Извлечение троих (Двери Между Мирами)
Шрифт:
Быть может, такой экипаж — еще с ним рядом стояла, смеясь, дама в мехах — или очень похожий и наехал на Джейка в том другом, странном мире.
Это и есть тот другой мир, — подумал стрелок про себя.
Вдруг — панорама земли…
Она не изменилась, но она двигалась. Стрелок покачнулся. Голова у него закружилась, тошнота подступила к горлу. Слова и картинка ушли куда-то вниз, и теперь стрелок увидел проход между двумя рядами кресел. Кроме нескольких пустых, почти все были заняты мужчинами в странной одежде. Стрелок подумал, что это костюмы, хотя раньше ничего подобного он не видел. Штуки у них вокруг шеи, наверное, галстуки или шейные платки, но он таких тоже ни разу не видел. И вроде никто из них не вооружен. Роланд не заметил ни мечей, ни кинжалов, не говоря уже о револьверах. Что еще за доверчивые овечки?
За креслами изгибалась дугой закругленная белая стена с рядами окон по обеим сторонам. Кое-где они были затянуты темными экранами, своеобразными ставнями, а в открытых виднелось голубое небо.
К дверному проему приблизилась женщина в одеянии, похожем на форменное, но, опять же, стрелок раньше такого не видел: ярко-красного цвета с брюками вместо юбки. Он видел то место, где ноги соединяются в промежности. Раньше он видел это соединение только у женщины обнаженной, но никогда — одетой.
Она подступила так близко к двери, что Роланду показалось даже, что она сейчас пройдет сквозь нее. Он отступил на шаг, умудрившись не упасть. Она смотрела на него с видом умелой, даже профессиональной предупредительности, так что сразу становилось ясно, что эта женщина не принадлежит никому, кроме себя самой. Но это нисколько не заинтересовало стрелка. А заинтересовало его другое, а именно то, что выражение ее лица ни капельки не изменилось. Как-то странно, что женщина — да и вообще кто угодно, уж если на то пошло — так ласково смотрит на немытого мужика, который и на ногах-то стоит еле-еле, с револьверами на ремнях, пропитанной кровью повязкой на правой руке и в джинсах, что смотрятся так, как будто по ним прошлись циркулярной пилой.
— Не желаете ли… — спросила женщина в красном. Стрелок не понял последних слов.
Какую-нибудь еду или напиток, — подумал он. — Это красное одеяние… это не хлопок. Шелк? Немного похоже на шелк, но опять же…
— Джин, — ответил ей голос. Это слово Роланд понял. И внезапно он понял еще кое-что:
Это не дверь.
Это глаза.
Звучит, конечно, как полный бред, но он сейчас смотрит на внутреннее убранство экипажа, который летит по небу. И смотрит чужими глазами.
Чьими же, интересно?
Но он уже понял. Он смотрит глазами Узника.
Глава 2. ЭДДИ ДИН
Словно бы подтверждая его догадку, какой бы безумной она ни была, картина, которую видел перед собою стрелок, вдруг поднялась и сместилась в сторону. Она повернулась (опять накатило головокружение, как будто стоишь на какой-нибудь платформе с колесами, которую вращают туда-сюда невидимые руки), и проход между рядами как будто стал наплывать сквозь дверной проем. Он прошел мимо женщин, стоящих в проходе, все — в одинаковой красной форме. Там еще были какие-то стальные штуковины — какие-то механизмы, и стрелку захотелось остановить движущуюся картинку, несмотря на изнеможение и боль, и рассмотреть их получше. Одна штуковина походила на печь. Женщина в военной форме, та, которую он уже видел, как раз наливала джин, заказанный непонятным голосом. Бутылка была совсем крошечной и как будто стеклянной. А стакан, в который она наливала, был похож на стекло, но стрелку показалось, что это все-таки что-то другое.
Прежде чем стрелок успел рассмотреть как следует, изображение в дверном проеме сдвинулось. Опять — головокружительный поворот, и он уже смотрит на какую-то дверь из металла. На табличке над нею светились буквы. Стрелок сумел разобрать это слово: «СВОБОДНО».
