Изольда Великолепная

– Я расплакалась. И меня увели.

– Того человека отпустили?

– Да.

– И ты считаешь себя виноватой?

Не думаю – знаю.

– Иза, – кольцо рук Кайя надежно, как крепость. И хочется думать, что если он меня не отпустит, то я выживу. – Сколько тебе было?

– Семь… почти семь.

– Ты была ребенком. И вела себя, как ребенок.

Слабое оправдание. Настька меня не отпустит. Я потеряла ее там, на берегу. Бросила. И больше у меня не было друзей. Разве что Машка, которая не друг, но я не хотела лишаться ее.

Это больно – терять друга. Особенно, если по твоей вине.

– Ты поступила очень плохо. Но ты не убивала, душа моя. Убивала не ты… – Кайя шептал на ухо, и его дыхание опаляло кожу. Скоро я вся сгорю. – Сбежать и убить – разные вещи. Я знаю. С того нашего похода многие смеялись. И Урфин не выдержал, начал отвечать. Он умел говорить обидные слова. И сейчас умеет.

Поругались никак? Но мне слишком плохо, чтобы спрашивать.

Они не должны ругаться, иначе их съедят.

– Он не учел, с кем говорит, и получил хлыстом по лицу. За дерзость. Я очень сильно разозлился и ударил… в полную силу ударил. То есть не своей силой. Тот парень был много старше и в броне. Кирасу смяло. Грудную клетку тоже. Вот это – убийство.

Которое он себе до сих пор не простил. Похоже, по нам обоим психиатрия плачет.

Хорошо, что ее здесь не изобрели.

– А сначала я не понял, что натворил.

Но нашлись добрые люди и объяснили? Мне хочется погладить его по щеке, но не дотянусь.

– Отец приказал готовить тело к погребению. Я все должен был сделать сам. В том числе объяснить родителям, за что я убил их сына.

Психиатрия плакала не только по нам. Начинаю думать, что весь этот мир – большая комната с мягкими стенами. Только пациенты не в курсе и смирительных рубашек не завезли.

– Йен ведь не сделал ничего противозаконного. Лишь ударил раба.

– Или друга?

– Магнус также спросил. Но Закон знает точный ответ.

– А ты?

– И я. Только мое знание ничего не решает. Год спустя мы попали во Фризию… я убедился, что нельзя нарушать закон. Никому.

Пятнадцать.

Еще один день на краю. Прорвавшееся некстати воспоминание.

Или кстати?

Не следует забывать о долге. А Кайя забыл. И Замок, предоставленный сам себе, гудит гневным ульем. Тайный Совет, небось, изошел на дерьмо.

А и плевать.

Нельзя бросать Изольду. Даже на минуту нельзя. Если отвернуться, выпустить из поля зрения, она умрет. Это безумная мысль, но сейчас Кайя она кажется совершенно логичной и единственно правильной. А чистые листы почти закончились.

Слова Кайя с трудом пробивались сквозь горячее солнце. И река отползала от меня, оставляя сухой раскаленный песок.

– Я вернулась, – сказала я, не оборачиваясь. Крепость. Настька. Солнце. – Я… мне так тебя не хватало.

– И мне тебя, – Настька держала в руках не ведерко – ту самую куклу с белыми волосами и короной. – Ты звала меня бежать, а я не послушала.

– Надо было позвать на помощь…

– Ты бы не успела.

Кукла очень холодная, и я прижимаю ее к груди, чтобы хоть как-то остудить раскаленное сердце. Дышать становится легче.

– Давай мириться, – предложила Настька, отставляя мизинец. – Цепляйся.

Мирись, мирись, мирись… и больше не дерись…

Мы никогда не дрались. Ругаться случалось, а драться – нет.

…а если будешь драться…

Кукольный лед плавится, вползая в сердце.

…то я буду кусаться…

Настька вырывает руку и толкает меня в воду. Брызги летят. Холодно… просто замечательно холодно.

Шестнадцать.

Жар спал. И сыпь побелела.

Глава 26. Советы и советники

«Во мне проснулся дед с материнской стороны, а он был неженка… при малейшем несчастье замирал, ничего не предпринимал, надеялся на лучшее! Когда при нем душили его родную жену, любимую, он стоял возле и уговаривал: потерпи, может, обойдется! Хороший мальчик!»

Из трактата о роли наследственного фактора в формировании личности.

Изольда спала.

Больше не было ни жара, ни сыпи. Истончившаяся кожа и проклятый неправильный сон, который был настолько крепок, что походил вовсе не на сон. И Кайя боялся отойти от кровати, то и дело склонялся, но не позволял прикасаться, чтобы не разбудить. Он слушал дыхание, очень слабое, поверхностное. Ловил легкие, едва заметные, движения ресниц.

Он снова ничего не мог сделать, и чувство беспомощности оглушало.

В дверь постучали. Очень вежливо и очень тихо.

Урфин.

– Можно? – спросил он и получил разрешение.

Прежде разрешение ему не требовалось.

Когда все изменилось? И почему? Кайя по-прежнему готов убить за… друга? Раба? Изольда умеет задавать неудобные вопросы, прямо как дядя. Но дядя занят или скорее не способен подняться наверх. Он подарил Изольде браслет, а теперь она умирает.

И если умрет, то Кайя придется снова вытаскивать Магнуса, только вряд ли он сумеет, его самого бы вытащил кто.

– Тебе надо поесть, – Урфин принес хлеб, сыр и холодное мясо, которое он нарезал тонкими ломтями. Еще бы пожевал, заботливый. – Выпить тоже не мешало бы, но ты не согласишься.

– Что выяснили?

Вопрос, который задавался уже трижды и ответ вряд ли изменится. Кайя следовало самому заняться поисками, но как было оставить Изольду?

– Ничего. Все спали. Проснулись с головной болью. И большинство думает, что я причастен к этому сну…

Пауза.

– А ты причастен?

– Нет.

Ему можно верить, вернее нужно. Если не верить, то ничего не получится. Только откуда у Кайя ощущение, что он пытается склеить разбитый щит. Зачем? В бою такой не надежен.

– Садись, – Кайя указал на второе кресло. – Я знаю, что Хаот не подтвердил чужака. И если так, то ты – единственный маг здесь. Но я скорее поверю тебе, чем Хаоту. У них свои интересы.

Получилось грубо. И вроде бы по смыслу именно то, что надо было сказать, но Урфин отвернулся.

– У меня тоже, – сказал он, разливая вино по кубкам. Садиться не спешил, опять видит приказ там, где его нет. Интересы у него… в портовых борделях все его интересы, и Кайя даже знает, в каких именно. Остальное все, что смысл имело, забросил.