даже не церемонится, а напрямую приказывает, то леди Голден зашла с другой стороны – решила задавить своей добротой.

Нет, ей тоже плевать на меня. Плевать на мою жизнь. Плевать на мою судьбу.

А если я соглашусь…

Что со мной будет?

Я отменила свадьбу, тем самым опозорив Алекса. Он ведь мне это никогда не простит. Дракон может поднять на меня руку – сегодня я это поняла. И если мы всё-таки поженимся, мне придётся всю жизнь жить в страхе. Кроме того, была велика вероятность, что когда я рожу ему наследников, то стану просто не нужна. Он может избавиться от меня!

Ужас…

От этих мыслей кровь леденела в жилах, а перед глазами проносились картины одна страшнее другой.

Голова гудела, виски ныли, словно стиснутые обручем, а руки мелко дрожали. Собравшись с силами, я шагнула к кровати. Мне просто необходимо было лечь, однако не дойдя пары шагов, я остановилась – в дверь постучали.

По позвоночнику побежали мурашки, а сердце рухнуло куда-то вниз. Я очень боялась, что это Алекс, но услышав знакомый мелодичный голос, успокоилась.

– Мари, можно войти? – отозвалась Элли.

– Ты одна? – спросила я её.

– Одна.

Сделав глубокий вдох, я крутанула в замочной скважине ключ и открыла дверь. Элли стояла с небольшой чашей фруктов в руках. Похоже, сестра единственная, кто обо мне заботился по-настоящему.

– Проходи, – я быстро пропустила её внутрь и также быстро закрыла дверь.

– Тебе нужно поесть, – с хрипотцой в голосе проговорила она, – ты ведь сегодня почти ничего не ела.

– Аппетита нет, – буркнула я, – сейчас мне даже кусок в горло не полезет.

– Что сказала леди Голден? – Элли поставила чашу с фруктами на стол, а сама уселась на широкий подоконник.

– А сама, как думаешь? – я кисло усмехнулась и, подойдя к столу, всё-таки подцепила красное яблоко.

– Сказала, что ты всё не так поняла, и Алекс на самом деле хороший? – глаза Элли сузились, а губы вытянулись в тонкую линию.

– Удивишься, но нет. Своего сына она не защищала. Наоборот, сказала, что накажет его за то, что Алекс ударил меня.

Взгляд Элли тут же посерьёзнел, и она прикусила губу.

– Алекс… он ударил тебя?

– Влепил пощёчину, – я держала глаза широко распахнутыми, так как боялась, что если я их закрою, передо мной вновь предстанет картина, которую я увидела сегодня днём. Зачуханная каморка. Алекс вместе со Стэйси. Как она виснет на нём. Как целует. Как Алекс замахивается в ударе.

– Почему ты не сообщила маме?

– А это что-то бы изменило? – я горько усмехнулась. Даже если бы я заявила, что Алекс угрожал мне файерболом, она бы всё равно отправила меня с ним под венец. – Скажешь, что я не права? – потерев гудящие виски, я уселась на край кровати. На мне до сих пор было надето подвенечное платье. Белые кружева, украшенный жемчугом лиф, прозрачные рукава с небольшим вырезом…

Я ощущала себя опустошённой, никчёмной и никому не нужной. Из души будто вырезали кусок, потоптались на нём, а после выбросили за ненадобностью.