Измеритель

Утро встретило отряд духотой и туманом. Это явление в окрестностях убежища не редкость. Максимыч помнил рассказы отца, что до катастрофы соседнего дома на улице было не разглядеть. Был даже случай, что из-за плохой видимости разбился вертолет… или самолет какого-то царя или Сенатора из другого государства. В общем, очень большого человека. Врут, наверное. Что ему тут делать? Ну, а после того, как постоянные холода ядерной зимы сошли на нет и установился, мягко говоря, теплый климат, меняющийся с жаркого на относительно прохладный, но противно душный, эта все скрывающая дымка стала постоянным спутником утренних побудок. Язык не поворачивался называть теперь эти сезоны «зимой» и «летом». Так и называли, не мудрствуя, – знойный и туманный.

Весь переход по плану должен был занять часов пять-шесть. Ну, если очень повезет, то четыре, поэтому Максимыч выбрал именно эти утренние часы, когда по туману можно было проскочить относительно безопасный, изученный, хоженый-перехоженый участок. А когда тяжелое одеяло облаков приподнимется над городом, они вступят на малоизученную территорию. В этом месте уже расслабляться нельзя. Нужны будут все органы чувств. Как говорит Латышев: «На поверхности нужно все: глаза, уши, нос и… задница, которая иногда чувствует гораздо лучше, чем первые три органа».

Заросшие зеленью руины цехов, между которыми предстояло пройти, встретили их за частоколом ограды ватной тишиной. Низины, как молочные реки, собрали в себя туман и словно сгустили его специально, чтобы отгородить поселение людей, не пропустить то страшное, что живет среди разрушенных домов города. Караван, вытянувшись в линейку, двинулся по протоптанной тропинке в сторону Плеши. Одиннадцать человек шли на расстоянии вытянутой руки, чтобы не терять из виду растворяющийся в туманном мареве силуэт впереди идущего. Пять тяжелых рюкзаков распределены среди самых здоровых парней Васильева. Конечно, обидно чувствовать себя в боевой операции навьюченным мулом, но их задача была тащить рюкзаки и при любом сигнале опасности сесть на корточки, чтобы не попасть под выстрелы своих. Остальные шестеро, включая Максимыча, шли налегке, неся только оружие и снаряжение. Командир выстроил свободных бойцов так, чтобы максимально прикрыть занятых переноской товара людей. Он ответственно относился к безопасности, поклявшись себе несмотря на все трудности довести всех… В доску расшибется, но доведет! В конечном итоге смысл похода в том, чтобы донести товар, а не перестрелять как можно больше разнообразных монстриков, поэтому охрана людей, несущих на себе груз, была приоритетной.

Возглавив цепочку каравана, Максимыч оставил рядом с собой еще одного бывалого сталкера. Как говорится, одна голова – хорошо, а две – вроде уже и не очень красиво, но лишние глаза в авангарде не помешают. Молодого сталкера поставил в центре, наказав ему строго-настрого не расслабляться и не надеяться на старших. Второго бывалого оставил в хвосте, учитывая его опыт, острый глаз и чутье. Хищник, как известно, нападает со спины, отсекая отставших, и на этом рубеже ему нужна была стена, а не человек. Благо, такой человечище у него был. Данилов – ровесник Латышева, прозванный в сталкерских кругах «Данила-мастер». Спокойный, как сытый удав, и огромный, как скала. Надежный, как неприступная крепость, и рассудительный, как гуру. Он тоже, как и Изотов, был одиночкой, не любил больших и шумных прогулочных компаний, и Максимыч лично подошел к нему. Ожидая отказа наотрез, он уже придумывал доводы и аргументы для уговоров, но Данила, проворчав: «Только из уважения к тебе и Санычу», – сразу согласился участвовать в экспедиции, поставив одно-единственное условие. Мол, пойду сзади – буду за вашим зоопарком со стороны приглядывать. Максимыч был рад-радехонек, что все так чудно сложилось. Только потом, перед самым выходом, когда он рассказывал Латышеву о составе группы, по смущенному покашливанию учителя понял, что это тот его уговорил. Еще парочка здоровяков была вооружена гладкоствольными многозарядными карабинами страшной убойной силы. Ими Максимыч разбавил цепочку нагруженных бойцов, чтобы были на подхвате, если что, и менялись, когда этого потребует ситуация.

Проскочив Ведьмину плешь, Максимыч, объявил на перекрестке пятиминутный привал и уже привычным движением пригладил вставшие от ужаса дыбом волосы на затылке. После чего со скрытым удовольствием посмотрел на бледные лица новичков – с распахнутыми от страха глазами и выступившими на лбу капельками пота. Да, по первости этот участок продирает – будьте-здрасьте. Он никогда не забудет, как его чистило на этом же перекрестке, так что ребята, можно сказать, держатся молодцом. Сам он теперь уже мог относиться к залысине, как к данности, как к чему-то вечному и незыблемому. Пробежал, «памперс сменил» и дальше пошел, а Данила, вон, вообще сидит в сторонке, только глазами над маской озорно поблескивает. Чтобы его напугать, одной плеши мало будет.