Изображение немного сместилось. Справа от двери, через которую смотрел Роланд, показалась рука и взялась за ручку той двери, на которую он смотрел. Он увидел манжету рукава
голубой рубахи, чуть-чуть закатанного, и черные завитки волос на руке. Длинные пальцы. Перстень с камнем, который мог быть рубином, а мог — и простой стекляшкой. Скорее, второе, — решил стрелок, — для настоящего камень этот уж слишком здоровый и слишком плебейский.Металлическая дверь распахнулась, и стрелок заглянул в уборную. Такого ему еще видеть не приходилось: она была вся из металла.
Косяк металлической двери проплыл мимо двери на морском берегу. Стрелок услышал, как щелкнул замок. Стрелок вообще-то готовился к очередному головокружительному повороту, ведь должен же был человек, глазами которого он сейчас смотрит, повернуться, чтобы запереть за собою дверь, но он, как видно, закрыл не глядя, лишь протянув руку назад.
А потом изображение действительно развернулось — не полностью, а только наполовину: он смотрел теперь в зеркало и видел лицо, которое уже видел однажды… на карте Таро. Те же темные глаза и непослушные черные волосы. Лицо спокойное, но бледное, а в глазах — он их видел теперь отраженными в зеркале — Роланд разглядел то же самое выражение испуга и ужаса, что и в глазах человека на карте, на плече у которого сидел бабуин.
Человека трясло.
Он тоже болен.
А потом стрелок вспомнил Норта, травоеда из Талла.
Вспомнил слова оракула.
Демон его осаждает.
Стрелку вдруг пришло в голову, что он, наверное, знает, что такое ГЕРОИН: какое-то зелье вроде бес-травы.
Правда, что-то в нем есть угнетающее?
Не задумываясь, с простою решимостью, благодаря которой он и остался последним из всех и не свернул с дороги даже после того, когда Катберт и все остальные погибли или же отступились, кто — покончив собою, кто — пойдя на предательство, а кто-то и просто отрекся от самой мысли о Башне; итак, с решимостью, отметающей всякую неуверенность или сомнения, с той самой решимостью, которая провела его через пустыню и вела все эти годы погони за человеком в черном, стрелок шагнул через дверь.
Эдди заказал джин с тоником — быть может, идея не самая лучшая: проходить подшафе славную нью-йоркскую таможню, к тому же он знал, стоит ему начать, остановиться он уже не сможет, — но ему нужно было хоть чем-то заняться.
«Если тебе позарез нужно нарыть деньжат, а экскаватора нет под рукою, — однажды сказал ему Генри, — придется копать, как можешь. Пусть даже посредством совочка.»
А теперь, когда он сделал заказ и стюардесса ушла, ему вдруг показалось, что его сейчас, вероятно, стошнит. Не то чтобы обязательно, но возможно, но лучше все-таки перестраховаться. Проходить таможню с двумя фунтами чистого героина под мышками и при этом дыша на них джином, и так уже невеликая радость; но еще и с пятном блевотины, подсыхающей на штанах — это вообще кранты. Так что лучше перестраховаться. Может быть, тошнота пройдет, как это обычно бывает, но лучше все-таки принять меры.
А загвоздка в том, что он немного приколотый. Как у них говорят, жует подстывающую индейку. Не совсем еще улетел, но прибалдел капитально. Еще один перл великого мудреца и выдающегося наркомана Генри Дина.
Они сидели тогда на балконе пенхауза «Королевской Башни», еще не приколотые, но уже близкие к этому, подставляя лица теплому солнышку, потихонечку забалдевая… в старые добрые времена, когда Эдди только еще начал нюхать дурь, а сам Генри кололся только недавно.
— Все говорят, что они улетают, — сказал тогда Генри. — Но прежде чем улететь, сначала нужно еще прибалдеть. — Говорил он, понятно, на их языке: — прежде чем поиметь холодненькую индюшку, надо ее охладить.
А Эдди, почти уже ничего не соображая, только бешено хохотал, потому что знал, о чем говорит ему Генри. Но сам Генри лишь улыбался какой-то надорванною улыбкой.
— Когда ты еще не совсем забалдел, это в чем-то и хуже, — продолжал Генри. — По крайней мере, когда ты еще не в улете, ты ЗНАЕШЬ, что будешь блевать, ты ЗНАЕШЬ, что будешь трястись, ты ЗНАЕШЬ, что будешь потом потеть, пока тебе не покажется, что ты уже утонул. Иными словами, когда ты еще не в улете, ты как бы мучаешься в предвкушении всех «радостей».