Изумленный капитан

Но Софья не смотрела ни на что. Она хотела поскорее уйти от этой проклятой «Периной тяготы».

VI

Возницын поднялся и сел – лежать на лавке больше не было никаких сил: заедали клопы.

А спать хотелось мучительно. Почесываясь, Возницын глянул в окно.

Полная луна стояла над портом. До третьего битья в колокол оставалось самое малое три часа. Можно было бы еще хорошенько соснуть.

– Разве свечёй их, окаянных, попробовать жечь? – подумал Возницын.

Но тотчас же понял всю бесполезность этой затеи.

– Последний огарок изведешь, а толку никакого: их тут, в щелях, чортова пропасть!

Возницын встал.

Приходилось устраиваться на ночь по-иному.

Возницын убрал со стола на подоконник чернильницу и свечу, сгреб связку кожаных билетов (они выдавались на вынос какой-либо вещи из порта) и бросил их на лавку, в угол, где уже лежали парик, треуголка и шпага; швырнул туда же ключи от пороховых погребов и разных магазейнов и амбаров, которые, по регламенту, дневальный офицер должен был держать «в великом бережении», и стал укладываться на столе.

Возницын положил под голову свою старую шинель и лег. Но как ни ложился Возницын, его ноги все равно свешивались со стола.

– На таком столе Андрюше Дашкову спать еще туда-сюда… – иронически подумал он, ерзая по столешнице. И все-таки в этой неудобной позе Возницын задремал и не слышал даже, как в караульную избу вошел матрос.

– Ваше благородие, – робко окликнул он дневального офицера.

Возницын встрепенулся.

– Кто там? Что надо? – недовольно спросил он, подымая голову.

– Это я, ваше благородие, гребец Лутоня.

– Ну, что случилось?

– У седьмого нумера женщину из реки вытащили – утопала, – козыряя, докладывал матрос.

Взяла досада, теперь-то уж наверняка не придется спать – надо будет звать лекаря, опрашивать утопавшую, потом писать рапорт.

Возницын свесил со стола длинные ноги.

– Должно быть, опять кто-нибудь пьяную куму на берег провожал, да и ввалил в реку? – спросил Возницын, слезая со стола.

– Никак нет, ваше благородие. Они одни плыли в гичке. Хотели причалить, встали маленько на борт – и готово, – словоохотливо рассказывал матрос. – Я сплю, слышу ровно кто кричит: спасите!

– Ладно – перебил его Возницын: – Волоките сюда эту полунощницу, ежели сама ходить может!

– Как же, они маленько плавать умели…

Матрос исчез за дверью, а Возницын, тем временем, надел парик, нацепил надоевшие до-нельзя лядунку и шпагу. Потянулся, зевая и улыбаясь:

– Наверно, бедняжка, икает с перепугу! – подумал он. И представил себе: мокрая, ровно курица, грязная, пьяная баба…

Возницын высекал у стола огонь и зажигал свечу, когда послышались голоса.

– Вот сюда, сюда!.. – говорил матрос. В караульную избу кто-то вошел.

Возницын обернулся и остолбенел от удивления: перед ним, вымокшая до нитки, стояла наставница детей капитана Мишукова, та, синеглазая еврейка!

Возницын сразу признал ее, хотя она за эти годы значительно покрупнела и округлилась.

Увидев Возницына, она всплеснула руками:

– Сашенька!

Попятилась назад и вдруг как-то осела наземь. Возницын бросился к ней вместе с матросом. Они подняли Софью и положили на лавку.

– Воды! – кликнул Возницын.

Матрос кинулся в темные сени, загремел ковшом, притащил воду.

Возницын взял из рук матроса ковш и сухо сказал:

– Можешь итти!

Матрос ушел, посмеиваясь в усы:

– Кума-то кума да еще чья – неведомо!..

Возницын осторожно брызнул в лицо девушки. Лицо задергалось, но глаза продолжали оставаться закрытыми.

Тогда Возницын в испуге стал трясти Софью за плечи, точно ребенок уснувшую няньку:

– Машенька!..

– Оленька!..

– Катенька!.. – звал он, не зная ее имени.

Наконец девушка открыла глаза и приподнялась.

– Меня Софьей звать, – смущенно улыбаясь, сказала она.

Софья поспешно отодвинулась от Возницына – она боялась, что Возницын услышит винный запах.

– Как вы сюда попали? Куда вы ехали? – участливо спросил Возницын, садясь на лавку.

Он говорил, стараясь не глядеть на Софью, не видеть ее голых плеч и груди, которые слабо прикрывало мокрое платье.

– Это – потом. Сперва мне надо бы обсушиться! Я озябла…

Возницын только теперь заметил, что Софья стучит зубами от холода.

– Я принесу халат и стакан вина! Вино хорошо согреет, – вскочил он, хватая с лавки треуголку.

– Нет, нет, ради бога, не надо вина! – в испуге замахала руками Софья. – Только халат! И кабы можно было затопить эту печь! – попросила она.

– Отчего ж? Я мигом затоплю! – засуетился Возницын. Он открыл дверцу.

– Щепа в ней есть, остается лишь поджечь.

Он хотел уже взять со стола свечу, но Софья ласково остановила его:

– Вы идите, а я сама это сделаю!

Возницын выбежал из караульной избы.

Софья вынула из-за пазухи мокрый конверт, сняла ботинки и чулки и разожгла в печке сухую щепу.

Возницын вернулся очень быстро. Он принес полотенце и длинный шелковый халат.

Софья, расплетая косу, с интересом глядела, как Возницын хозяйственно завешивал своей шинелью маленькое оконце караульной избы.

Устроив все, Возницын обернулся к девушке:

– Вот закройтесь на крючок и переодевайтесь! Я буду в сенях. Коли что понадобится, кликните!

Теперь он смело глядел на нее: длинная коса была распущена, и волосы, как плащом, покрывали Софью до колен.

– Спасибо, спасибо! – горячо благодарила Софья, крепко пожимая холодными пальцами руку Возницына.

Возницын вспыхнул до ушей.

– Пустяки, не за что! Согревайтесь! – Он шагнул за порог.

Дверь закрылась на крючок.

Возницын в темноте нащупал скамейку, где стояла кадка с водой, и сел. Он не собирался подслушивать, но невольно ловил каждый звук, доносившийся из-за двери.

Ему не терпелось – хотелось поскорее вновь увидеть ее.

Давешний сон окончательно пропал.

Время тянулось нестерпимо медленно.

Возницыну надоело сидеть. Он вышел из караульной избы на двор.