Пока люди приводили себя, а главное, свои мозги, в порядок, Максимыч стоял на перекрестке, как богатырь на распутье. Только булыжника не хватало, как на картине Васнецова. «Прямо пойдешь – по башке получишь, налево – совсем сгинешь, а направо…» – ну, или что-то в этом роде, точно он не помнил.

Короткая дорога теперь была закрыта уютно устроившимся возле ледового дворца термитником. Будь Максимыч один, он выбрал бы путь налево по улице Попова, сокращавший расстояние втрое. Огромное «грязное» пятно, которое вполне проходимо, представляло собой замысловатый лабиринт, который, при определенном навыке и знании местности, один человек мог вполне проскочить, даже не получив сколько-нибудь значимую дозу облучения. Однако с караваном бы Максимыч за эту авантюру не взялся. В поисках поддержки или совета он посмотрел на Данилу, и тот, видя, что командир задумчиво уставился в сторону Киселевки, отрицательно покачал головой.

Выбора не было, значит, придется делать большой крюк по Ломоносова, вокруг парка с озером, а потом уже возвращаться на дорогу, ведущую в нужный район. «Какое там четыре часа – за день бы управиться».

Цепочка людей выстроилась в прежнем порядке и медленно втянулась под полог раскидистых тополей, на узкую темную тропку, в которую превратилась улица. Тепло от земли приподняло покрывало тумана, а тот, будто пытаясь удержаться еще хоть чуть-чуть, цеплялся за ветви деревьев, образовав над головами медленно бредущих по чавкающему мху людей плотное белое одеяло. Вверху, в этом белом непроглядном мире, шла своя жизнь. Постоянно что-то потрескивало, шелестело и стрекотало. Было ощущение, что караван сопровождала целая свита мелких, но любопытных животных, которые не отставали, но боялись показаться на глаза. Новички напряженно переглядывались и косились на этот полог, но, так как бывалые сталкеры не проявляли к этим звукам какого-либо интереса, постепенно успокоились и занялись своим делом – тупо переставлять ноги, смотря, чтобы не зацепиться за какую-нибудь кочку или не угодить в незаметную под листвой и мхом нору.

На протяжении всей улицы никто из хищников не посмел потревожить людей. Здоровая морда волколака высунулась из окна разрушенной пятиэтажки и, оценив, что добыча не по зубам, с глухим ворчанием скрылась в лабиринте комнат. Где-то наверху, невидимый за туманом и густыми ветвями, кричал летающий ящер. «Добычу высматривает где-то на открытых участках улиц, скотина. Но даже такая гурьба народа под защитой древесных крон ему не видна».

Максимыч приостановился на секунду, словно принимая какое-то решение, и уверенно свернул в едва заметную щель в непролазных зарослях кустарника, отгораживающего тропинку улицы от массива парка. Бойцы каравана, переглянувшись при столь неожиданной смене курса командиром, вломились вслед за ним, громко треща ветвями. Данила, пропустив всех, последний раз взглянул на окно, в котором поблескивали глаза невидимого хищника, и бесшумно юркнул следом.

Парк встретил людей неестественным для этого мира покоем. Земля была укрыта толстым ковром из опавших листьев, среди которых сохранились на удивление аккуратные брусчатые дорожки. Полное отсутствие подлеска создавало впечатление ухоженности. Наверное, ветер, как добросовестный дворник, подметает их целыми днями, поддерживая образцовый порядок. Где-то впереди, среди стволов исполинских тополей, поблескивала гладь озера. Умиротворяющая картинка убаюкивала. Казалось, что здесь, в этом парке, сохранился кусочек того мира, который люди уже безвозвратно потеряли: дорожки, железные витые столбики, поддерживающие круглые плафоны фонарей, скамейки, чугунные урны – не хватало только людей. И вот, наконец, они появились – и все должно тут же вернуться на круги своя.

– Срежем мимо озера, а то и так крюк делаем огромный, правда, я не люблю здесь ходить. Неуютно мне тут, – сказал Даниле Максимыч, снова встал во главе отряда и, осматривая каждый метр дороги перед собой, медленно пошел по брусчатой дорожке. Озеро находилось в естественной котловине. Отряд повеселел, особенно новички. Прошли уже два километра, а ничего страшного не произошло. Звери на них нападать побаиваются, дорога несложная, и вообще, многим показалось, что опасности поверхности несколько преувеличены и отчасти выдуманы сталкерами. Наверное, для того, чтобы добавить подземным жителям больше уважения к ним. Ну, и рубликов можно больше насшибать, рассказывая про тяжести и лишения. В общем, не все так плохо.

Отряд спустился по широким ступенькам к берегу озера. Водная гладь, заросшая почти по всей поверхности огромными листьями водорослей с большими ярко-алыми цветами, оставляла свободным участок лишь в центре, где на чистой воде появлялись пузыри и перекатывались ленивые волны, словно кто-то большой ворочался и тяжело вздыхал в тесном для него пространстве. Окинув взглядом озеро, сталкер торопливо стал всех подгонять, стараясь уйти с открытого участка. Один из охранников закинул карабин за спину и потянулся к ближайшему цветку, который зазывно торчал в метре от берега. Огромные красные лепестки, покрытые маслянистыми желтыми каплями нектара, благоухали даже сквозь фильтры респираторов. Мелкие насекомые кружились вокруг, изредка усаживаясь на них, чтобы полакомиться.