Изящное искусство смерти

Дополнительное смятение в состояние Де Квинси вносили расположенные среди деревьев искусственные руины известных памятников Древней Греции и Рима, которые, казалось, рухнули под грузом прошедших веков. Колонны Парфенона лежали рядом с обломками Колизея, заросшие сорняками и затянутые вьющимися растениями.

И снова у Де Квинси возникло ощущение, будто все, что он сейчас видит, является результатом действия лауданума. Но сколько бы он ни убеждал себя, что никуда не уезжал из Эдинбурга и просто переживает очередную наркотическую галлюцинацию, он не мог позабыть ни запах, который стоял на месте убийства, ни горе, исказившее лицо брата убитого.

Де Квинси добрел до перекрестка, и перед ним встал выбор: пойти направо, налево или прямо. Не задумываясь почему, он выбрал усыпанную белым гравием тропинку, ведущую налево. Растительность здесь была гуще. Голые, искривленные стволы деревьев и кустарники вплотную приблизились к дорожке. Де Квинси переполняли чувства. Дыхание участилось.

Энн.

Он никогда не забывал тот давний вечер, когда признался Энн, что сильно-сильно ее любит. Он тогда поклялся вернуться в Лондон через восемь дней — разделить с ней свое будущее, так же как девушка разделила с ним свои жалкие гроши.

Но Энн чувствовала будущее гораздо лучше Томаса. По ее щекам струились слезы. Она тоже крепко обняла юношу, но не произнесла ни слова. С тех пор он больше никогда ее не видел и не слышал о ней.

Как же он мечтал еще раз пройтись с ней по улице, держа ее руку в своей, остановиться и послушать игру шарманщика. И целовать ее. Бессчетное число ночей Энн являлась к нему во сне. Снова и снова он писал о ней в многочисленных эссе и повестях — и все эти произведения убийца, похоже, внимательно изучил. Нельзя было исключать того, что приглашение приехать в Лондон — не просто чья-то дурная шутка. Вполне вероятно, что умом убийцы так же завладели мысли об Энн и ему удалось раздобыть о ней какую-то важную информацию.

Де Квинси подавил желание вытащить заветную фляжку и сделать глоток лауданума. Им двигал не столько страх, сколько надежда — и еще желание наказать себя за то, что он тогда бросил Энн. Если существует хоть малейшая вероятность узнать что-то о судьбе женщины, которую он искал на протяжении всей жизни, он не может отступить.

Ветви деревьев и кустов по обеим сторонам дорожки скрипели и словно пытались схватить его. Холод проникал под пальто. Под ногами монотонно хрустел гравий. Над головой негромко причитал ветер.

Внезапно Де Квинси осознал, что это вовсе и не ветер, а голос. Женский голос.

— Томас!

Голос доносился откуда-то справа — пронзительный жалобный крик.

— Томас!

— Энн, это ты?

— Томас!

Хотя Де Квинси не был уверен, что ему не показалось, он все же сошел с тропинки и зашагал, хрустя опавшими листьями. Он лавировал между деревьями и кустами и напряженно всматривался в сгустившиеся тени.

— Энн?

— Томас, я здесь.

— Где?

Из-за дерева появилась женщина.

Де Квинси впился в нее взглядом. Через несколько секунд он ахнул и дернулся назад, уверенный, что ему действительно привиделся кошмар.

Женщина была древняя и иссохшая. Почти безволосая. Лицо изможденное, с глубоко запавшими глазами. Щеки усыпаны язвами.

— Я здесь, Томас. Твоя Энн. Возьми меня.

— Нет.

— Ты не вернулся, когда обещал. Ты бросил меня.

— Нет!

— Но теперь мы вместе. — Одетая в лохмотья старуха простерла к нему руки. — Люби меня, Томас. Больше мы никогда не разлучимся.

— Ты не можешь быть Энн!

— Это ведь то, чего ты хочешь. — Женщина задрала рваное пальто и юбку, обнажив сморщенное старческое тело. — Люби меня, Томас.

Не успел Де Квинси закричать, как печальный голос, прилетевший с противоположной стороны, заставил его замереть на месте.

Из-за дерева показалась другая старуха, такая же сморщенная и покрытая язвами. Она тоже задрала пальто и платье и продемонстрировала ссохшуюся плоть.

— Я здесь, Томас. Твоя сестра Джейн. Помнишь меня? Помнишь, как играл со мной в детской? Хочешь меня? Ты можешь меня взять.

Он не смог сдержать крик, когда из-за дерева показалась третья старуха и, как и первые две, подняла пальто и платье.

— Здесь, Томас. Я — твоя сестра Элизабет. Помнишь, как проскользнул в комнату, где я лежала мертвая? Ты глядел на мое тело до самого вечера. А потом ты поцеловал меня. Можешь снова поцеловать меня, Томас. Можешь отыметь меня.

— Томас, я — Кэтрин. — Появилась еще одна женщина и обнажила свое тело. — А меня помнишь? Маленькая девочка, которая жила рядом с тобой в «Голубятне»? Дочь Вордсворта. Помнишь, как ты целыми днями лежал на моей могиле, рыдал и думал о Джейн, Элизабет и Энн? Такая ужасная потеря. Но теперь все изменилось. Мы здесь, Томас. Ты можешь иметь нас всех.

Де Квинси залился слезами. А из-за деревьев выходили все новые и новые женщины с лицами, обезображенными гнойными язвами.

— Я — Энн!

— Нет, это я — Энн!

— Я — Джейн!

— Элизабет!

— Кэтрин!

— Люби нас, Томас!

Де Квинси пронзительно закричал. Этот вопль шел из самой глубины его несчастной души, из самой бездны отчаяния. Слезы жгли глаза, точно кислота. Он упал на колени и зарыдал:

— Нет! Нет! Нет!

— Нужно разделиться! — скомандовал Райан. — Вы пойдете по этой дорожке, я…

— Стойте. Я что-то слышу, — сказал Беккер.

— Голоса. Это женские голоса, — воскликнула Эмили. — Они называют имена.

— Сюда! — крикнул инспектор и побежал по левой дорожке.

Беккер заколебался — нужно было остаться с Эмили и защищать ее, но, к удивлению констебля, девушка считала иначе. Она бросилась следом за Райаном. Новомодное платье, а также отчаянное желание как можно быстрее найти отца позволили Эмили бежать с такой скоростью, что Беккер с трудом ее нагнал.

Они завернули за угол.

— Нет! — раздался из-за деревьев пронзительный крик Де Квинси.

— Энн! Джейн! — вопили женщины.

— Сюда! — Райан нырнул в подлесок.

— Элизабет! Кэтрин! — не унимались женщины.

— Эмили! Остановитесь! — крикнул Беккер.

Но девушку было не удержать. Они мчались вперед, ветки цеплялись за одежду, хлестали по лицам.

Де Квинси продолжал причитать.

— Энн! Джейн! Элизабет! Кэтрин! — заунывно голосили женщины.

Беккер на бегу выхватил из-под пальто дубинку.