Изменить будущее
Шрифт:
– Пилот Фарнборо? Вы, сир?
– Да.
Моя усталость истекала из меня.
– У вас, сир, действительно уставший вид и вам точно нельзя никуда ехать. Позвольте, я сяду за ваш руль. Двигайтесь… Куда вам?
– Саут роуд шестнадцать, – произнесли мои губы, и тьма накрыла меня почти таким же мешком, как и ранее.
– Сир, сир, мы приехали, – послышался взволнованный голос. – Проснитесь.
Мои глаза шарили вокруг, ничего не понимая. Мерзкий химический запах словно проник в голову и растёкся по всем извилинам. Меня тошнило. Лицо, перекошенное
– Вы в порядке, сир? Может в госпиталь? Вы не пьяны?
– Налетался до чёртиков… Перегрузки, господин полисмен, это хреновая хрень…
Открыв дверь и свесившись почти до земли я выплеснул содержимое желудка.
– Вам бы в госпиталь, мистер Смит… – очень неуверенно произнёс полицейский.
Они явно связались с Фарнборо, раз он знал моё имя. Моё имя… Моё имя… "А какое у меня имя?" – подумал я. – "А-а-а… Джон Смит… Он же сказал…"
– Всё, я пошёл, – сказал я и вылез под ночной дождь.
Голова кружилась и меня мотало из стороны в сторону. "Дядюшки" и "братца" дома не было. Они куда-то уехали, о чём сигнализировал выставленный на улицу горшок с засохшим деревом.
Мой мозг выхватывал окружающее вспышками.
– "Может они сканировали меня? Или "качали"" – мелькнула и погасла очередная вспышка.
– А какое сегодня… День какой? – Спросил я полисмена.
– Двадцать седьмое…
– Бля-я-ядь, – вырвалось непроизвольно.
– Что, сэр? – Переспросил полицейский, не понимая мой русский.
– Лезвия на работе забыл. Дома нету. Всё! Пошёл.
Дорога от ворот до дверей показалась вечностью. Я шёл, пытаясь собрать зрение в кучу и вспоминая, что ключи лежат в сумке, а сумка в багажнике рядом с трупами.
– Сэр! – Крикнули мне вслед. – Ваша сумка, сэр.
Сзади послышались шаги, но оборачиваться мне совершенно не хотелось и не моглось.
Почувствовав близкое присутствие сзади, я просто отправил руку за спину, схватился за сумку и потерял сознание.
Глава тридцатая
Снова пахло химией. Не только мозг, но и всё моё тело пропиталось отвратительным тошнотворным запахом. И не только мозг, но и тело подчинялось ему и не слушалось меня.
Но постепенно к внутреннему химическому запаху добавился очень знакомый из детства запах жареной картошки с луком. Её здорово жарил папа. Сало, картошка и много-много лука. И ещё крупно нарезанная морковка…
– Ма-ма, – прошептали мои губы.
– Тихо, сынок, – прошептал мамин голос.
– Сон, – подумал я. – Хороший сон.
Когда снились родители, это был хороший сон. Мы давно не встречались. Эта мысль пробудила к себе жалость, и из закрытых глаз потекли слёзы. Почему-то кроме голоса, образ мамы не появлялся. Сквозь розовые веки пыталось пробиться солнце.
– Это не сон, – утвердился разум, и веки, трепеща, поползли вверх, открывая взору белый побеленный потолок. До боли знакомый потолок. Дом? Мой дом? И лицо мамы… Губы дрогнули в улыбке…
– Ма-ма, –
выговорили губы.Мама улыбнулась. По её щекам текли слёзы.
– Слава богу, – прошептала она.
Мозг шевелился лениво, с трудом вспоминая нужные слова.
– Что со мной? – Наконец-то выдал мозг команду речевому аппарату. Губы непослушно изрекли: Што с мны?
– Слава богу, – повторила мама дрожащими губами сквозь всхлипывания. – Болеешь ты… Какая-то тяжёлая форма лихорадки. Была… Тебя привезли из рейса сразу в больницу рыбаков.
Она, всхлипнув, завыла в голос, потом дрожащими губами продолжила:
– Три месяца под капельницами. Или в коме… Я не знаю… Нас не пускали… Инфекция… Какие-то особые врачи занимались… Из Москвы приехали. Потом отдали домой, сказали, скоро придёшь в себя, инфекции нет… Выхаживайте…
Она снова завыла.
– Вот и вы-вы… выхаживаем…
Глаза закрылись. Я глубоко вздохнул. Пустота в голове и мерзкий виртуальный запах уже не мешали. Мне было пофиг. Я был дома… И рядом была мама.
Тело не хотело восстанавливаться. Оно и так неплохо себя чувствовало, лежа пластом. Мозг тоже, сволочь, не хотел думать. Организм прорастал в диван. И я понимал, что ему быть абсолютным овощем нравится. Прости господи… Не дай бог.
Мной занимались родители. Моим непослушным телом и ленивым мозгом. А мне ничего не хотеось, как в аутотренинге: вам не хочется двигать руками и ногами, не хочется шевелиться. Тёплая тяжесть наполнила ваше тело… Ваше тело свинцово тяжёлое… Лёгкий ветерок овевает ваш лоб… Голова свободна от мыслей. Голова светлая и ясная… И пустая…
Папа сделал систему блоков, и, пропустив через них верёвки, дёргал моими руками и ногами. Он наловчился так, что даже я удивлялся, как они ловко вышагивали в воздухе.
– Это мой тренажёр, – шутил папа. – И тебе полезно, и мне…
Потом он переворачивал меня на живот и продолжал процедуру растягивая меня назад.
– "Органы движения, органы движения…", – часто вспоминал он фразу из фильма "Любовь и голуби".
Потом он делал мне массаж всего тела.
– Ты вставай давай! Нечего разлёживаться! – Бурчал отец, но запах не проходил, а с ним не проходила апатия.
Как-то вечером по телевизору показывали выступление юмориста-сатирика Жванецкого Михал Михалыча. Мне он всегда нравился, и я стал прислушиваться к знакомым дословно юморескам.
– … И почему за окном неподвижно стоят деревья, а под кроватью стучат колёса и выжатый лимон с лапками? Видимо канарейку выдавил в бокал. Будем ждать вспышек памяти или сведений со стороны…
Жванецкий закончил под телевизионные аплодисменты и под всхлипывания моей мамы. Отец тоже крякнул и поднялся с кресла. Он подошёл ближе и спросил:
– Слышал? Похоже, это про тебя… А, Мишаня? Кто так тебя выжал? Что случилось? Это доктора, что ли? Своими лекарствами? Не бывает так… Они тебе весь мозг выжали, как лимон… Ты, это…Не превращайся в канарейку… Мать пожалей.