Изнанка счастья
Шрифт:
– Партия, Юр, это когда женщина выбирает себе мужа. Это просто выражение такое.
– Да знаю я! Только все равно неприятно – почему сразу партия? Партии – это когда выборы проходят и дядьки по телевизору орут и ругаются. Не хочу, чтобы мой папа был партией. Еще чего.
– И тетю Таню тоже не хочешь, да?
– Нет, не хочу. Говорю же, она старается, как наша отличница Ленка Григорьева. Потом на папе женится и сразу стараться перестанет, я же знаю. И будет на меня злиться. Так что надо тебе торопиться, понимаешь? Чтобы тетю Таню опередить.
– А
– Ты?! Не-е-е… Ты не будешь. Ты не такая.
– А какая я?
– Ты прикольная. С тобой поговорить можно. И рассказать хоть что можно. А еще ты не старая и партию себе не ищешь. Вот скажи, сколько тебе лет?
– Восемнадцать.
– А мне – десять! Всего-то восемь лет разницы! Классно же!
– Да почему классно? Наоборот. Я по возрасту совсем тебе в матери не гожусь!
– По возрасту – это да. Получается, если бы ты была моей настоящей мамой, ты бы меня в восемь лет родила. Правда, ерунда какая-то.
– Ну, вот видишь.
– Хм… Представляю. Это как Ленка Григорьева, к примеру, сейчас взяла бы и родила. Вот бы смешно было.
– А тебе Ленка Григорьева нравится, да?
– Ой, вот еще! С чего ты взяла?
– Да с того. Ты каждую проблему на Ленку Григорьеву сводишь.
– Ну, вообще-то ты права. От тебя скрывать не буду, нравится мне Ленка. Хотя об этом – потом. И вообще, что ты мне зубы заговариваешь?
– Да это ты мне зубы заговариваешь, в краску меня вгоняешь!
– Нет, ты!
– Ладно, Юрка, не будем спорить. Мы ведь решили, что в матери я тебе не гожусь.
– Кто решил? Я, например, ничего такого не решал. А мы давай вот что сделаем, я придумал! Мы никому не станем говорить, что тебе всего восемнадцать. Скажем, что тебе… Тебе…
Юрка старательно поднял глаза к потолку, пошевелил губами, подсчитывая что-то в уме. Потом глянул на Марсель, спросил задумчиво:
– А во сколько лет можно детей рожать?
– Ну, это у кого как получается. Считается, что не раньше восемнадцати.
– Понятно. Значит, восемнадцать да десять. Ага. Значит, мы всем будем говорить, что тебе уже двадцать восемь. Нормально?
– Да отвяжись. Чего пристал? Вон, опять я покраснела.
– Ничего, ты только красивее становишься, когда краснеешь. Значит, представь, что тебе двадцать восемь. Хотя не знаю, сомнительно как-то, не поверят же.
Юрка снова уставился на нее оценивающе, слегка нахмурив белесые брови. Потом вздохнул, вяло махнул рукой:
– Ладно, пусть будет двадцать пять. Тоже нормально-приблизительно. Я бы сказал, очень приблизительно. А что делать, на двадцать восемь ты все равно не тянешь…
– Юрка, прекрати. Я ж не Ленка Григорьева, чтобы со мной так фамильярничать. И вообще, давай прекратим этот бессмысленный разговор.
– Ничего себе! Это с какого перепугу он бессмысленный?
– Да с такого! Потому что я сама не знаю, с какого…
– Так и скажи, что сама не знаешь. А то – бессмысленный! И вообще, я не понял?! Ты замуж за моего папу
хочешь или нет? Если честно?– Если честно, говоришь? Хм… Даже не знаю, как сказать, Юрка…
Марсель неловко улыбнулась и втянула в себя воздух, будто собиралась с духом. Потом проговорила вполне уверенно:
– Хочу, да! Просто в этом признаться трудно, потому что я еще никому и никогда ни в чем таком не признавалась. Но если и впрямь быть честной… Да, лучше твоего папы для меня никого нет на всем белом свете. Я даже домой от вас уйти не могу, хотя знаю, что давно надо. Не могу себя заставить. Я уйду, а вдруг больше повода не будет, чтобы вернуться? Такие вот дела, Юрка. И сама не думала, что все это вслух произнесу.
– Ну и зря! Надо было сразу сказать! А то сидела, морочила мне голову.
– Это я тебе могу сказать, Юрка. А ему – никогда.
– Почему?
– Боюсь.
– Ладно, я сам с ним вечером поговорю. Не думал, что ты такая трусиха.
– Юрка, не вздумай! Ты что!
– Тогда сама.
– Нет, нет! То есть да… Только не сегодня, ладно?
– А когда? Завтра?
– Нет…
– Понятно. Значит, никогда и не скажешь. Опять покраснеешь, застесняешься. Ладно, я все про тебя понял. И не спорь! Сегодня же с папой поговорю, чего тянуть-то!
– Ой… Только не сегодня, Юрка.
– Да почему?! Опять ты трусишь?
– Ну… Он сегодня поздно придет. И наверняка уставший после дежурства. Да ты и сам в это время спать будешь.
– Ничего, я дождусь. Только ты мне не мешай, ладно? Лежи тихонько на своем диване и делай вид, что спишь. Поняла?
– Может, не надо, Юрка?
– Надо. Все, я пошел уроки делать. С математикой мне поможешь, как в прошлый раз?
– Да, конечно.
– Ты классно все объясняешь, я тебя лучше нашей математички понимаю. И вообще, я привыкнуть к тебе успел.
– Так быстро?
– Да нормально. Мне хватило. В общем, будешь моей мамкой, никуда не денешься. Ты ведь не против?
– Да ничуть не против. А только. Может, не надо так торопиться? Вдруг Леонид Максимович рассердится на тебя, а меня сразу выгонит?
– Да не выгонит!
– Ой, Юрка… Мне страшно. А вдруг и в самом деле выгонит? Я не представляю себе, как буду жить. Я так привязалась к нему.
– Э, что за слово такое – привязалась? Говори правильно.
– А как правильно?
– Сама не знаешь, что ли? Не привязалась, а полюбила. Ведь так?
– Да, Юрка, так. Ты прав. Полюбила. Поэтому и боюсь.
– Ладно, не трусь. Давай доживем до вечера, а там видно будет.
Больше они к этому разговору не возвращались. В одиннадцать Марсель, как обычно, шмыгнула на свой диван в гостиной, свернулась под одеялом калачиком. Уснуть даже не пыталась – какой сон? Ждала, когда хлопнет дверь в прихожей, ругала себя, на чем свет стоит – зачем пошла на поводу у мальчишки? А вдруг Леонид Максимович и впрямь рассердится и выгонит ее прямо в ночь? А главное, это такой ужас будет, если выгонит!