Изнанка миров
Шрифт:
Ксатмек отрицательно покачал головой.
— Ты чужак, Раххаль. Ты всегда будешь чужим в нашем мире, да и в любом другом тоже… Тебе не понять нашей борьбы. Каждый сбитый дракон, каждый уничтоженный рыцарь или инквизитор — это еще один вклад в победу повстанческой армии Итцкоатля!
Мне оставалось только горько усмехнуться. Я все время забывал, что Ксатмеку семнадцать лет…
— Кстати, о борьбе, — сказал я. — Ты подобрал кандидата?
Две недели назад возглавляемая Ксатмеком ячейка армии Итцкоатля провела дерзкий и молниеносный налет на каторгу в Кулуакане. Главным героем налета был пес породы молосс по кличке Тескатлипока, загрызший трех своих собратьев, верно служивших Монсальвату.
В результате массового побега с каторги удалось вырваться более чем двумстам повстанцам Итцкоатля, из которых Ксатмеку поручено было выбрать троих, от силы четверых кандидатов для проведения акции по устранению Верховного инквизитора Астлана дона Хесуса де Сумарраги…
Ксатмек откинул в сторону циновку и отворил люк в погреб. Вниз вела крутая каменная лестница. В погребе было тесно. Я едва не задевал макушкой за мокрый, весь в капельках влаги, потолок. Через отдушину в стене тянуло запахами болота.
— Вот они, — сказал Ксатмек и поднял повыше потайной фонарь.
Ближе всех сидели два тощих индейца в белых полотняных рубахах. Смуглая кожа, черные волосы и фанатично горящие глаза делали их похожими на Ксатмека.
— Настоящие бойцы, — сказал Ксатмек по-ирамски. — Дрались в Чапультепеке, попали в плен. Преданы идее борьбы, ненавидят оккупантов, готовы возложить свои жизни на алтарь победы.
Другими словами, слишком тупы для такой деликатной работы.
— Дальше, — сказал я.
Пожилой мужик с огромными, как грабли, ладонями, и уродливым шрамом через все лицо. Он сидел спокойно, как скала, сложив ручищи на коленях и щуря от света глаза, похожие на морскую гальку: твердые и холодные.
— Палач клана Патекатля, — прокомментировал Ксатмек на том же ирамском. — Профессионал. Убил больше сорока человек. Принимал участие в дележе плантаций в Теспайокане. Готов работать только за деньги.
Последние бои между наркодельцами в Теспайокане закончились полной победой клана Патекатля двадцать лет назад. Палач был слишком старый, слишком выработанный.
— А там кто? — спросил я, указав на сгорбленный силуэт в глубине погреба.
— А, этот… — скривился Ксатмек. — Уголовник. Был рабом на галерах, бежал, попался, бит кнутом и сослан в Кулуакан. Нам не подойдет.
Я отобрал у Ксатмека фонарь и направил луч на уголовника. Сначала я даже его не узнал: обритая голова и нижняя половина лица были покрыты короткой, как лишай, щетиной, вместо одежды на нем было рваное пончо, из-под которого виднелась исполосованная спина, и мало что оставалось от прежнего смазливого красавчика в этом беглом каторжнике — если не считать несломимой спеси тортугского пирата в пронзительно-голубых глазах.
— Привет, Идальго, — сказал я. — У меня есть для тебя работа.
Все утро я провел в офисе на улице Тюльпанов, подготавливая на подпись дону Сумарраге план распределения гуманитарной помощи. Потом поехал к таможенным брокерам, где отдал им два пакета документов: по первому, груз «стингеров» из Сеннаара поставлялся через посредническую ирамскую контору в Меггидо, а по второму — партия консервов аналогичного веса направлялась в качестве гуманитарной помощи для благотворительной миссии Тифарета в Астлане. «Стингеры» выйдут из Ирама как коммерческий груз, а попадут в Астлан — как гуманитарный, после чего будут куплены Ксатмеком за четверть миллиона тхебесских фунтов у подставного дилера.
