Изнанка

– Ты педик? – неожиданно спросила Сти.

Переводчик не смог удержать сокращение мышц, расширяющих глаза.

– Простите?

– Я спрашиваю, ты педик?

– Мне... я...

Сти заразительно рассмеялась и похлопала его по плечу.

– Да ладно, не бери в голову. Трахайся на здоровье с кем хочешь! Лишь бы самого себя против шерсти не гладить!.. Знаешь, был бы ты лет на десять моложе, я пригласила бы тебя в свой будуар вечерком. Но ты уже большой мальчик, так что – не обессудь...

Кивком головы она отпустила вконец обескураженного молодого человека, присела на стул с высокой спинкой, обитой бежевым атласом, и подперла подбородок ладошкой. Помассировала ноготками верхнюю губу. Иногда прислугу нужно сбивать с толку. Обязательно. Чтобы она почувствовала иллюзию ослабленной уздечки. Мудрый хозяин всегда предпочтет собственноручно запустить в среду подчиненных несколько сумасбродных баек про себя, прежде чем свита начнет придумывать вульгарные анекдоты самостоятельно. Последнее – во сто крат опасней.

Осторожный стук в дверь отвлек ее от размышлений на тему педагогических приемов дальновидного руководителя.

– Да.

Зашел лощеный охранник.

– Кристина Николаевна, к вам Николай Савельевич. Впустить?

Сти вскочила с места словно ужаленная и, сжав губы, подошла к накачанному хлыщу. Мгновенно вспыхнувшее бешенство так и клокотало внутри. Но она ответила, не повышая голоса, и от этого сказанное прозвучало втрое страшней:

– Если еще раз посмеешь остановить моего отца возле порога, я тебя расчленю и лично развезу остатки по всей Москве.

Секьюрити ничего не ответил. Лишь губы его слегка дрогнули, и галстук будто бы сам по себе стал еще более выглаженным. Он, не произведя ни одного лишнего шороха, удалился. И через несколько секунд в зал, старчески покряхтывая, вошел Николай Савельевич.

Сразу вкусно запахло сосной и клеем.

– Папа! Любимый мой! – Сти, как девчонка, бросилась к нему на шею, стискивая в объятиях. Жест получился неловким – она была почти на голову выше отца. – Я так соскучилась по тебе! Знаешь, что я придумала? Завтра устраиваю выходной! Поедем на дачу в Подмосковье! Только ты и я!

– Больно надо... – проворчал Николай Савельевич, чуть отстраняя дочь. – Делать там нечего. Говна-то...

– Да ладно тебе! – улыбнулась Сти, нежно погладив его по всклокоченным седым вихрам. – Там хорошо... Погуляем по зимнему лесу.

Старик невесело посмотрел на нее. Вздохнул:

– Немил мне здешний лес.

Повисла пауза. Сти знала, что отца уже не вернуть из прошлого. Он был счастлив там, в селе Тукшум Елховского района. Был счастлив, когда бегал босиком по пыльной деревенской улице, когда играл на гармошке в окружении молоденьких девчат, когда, обливаясь потом, бросал вилами сено на стога...

– Я так люблю тебя... – прошептала она, чувствуя, как слеза обжигает макияж на щеке.

Алешка ворвался в зал прямо в дубленке. Его лицо горело от мороза и бега.

– Кристина Николаевна, извините... Я на мобильник вам звонил – отключен... – затараторил он, восстанавливая дыхание.

Еще немного и Сти придушила бы сосунка на месте. Он вовремя замахал руками и продолжил:

– Это срочно! Я только что узнал: на Алтуфьевском шоссе авария. Все движение парализовано! Там из-под асфальта появилась «капля»! С минуты на минуту по всем СМИ информация пойдет...

Собрав всю выдержку, она выдавила:

– Я уже видела...

– Нет, вы не поняли! Это не в эсе! Это здесь! У нас, в Москве!

Забыв прикрыть рот, из которого так и не выскочило заготовленное ругательство, Сти непонимающе уставилась на пацана.

– З... десь? – наконец промолвила она.

– Ага.

Николай Савельевич смущенно кашлянул и, переступив с ноги на ногу, сказал:

– У тебя много дел. Я вообще-то чего пришел... Это... С днем рождения тебя... – Он протянул Сти изящную фигурку лебедя, покрытую лаком. Поднял на нее мутноватый от старости и древесной пыли взгляд и, печально вздохнув, добавил: – Дочка...

Вот про какую деталь она никак не могла вспомнить с утра. Сегодня же тридцать седьмой по счету день ее рождения...

Кадр тринадцатый Мелки на траве

Паскуда...

Сочетание этих семи букв будто прилипло к языку, въелось в его слюнявую плоть. Есть такие слова, которые достаточно произнести один раз и потом они еще долго будут прыгать в полости рта, отражаясь от нёба, альвеол, десен, зубов. И в конце концов – намертво прилипнут к языку.

Очнулся Рысцов в комнате, которая хоть и была шикарно обставлена, но содержала в самой атмосфере душок казенщины. Стало быть – какой-то отель... Продрав глаза, он схватился за голову, чтобы та не разлетелась на кусочки от похмельных спазмов, и сел на кровати. Застонал.

Вчерашний вечер Валера помнил эпизодами.

С Кристиной он разругался в хлам. Сразу после возвращения из Аргентины, где был с дипломатическим визитом, напился вдрызг, позвонил ей, наговорил кучу гадостей, а под занавес крикнул: «Паскуда!» – и бросил трубку... Бахнул еще стакан и отключился прямо в машине. Ай молодца! Куда его затем повезли, кстати?.. Кажется, на Алтуфьевское...

Рысцов прекратил сдавливать череп и уставился на собственные ноги, вспоминая цепочку событий. Брюки он снял, а вот расшнуровать туфли не потрудился... Точно! Там, под эстакадой, по словам Алешки, появилась «капля». Точно такая же, как в эсе. Эта капля и переполнила его, Рысцова, чашу терпения. Наваждение какое-то...

Последние несколько недель он провел словно накачанный наркотиками. Проект «Изнанка», идейный раскол во всем мире, сбрендившая Больбинская, возомнившая себя сталкером между человечеством и эсом... Кажется, что-то в этом роде она вчера сказала, прежде чем Валера сорвался... Совсем свихнулась, ослепла от власти.

Что же было дальше? Как он в отеле оказался?..

Рысцов слез с кровати, стараясь не делать резких движений, от которых в мозг втыкались невидимые спицы и начинали вязать из воспаленных извилин рукавички. Наваждение... Что-то с ним произошло. Иначе зачем бы он принялся помогать Кристине? Ведь он действовал, словно зомби, и был убежден в своей правоте... какие-то бесконечные переговоры, поездки по всему миру, контроль за установками в эсе... Гипноз? Психокодирование?.. Бессмыслица какая-то...