Измена
Шрифт:
Я все понимаю, у сына сейчас новый этап — он познакомился с любящими его бабушкой и дедушкой, уверена, что Андрей тоже уделяет ему много своего внимания. Отца ему всегда не хватало, судя по тому сколько он стал проводить с ним времени. Сын будто хвастается мне каждый раз, когда получается сделать что-то новое из того, что ранее он не знал. Моя похвала ему тоже важна, наверное.
Только все чаще вспоминаю, что в последнее время много говорит именно про мнение отца, ждет от него одобрения, которое получает не так часто. Как оказалось, дед чаще хвалит, со слов сына.
Дни
Меня самой — то нет.
К концу недели начинаю понимать, что сын две ночи к ряду ночует у отца, пытаюсь напрячь память и вспоминаю, что не могу вспомнить какое сегодня число.
Сын, как будто, стал отдаляться, хотя звонит, как и прежде, после школы каждый раз докладывая обстановку. Вроде ничего не изменилось, но изменилась я.
Может ему со мной плохо? А может вечно уставшая мать не вызывает желание возвращаться домой?
Открываю таблетки антидепрессантов просто закидываю в рот на автомате пилюли, дышу носом, запивая бутилированной водой.
Брожу по квартире из угла в угол, боюсь смотреть на часы. Пытаюсь вспомнить какое число, надеясь втайне, что до нового года осталось немного.
Надо думать про праздник, про то, как мы с сыном будем наряжать елку, мы ведь каждый год так делаем.
Тревожные мысли не уходят и я выпиваю еще одну таблетку. Еще одну можно. Мне будет легче. Делаю глоток воды, проглатываю.
Тягучие волны растекаются по телу. Все хорошо. Я просто себя накручиваю. Жизнь хороша.
С тех пор как меня выписали из больницы, мы хоть и избегаем прямого общения с Егором, но постоянно обмениваемся сообщениями. Он пишет, я отвечаю. Это не всегда связанные беседы, это как будто попытка найти какие-то общие точки соприкосновений, получить ответы на вопросы обращенных к самим себе, обсудить с кем-то свою боль.
В сообщениях мы очень понимаем друг друга. Он пишет, как ему одиноко, я пишу, что одиночество — это бич современного человечества. Он задает вопросы философского характера, я пищу свое мнение.
Как ни странно, не испытываю потребности именно в разговорах, стало трудно говорить. Писать легче. Мы с Егором как будто хотим сохранить нас, только нас нет. Я жду, когда ему надоест писать, а он скорее всего ждет, когда я перестану отвечать.
Во мне пусто, ведь вместе с «бусинкой», которая умерла, я чувствую открытую рану, которая долго не заживает и постоянно болит, напоминая про прошлое. Ведь я крови своего не рожденного ребенка, таблетки в обычной дозировке не помогают и теперь их действие быстро проходит.
Поразительно тихо. Наверное скоро новый год. Я очень хочу, чтобы завершился текущий год, не принесший мне ничего, кроме страданий.
Дни для меня стали одинаковыми. В очередные выходные я знаю, что сын останется у бабушки и дедушки, накануне он подробно пояснял мне, что едет с дедом в новое "рыбное место", где планируется большой улов, обещает, что будет присылать фотографии.
Я, кажется,
несколько раз его переспросила когда он вернется.Я вижу, что сын волнуется, успокаиваю, говорю, что это моя рассеянность, следствие успокоительных, которые пока нужно принимать.
Выпиваю еще две таблетки, я немного посплю, я не пропущу от сына сообщения, просто я больше не хочу думать о моей «бусинке», придумывая себе оправдания, почему мне пришлось ее убить.
Таблетки помогают, я чувствую себя хорошо, увеличила дозу приема. Так быстрее чувствую приятную расслабленность.
Егор писал с утра, днем, но мне нет до него дела. Я решила, что сегодня я перестану отвечать. Поставим точку. Может быть сегодня настал тот день, когда нам нужно прекратить это бессмысленное общение через мессенджеры?
Очень странное ощущение как будто я потеряла счет времени, поразительно тихо и спокойно в душе, я ничего не чувствую, я хочу спать
Поворот ключей в квартире кажется неестественным, как будто фоном мимо сознания. Мне хорошо, я лежу на диване таблетки уносят меня в параллельную реальность, где все хорошо. Я укутываюсь в мягкие края одеяла, только не думать, что есть девочка, которая смотрит на меня с немым вопросом, на который я не могу ей ответить. Я ведь знаю, о чем она хочет меня спросить.
Не ожидая ничего от своей жизни, я такое ощущение, вздрагиваю уже не от каждого шороха, а от надежды, что этот шорох появится и я буду не одна.
И потому, когда слышу шаги в прихожей, жмурюсь. Никто не придет. Сын уехал к бабушке и дедушке, я знаю, что ему там хорошо, эти люди его любят, я за него спокойна.
Со мной тоже все будет хорошо, рано или поздно. Эта тревожность уйдет.
Почему-то часто думаю, что не боюсь уйти из жизни именно сейчас, когда сын не одинок, когда у него есть бабушка и дедушка, любящие его, да и Андрей не бросит никогда сына.
Только моя «бусинка» одна, она не заслуживала такого, она ведь со мной и никуда не уходит. Я ее убила. Но в то же время я чувствую ее присутствие.
ННе обращаю внимание на то, что мне кажется, что я вижу перед собой человека, похожего на отца моего ребенка, на автомате нащупываю упаковку, надавливаю фольгу, беру таблетку, кладу в рот, запиваю водой. Мне сейчас точно не хочется думать. Мне тревожно, что Андрей Серов, стоит передо мной словно живой, я знаю, что мне это кажется. Обман зрения, как с "бусинкой", он не может быть здесь и говорить очень громко одно и тоже несколько раз:
— Дина, ты совсем охуела?! — так правдоподобно ругаться, может только Андрей.
Хочется ответить ему, чтобы не думал, что я поверю что это он стоит, но только слова застревают в горле.
Я как будто окунаюсь в мягкий свет, наверное, на моем лице счастливая улыбка.
И только когда человек похожий на Андрея трясет меня за плечи, уже не уверена, что действительно нахожусь одна в квартире.
Не понимая, что ему от меня нужно, отчаянно хватаю ртом воздух. Я хочу отключиться, но шлепки по щекам не дают погрузиться в сон. Я вижу, что он выкидывает все таблетки, одним движением, смахивая рукой все то, что лежит на тумбочке, уверенно вливая в меня воду.