Изобрети нежность
Шрифт:
Павлик опустил на колени книжку и долго смотрел в окно, где, почти невидимая за пыльными стеклами, начиналась улица Буерачная, и, медленная, струилась подо льдом Жужлица…
Четыре страницы выписок из Большой Советской Энциклопедии с характеристиками и латинскими названиями тропических деревьев. Две строчки о матери: «В детстве мама тоже не умела петь. Голоса не было». Про школу: «Если бы учить задавали только что нужно тебе, что нравится – все стали бы отличниками». И, наверное, после какого-то разговора с Татьяной Владимировной: «Я обещала никогда не волновать Павла. У него от этого
Павлик просмотрел всю книжку, страничку за страничкой, хотя и знал, что времени у него мало. После той фразы, что она записала здесь, при нем: «Тридцать шагов от секвойи, против бури», – наверное, тогда же, вчера вечером, была сделана приписка: «Только я сама знаю, что трусиха». И больше ничего. Эта фраза выделялась небрежностью почерка и загибалась вниз по странице, как будто Аня очень спешила… Может, ей просто нелегко было сделать это признание, даже перед собой…
Павлик невольно сопоставил эту запись с другой, что была сделана раньше: «Храбрый человек – это который побарывает страх».
Но все это не внесло ясности в его навязчивые сомнения.
Павлик закрыл книжку, и в медленной тишине к нему вернулось ощущение пустоты вокруг. Страшной – оттого, что Ани больше нет… И никто не найдет страны Эльдорадо, чтобы узнать самые главные тайны инков…
Очнувшись, он торопливо соскользнул на пол, когда скрипнула лестница, и столкнулся с Викой уже у двери.
– Днем, Павлик, здесь моя комната! – напомнила ему Вика.
– Я на одну минутку, – оправдался Павлик, протискиваясь к выходу, так как боялся, что она задержит его. – Я сейчас…
Но Вика лишь предупредила вдогонку:
– Помоги Косте! Будем в карты играть. – И она показала колоду, на которой Татьяна Владимировна гадала себе и Павлику, что было, что будет, что на сердце лежит…
В кольце осложнений
В комнате был наведен прежний порядок: стол отодвинут на свое место, лишние табуреты убраны. Костя занимался посудой на кухне.
Павлик остановился посреди комнаты, сознательно удерживая себя в том не по-хорошему взвинченном состоянии, которое охватило его в мансарде, перед приходом Вики.
Осторожно приоткрыв дверь, он вышел в коридор. Снял кроличью шапку и заново внимательно осмотрел ее. Через дыру на макушке почти свободно проходила ладонь. Павлик стоял в коридоре, уставившись на эту великолепную прореху, пока не озяб.
Костя мыл посуду: в большой алюминиевой миске перед ним отмокала грязная, в другой, чуть поменьше, должна была, по замыслу, купаться чистая.
Услышав движение за спиной, он оглянулся, виновато спросил:
– Голодным ты остался, Павка? – Павлик вместо ответа протянул ему шапку. – Ого! – Костя присвистнул, ковырнув мокрым пальцем прореху. – Где это ты умудрился?
– Я не умудрялся… – возразил Павлик.
– Ну, налетел!
– И не налетал… – продолжая держать перед собой шапку, сказал Павлик.
Костя поглядел на него, потом на шапку, опять на него, и снова, уже внимательнее, на шапку. Улыбка постепенно сошла с его лица. Приткнув на угол плиты мокрую тряпку, он схватил полотенце,
скомкал его, чтобы высушить ладони, и осторожно, как берут хрупкие вещи, перенял у Павлика его головной убор. Нахмурился.– Ты чего это, Павка, а?
– Я ничего… – тихо сказал Павлик.
– А что ты думаешь?.. – Он положил шапку на табурет перед собой.
– Я, Костя, нигде не налетал… – повторил Павлик.
Наверное, Костя ждал, чтобы Павлик опроверг его догадку. Хотя уйти от нее было невозможно.
– Нет, старик, здесь что-то не так… – испуганно проговорил он.
Тогда Павлик напомнил сам:
– Но ведь мы слышали выстрел?..
Костя выглянул из-за ширмочки на лестницу, что вела в мансарду, хотел пригладить, но только еще больше перепутал обеими руками волосы.
– Об этом я, Павка, все время думаю! Но только… Зачем ему в тебя стрелять? – Павлик пожал плечами. – Нет-нет! – сам себе возразил Костя. – Я думал, в крайнем случае, он шуганул в воздух. Попугать!
Павлик невольно вздохнул. Помедлил.
– А это он стрелял, а?..
– Почему ты спрашиваешь? – насторожился Костя.
– Со двора это было?..
– Ну, ясно! Прямо за спиной у меня. Как над ухом!.. – Костя недоумевающе хмыкнул. И переспросил: – А почему ты сомневаешься?
– Я не разобрал… Ну, испугался тогда, – признался Павлик.
Костя снова взял шапку и долго, безрезультатно исследовал ее. После чего повторил, убеждая, скорее, себя, чем Павлика:
– Нет… Зачем ему в тебя стрелять?
– Может, не разглядел? – спросил Павлик. – Вы же у забора были, вас не видно… А я на огороде…
Костя сел на табурет и уставился в стенку перед собой. На лбу его впервые прорезалась между бровей вертикальная складка. Павлику стало почему-то жалко его. Он переживал сейчас и за него, Павлика, и за Аню… А вдобавок и с Викой все теперь оказалось не так просто, как это представлялось накануне.
Костя словно бы разгадал его мысли. Ободряюще улыбнулся: мол, не вешай коса!.. Павлик взял с его колен шапку. А Костя еще раз повторил:
– Нет… Нет, Павка! У меня это не умещается. Чтобы взять и вот так – в человека… шарахнуть! В тебя, значит. Или в меня.
Павлик переступил с ноги на ногу.
– Ты меня отпустишь, а?..
Костя понял его, глянул вверх, где сейчас была Вика.
– Я, Павка, вызволю тебя, как штык! Ну, немножко ты, конечно, побудь. Поиграешь там или что… – Между бровей его снова обозначилась резкая складка. – И вот еще что. Ты не выдумывай себе ничего. Не может быть, чтобы с Аней… – Костя запнулся. – Лучше скажи, о чем вы толкуете с ней, когда вдвоем?.. – И сам спохватился. – Ах, это вы про инков… Нет, с Викой насчет инков не пройдет…
Пиковый баптист и пиковая дорога
Павлик зря сказал, что плохо играет в карты, что Татьяна Владимировна, в основном, гадала на них.
Вика обрадовалась, потребовала учить ее. Перешли в нижнюю комнату, так как наверху было тесно. Вика забралась на кушетку, а Павлик и Костя расположились против нее на табуретах.
– Это дорога, я знаю, – сказала Вика, показывая крестовую шестерку. – А это? – Она показала червовую.
– Это тоже дорога, – ответил Костя. – Только червовая.