Схема была проста до гениальности: тхебесская разведка «Дхути» передавала через меня огромные суммы наличности для поддержки повстанческой армии Итцкоатля, а я, благодаря торговому дому «Хастур
и сыновья», перекачивал десять процентов себе в карман, впрочем, не особенно торопясь перечислять остальные девяносто братьям Халиду и Малику. Были у меня определенные прогнозы касательно будущего всего Ирама и Хастуридов в частности…От брокеров я поехал в свой любимый ресторанчик на бульваре Орхидей, где обычно обедал за столиком в углу открытой террасы. Сегодня я выбрал порцию рулетов-энчиладос с красным перцем и гуакамоле, лепешки-кейсадильос с авокадо в сальсе, а на сладкое — крошечные пирожки эмпанадиты, и распил полбутылки черного, очень терпкого карменера.
Перила террасы были обвиты диким виноградом, столики покрыты белоснежными скатертями, а из зала ресторана доносилась негромкая гитарная мелодия. По бульвару Орхидей прохаживались мулаточки, не слишком обремененные одеждой, священники, взопревшие в своих черных сутанах, рыцари Монсальвата в начищенных кирасах, носильщики в широкополых сомбреро, лоточники, продававшие буррито и апельсиновый сок со льдом, мальчишки со щетками для обуви, готовые навести глянец на сапоги благородных донов всего за пару медяков… Даже не верилось, что через час, когда солнце поднимется в зенит и выпалит с улиц Астлана последние остатки утренней свежести, бульвар полностью опустеет, и тогда наступит священное время сиесты.
Я заказал чашечку горячего шоколада со специями и принялся раскуривать тонкую панателлу, когда мой обед был безнадежно испорчен появлением Ипусета.
— Здравствуйте, дон Ботадеус, — сказал он, без приглашения присаживаясь на плетеный стул.
Пресс-атташе посольства Тхебеса в Астлане был плюгавеньким, подловатым и туповатым человечком с глазками навыкате и заискивающим голоском. Это, однако, не мешало ему быть резидентом «Дхути» и главным источником денег для армии Итцкоатля.
— И вам того же, Ипусет, — сказал я и выдохнул ему в лицо облако ароматного дыма.
У шпиона заслезились глаза, и он судорожно закашлялся, умудряясь при этом сохранять подобострастную улыбочку.
— Как продвигаются дела у миссии Тифарета? Надеюсь, пожертвования благородных людей достигают своей цели, и крестьяне Теспайоканы будут спасены от голодной смерти?
— Я доставил деньги, если вас это интересует, — поморщившись, сказал я.
— Отрадно слышать, — сказал тхебессец. — Я знал, что могу на вас рассчитывать.
Когда этот ублюдок начинал меня вербовать (не могу сказать, что я слишком осложнял ему задачу), он нес какую-то чепуху о том, что народ Тхебеса стремится помочь революционному движению Астлана освободиться от оккупантов из Монсальвата… После вчерашнего разговора с Ксатмеком у меня родилось подозрение, что «Дхути» главным образом поддерживала клан Патекатля и защищала свои каналы поставки кокаина в Сеннаар через Тхебес, а повстанцы Итцкоатля выступали тут в роли разменной монеты.
— А что насчет нашей… гм… маленькой акции? — спросил Ипусет.
— Через неделю, — сказал я, — в Теокалли состоится аутодафе. Верховный жрец Тлалок вырежет сердца десяти еретикам и повстанцам. Среди приглашенных Сумаррага, представители дипломатических и гуманитарных миссий. Вы, кстати, тоже.
— А исполнитель?
— Упражняется в стрельбе из сарбакана.
— Замечательно, — кивнул Ипусет. — Тогда до встречи на аутодафе, дон Ботадеус…
В день аутодафе на улицах Астлана было многолюдно. Мой паланкин попал в пробку на углу проспекта Пеонов и улицы Хризантем: дорогу нам пересекало похоронное шествие, с катафалком, оркестром, толпой наемных плакальщиков и огромными скелетами из папье-маше, которых несли родственники умершего. Шествие продвигалось так неторопливо, что мои носильщики опустили паланкин на землю и закурили, а я начал нервно поглядывать на часы. Операция, которую я готовил почти месяц, была рассчитана буквально по минутам, и будет обидно, если она сорвется из-за такой нелепой случайности…