Изменяя правила

Теперь знаю.

И мне это совсем не нравится.

— Я Брайан. — Мальчик, которого он доверил мне меньше десяти минут назад, протягивает руку. — А ты кто?

Наливаю в стакан виски на два пальца. Выпиваю всё залпом, под любопытным взглядом сына Хитоши. Я не могу заставить себя посмотреть на мальчишку. Каждый раз, когда пытаюсь это сделать и сталкиваюсь с этими глазами, так похожими на мои, я чувствую, что мой желудок переворачивается.

— Моя мама говорит, что ты мой дядя.

Двух пальцев виски недостаточно. Я пью прямо из бутылки. Иметь мальчишку рядом гораздо хуже, чем столкнуться с ночным кошмаром. Когда наступает утро, кошмары исчезают. Он следует за мной, куда бы я ни пошёл, и делает это, не переставая говорить ни на минуту.

— У меня никогда не было дяди. А у тебя есть дядя?

Я пробираюсь в свою комнату, недоумевая, почему оябун решил навязать мальчишку мне. Двоюродный брат не должен быть здесь, как и его сын.

— Это меч?

Проследив за направлением его взгляда, я понимаю, — он смотрит на катану, что подвешена над моей кроватью.

Мальчишка делает шаг вперёд, всё больше и больше оживляясь.

— У тебя в спальне есть меч? Настоящий меч!

Я кривлю рот, презрительно глядя на него.

— Это не меч, а катана.

— Разве это не одно и то же?

— Абсолютно нет!

Я ставлю бутылку и тянусь за катаной. Меня не удивляет, что Хитоши не научил сына, на каких ценностях основана наша семья, ведь он и сам ими не обладает. Но я не могу смириться с тем, что этот ребёнок понятия не имеет, что такое катана.

— Чтобы сделать меч, нужно всего лишь немного стали и полдня работы. Чтобы изготовить катану, нужны годы опыта, древние традиции, кровь и пот. — С особой осторожностью я снимаю оружие и вынимаю из ножен. — Видишь эти следы на клинке?

Глаза малыша блестят.

— Что это?

— Лезвие катаны состоит примерно из тридцати тысяч слоев, поэтому оно может быть одновременно прочным и гибким. — Я ставлю палец под лезвие посередине и показываю, как идеально оно сбалансировано. Малыш открывает рот от восторга. Я чувствую, как учащается биение его юного сердца. Мне не нравится, что он рядом, но я не могу не продолжить. — Знаешь, что говорят о катанах?

— Что?

— Что у них есть душа. В отблесках клинка заключён дух тех, кто помогал его создавать, и тех, чьи жизни он забрал.

Когда мальчишка протягивает руку с намерением прикоснуться к клинку, я убираю его обратно в ножны. Я испытываю неумеренную ревность к этому оружию. Никому не позволяю прикасаться к нему, или даже чистить.

— Ты когда-нибудь использовал его, чтобы кого-то убить?

Я едва приподнимаю уголок рта, но не отвечаю.

— Ты самурай?

— Нет, абсолютно нет, — посмеиваясь, отвечаю я.

— Но ты воин!

— Что-то вроде того.

Вообще-то, кто меня знает, говорят, что я дьявол, но неважно, что я в курсе. Слышу его шаги, мальчик приближается всё ближе. Я не смотрю на него, но знаю, — он стоит позади меня. Он легко дёргает меня за рубашку, приглашая повернуться.

— Ты можешь научить меня пользоваться м… — Он поправляет себя. — Катаной?

Я прикуриваю сигарету и выдыхаю дым прямо ему в лицо. Не хочу, чтобы он находился рядом со мной и у него возникли странные идеи. В нём есть черты, типичные для нашей семьи, но он не Иноуэ и никогда им не станет. Пацан скорее замёрзнет в аду, чем оябун согласиться на союз сына с чужестранкой, которая заманила его в ловушку.

— Вернись на своё место, парень.

Малыш кашляет, но не отступает. Он крепкий орешек.

— Ты скажешь мне своё имя?

Когда я игнорирую его, он улыбается самой невинной из улыбок.

— Пожалуйста, дядя…

Бросаю на него быстрый взгляд.

Он не мог спровоцировать меня специально.

Мальчик слишком мал, чтобы играть в такие игры, но всё же он сын иностранки, которая подтолкнула Хитоши отвернуться от собственной семьи и ослушаться прямого приказа оябуна. У меня такое чувство, что этот ребёнок скрывает гораздо больше, чем говорит, и мой дядя тоже это заметил.

— Если отвечу, ты обещаешь никогда больше не называть меня «дядей»?

Он торжественно кладёт руку на сердце.

— Даю слово.

Против воли, улыбаюсь.

— Я Джун.

Он снова протягивает мне руку.

— Приятно познакомиться, Джун.

Не обращая внимания на жест, я поворачиваюсь к мальчишке спиной и подхожу к окну. Ищу глазами комнату Хитоши. Она должна быть пуста, ведь оябун отправил его по каким-то делам в город, но я вижу, как мимо окна проскальзывает тень. Форма явно женская. Это женщина.

«Чужестранка».

Мальчик подходит ко мне и снова тянет за рубашку.

— Что мы будем делать?

Я отмахиваюсь от него и вдыхаю очередную порцию дыма. Понятия не имею, что делать с ребёнком, или почему оябун попросил меня провести с ним время. С разочарованным вздохом указываю на книжный шкаф в глубине комнаты.

— Видишь что-нибудь, что тебе может понравиться?

Малыш внимательно осматривает полки. Он осторожно поднимает руку и указывает на предмет.

— Я бы хотел вот это.

Зажав сигарету между губами, я направляюсь к указанному им месту.

— Имеешь в виду это?

Его глаза загораются.

— Да. Пожалуйста.

Идея дать ему потрогать антикварную шахматную доску, которую оябун подарил мне на 12-летие, не вызывает у меня восторга, но я всё равно достаю её для него. Я не пользовался ею уже много лет, но на ней нет ни пылинки. Фигуры выстроились в ряд, готовые к новой игре.

Малыш дотрагивается до слона, переставляя его. Когда он поднимает голову и смотрит на меня, он выглядит как самый счастливый ребёнок на свете.

— Хочешь поиграть со мной?

Я скрещиваю руки перед грудью и качаю головой.

— Не думаю. Я не играл уже много лет.

«И ты — чёртово отродье».

Не обращая внимания на мой ответ, сын Хитоши протягивает руки к шахматной доске и поворачивает её так, чтобы забрать чёрные фигуры себе, а белые поставить на мою сторону. В официальных турнирах всегда начинают игру последние, а не чёрные.

— Раз уж ты так долго не играл, первый ход твой.

Я весело улыбаюсь.