Извращённая ложь
Шрифт:
Гнев зажег спичку в моем животе и уничтожил всю вину за мою ложь.
Я ненавидела, как мои родители отвергли Мауру как бывшую семейную сотрудницу, когда она была чем-то большим. В детстве она убаюкивала меня песнями, провела меня через бурные годы полового созревания и с поразительным терпением выдержала бурю школьной тоски. Она была рядом с каждым ободранным коленом и каждым разбитым сердцем подростка, и она заслуживала большего, чем мимолетное признание за все, что она сделала.
Без нее мои родители не были бы там, где они сейчас.
«Мора — это семья. Она была для меня большей матерью, чем ты когда-либо была! Слова вырвались наружу прежде, чем я успел их остановить.
Вздох Натальи заглушил стук ее вилки о тарелку. Она не сказала ни слова с тех пор, как раскрыла мою стрельбу из DC Style, но ее глаза были размером с блюдца, когда она уставилась на меня.
Никто из нас не возражал родителям с тех пор, как мы были мятежными подростками. Даже тогда наш бунт был умеренным — здесь язвительный комментарий, там ночь, когда мы улизнули на вечеринку к другу.
Мы не были примерными детьми за плохое поведение, но я… о Боже. По сути, я сказала своей матери, что она дерьмовая мать. На глазах у гостя и остальных членов нашей семьи. За ужином.
Макароны, которые я съела ранее, забурлили в моем желудке, и я столкнулась с вполне реальной возможностью того, что меня стошнит на любимый набор Веджвуда Мики.
Моя мать пошатнулась, как будто я ударил ее тыльной стороной руки. Если раньше она была бледной, то теперь она превратилась в призрак, ее щеки полностью побледнели, как будто кто-то высосал из нее жизнь.
На этот раз Мика Алонсо, один из самых страшных адвокатов в городе, женщина, у которой был ответ на каждый вопрос и опровержение каждого аргумента, потеряла дар речи.
Я хотела бы чувствовать себя хорошо, но все, что я чувствовала, было тошнотой. Я не хотела причинять ей боль. Я не ожидала, что мои слова причинят ей боль, потому что они были такими очевидными. Моя мать никогда не была рядом, когда я была ребенком. Однажды она пошутила, что Маура была нашей суррогатной матерью.
Но нельзя было отрицать боль, наполнявшую ее глаза и искажавшую ее лицо до неузнаваемости.
Лицо моего отца рядом с ней тоже было неузнаваемо, за исключением того, что его лицо было темным и едва сдерживало ярость.
— Ты переступила черту, Стелла. Его низкий голос вызвал новую волну тошноты, обрушившуюся на мои внутренности. «Извинись перед мамой. Прямо сейчас."
Тыльные стороны моих бедер прижались к ладоням, а голова кружилась от тысяч ответов.
Я могла бы извиниться и сгладить ситуацию. Что угодно, лишь бы стереть обиду моей матери и гнев отца.
Маленькая девочка во мне все еще съеживалась при мысли о том, что рассердит моих родителей, но все, что меньше полной честности, было бы лишь временным бальзамом для гноящейся раны.
— Прости, если я причинила тебе боль, мама. Трещина в моем голосе совпала с той, что расколола мою грудь. «Но Маура практически вырастила меня. Мы оба знаем, что это правда, и
ей больше некому позаботиться о ней. Она провела лучшие годы своей жизни, заботясь обо мне и обращаясь со мной так, как будто я была ее собственной дочерью. Я не могу оставить ее одну сейчас, когда я ей нужна.Я не смотрела на Наталью, которой нравилась Маура, но не было с ней такой же связи. Карьера моих родителей не развивалась, пока мне не исполнилось пять, а Наталье — десять. К тому времени она была уже слишком взрослой, чтобы привязываться к нашей няне так же, как я.
Она бы не приняла мою сторону. Она никогда этого не делала.
Если не считать небольшого вздрагивания, моя мать никак не отреагировала на мои слова. Мой отец, напротив, еще больше разозлился.
Джарвис Алонсо плохо относился к людям, не подчиняющимся его приказам.
Гром поглотил обычно теплые карие глаза, пока они не стали жесткими, неумолимо черными.
Я никогда не боялся своего отца, по крайней мере, в физическом смысле. Но в тот момент я боялась его.
Когда он снова заговорил, это было рокочущее рычание, которое он обычно приберег для разговоров об иностранных диктаторах и террористических ячейках.
— Стелла Розали Алонсо, если ты сейчас же не извинишься перед матерью, я…
— Я предлагаю вам не заканчивать это предложение.
Тихий голос Кристиана разрезал ядовитые испарения гнева моего отца, как будто их не существовало.
Как и Наталья, он молчал с тех пор, как ужин пошел под откос, но напряжение, исходившее от него, сказало тысячу слов.
Если ярость моего отца была надвигающейся бурей, то ярость Кристиана была темным безмолвным цунами. К тому времени, когда те, кто оказался на его пути, почуяли опасность, было уже слишком поздно.
И когда мой взгляд метался между пульсирующей челюстью отца и смертоносным взглядом Кристиана, у меня возникло щемящее чувство, что плохой вечер будет только ухудшаться.
27
кРИСТИАН
— Ты угрожаешь мне в моем собственном доме? В голосе Джарвиса Алонсо пробежала стальная грань.
— Не угрожаю, сэр. Предлагаю ».
Контраст между моим вежливым тоном и напряжением, потрескивающим в воздухе, пропитал почтительное обращение насмешкой.
Я положил руку на бедро Стеллы под столом, успокаивая ее. Она проделала замечательную работу по сохранению спокойного выражения лица, но крошечные мурашки дрожали под моим прикосновением.
Я воздерживалась от слов так долго, как только могла. Не в моем характере было сидеть тихо, сталкиваясь с несправедливостью по отношению ко мне, и каждое чертово пренебрежение по отношению к Стелле было пренебрежением по отношению ко мне. Но для нее это была личная проблема с ее семьей. Ей нужно было противостоять им и сказать свое слово, чтобы никто не вмешивался.
Я мог смириться с тем, что ее родители злятся, хотя они весь вечер меня бесили. Но чего я не потерплю, так это того, чтобы кто-то, даже Стелла из плоти и крови, заставил ее принести извинения, которых они не заслуживали.