Изжитие демиургынизма

За этой работой Дмитрию Даниловичу особенно легко думалось. Разгоќворы со Стариком Соколовым под дубом не выходили из головы. И уводиќли в какую-то неозримую даль, подымали над обыденностью. И ты вот как бы уже не теперешний, а завтрашний. Взвивался яко птица над самим собой. С выси небесной и глядел на себя, угнетенного заботами в мало значимой и для тебя самого суете… Как вот во сне человек копит сиќлы для дневного дела, так и крестьянин в своем деле, кое ему важно для жизни, настраивается на сотворение чуда, которое может быть на дарованной ему ниве. Старику Соколову, Коммунисту во Христе, провидчески и увиделось грядущее рода Кориных. И это вселяло в Дмитрия Даниловича уверование, что мечта, оставленная ему отцом дедушкой Данилом, исполнится. И сон Светланы как бы утверждал веру в это.

И вдруг за этими благостными раздумьями напали иные мысли. Будто лукавый те-бе их подсунул. И кочан капусты, которым он водил по шинќковке, представился чем-то живым, целым. И не так ли вот нас, "раб-отничков", водят по своей "шинковке", демиур-гыны?.. В чане и квасят, чтобы "не испортились". Как-то разом отемнилось настроение. Вроде себя увидел в капустном чане, которого сам же вот и уминает толкачем, пестом. И как бы уже спокойно подсказал рассудок: под демиургынами ты живешь, как вот и предки твои жили под помещиками. Они искали свое счастье, и тебе вот надо искать свое, то, что можно назвать счастьем. Из себя не выскочишь… Из глуби сознания и повторился разговор с Марфой Ручейной. И сумрак мысли постепенно стал развеиваться, как туман ночи светом утра.

Наполнив чан. Дмитрий Данилович выложил сверху слой капустных лиќстьев, на них выпаренные с можжевельником ольховые полуќкружья. Прижал их двумя тяжелыми камнями, накрыл чан клеенкой.

Прошел в сарайчик-мастерскую, чтобы в привычном уюте высвободиќться от на-плыва нахлынувших мечтаний. Марфа Ручейная как бы высвоќбодила его от самозапретов — дум о Татьяне. И она без зова и по его уже охоте входила в его дом. И это не только радовало, но больше пугало Дмитрия Даниловича. Когда уезжал из Казенной, Марфа снова подошла к нему. Не намереќнно, а вроде как он сам, выезжая из лесу, остановился возле нее. И она, окинув его взглядом, сказала:

— Я старая, — как бы продолжила недоговоренный разговор, — чужого горя нагляде-лась, а своего-то через край хлебнула. — Голос старухи проникал в нутро. И ждалось, что она дальше скажет. Переждав миг, она вымолвила: — У сына-то своя жизнь, она пусть по их и идет. Ныне не воробьиными шажками молодые прыгают, вихрем кружатся. Но все раќвно всяк сам по себе к себе нареченному приходит. Чему суждено быть, то и будет. Ко-лисами к свету потянулись, то и просветились. И выглядывай свой свет…

Он ничего не ответил Марфе. Вернее не успел. Подошла Татьяна, будќто позванная. И Марфа, склонив голову, покрытую черным платом, изрекла: "Ну, ну, знамо, не за овин сходить".

Татьяна попросила Дмитрия Даниловича погрузить в телегу два толстых ядреных кряжа для бабушки Марфы. А ей сказала, что подвеќзет до дому.

Нет, не от Татьяны исходили слова Марфы Ручейной. Татьяна не могќла открыть свою душу даже и Марфе. Ждала терпеливо его слов. И не хотела, как вот сама высказа-лась, "забрасывать сети с околицы". Да и татарка не решилась бы, как сваха-сводница, заводить с ним такой разговор. Чутьем души угадывала, кого и куда жизнь клонит. Слова, скаќзанного наобум в утешение тебе, от нее не жди.

В сарайчике-мастерской все оставалось так, как было и при дедушке Даниле. Сре-зы, спилы разных пород деревьев разложены по полочкам своим чередом. Мешочки с се-менами трав, пучки, корни целебных растеќний… Светлана пыталась было прибраться, но Дмитрий Данилович отгоќворил, сказал:

— Пускай пока все так и остается. Я уж потом на свободе разберусь. Ровно бы де-душка вчера вот все по-своему разложил. И как это нарушить.

Но и сам не решался что-то тронуть. С растревоженной душой как к делу такому подступиться. В сторонке на верстаке кое-что мастерил, пилил, строгал. К столу приса-живался. Но полки тревожить опасался, чтобы не порушить жизнь их.

С появлением Данилки на свет в доме как-то сами собой настали пеќремены. Чело-век в жизнь вошел и места себе требовал. Евгения Алексаксандровна за свою гостьбу не отходила от внука и вносила какой-то свой порядок. Дмитрию Даниловичу редко удава-лось посидеть возле внуќка. Разве когда бабушки "вконец из сил выбивалась". Светлана мириќлась с наставлениями матери. Но тоже, уставшая, ждала ее отъезда. Но и с отъездом тещи что-то внесенное ею оставалось в доме. Дмитрий Даќнилович не мог этого не чувст-вовать. И его тянуло в дедушкин сарайќчик-мастерскую. Иван тоже заходил попилить, по-строгать, душу отвесќти. Как-то за чаем сказал Якову Филипповичу за разговором о плот-ниќцкой работе:

— Влечет вот запах дерева, тоску разгоняет шелест стружки. Сам бы пошел в столя-ры или плотники. Вечное что-то в этом ремесле грезится. Завораживает тебя тайность са-мого дерева.

В этом высказе Ивана сквозила усталость колхозного инженера от не-крестьянского дела. И в то же время был зов к поиску согласия с тем Божьим миром, что окружает тебя. Этот зов приходит по осени, когда человек остается как бы наедине с самим собой. Андрей Семенович таќкой извечный настрой крестьянина называл возжаждой устремления чеќловека в грядущий мир. Земля и пахарь всегда находят друг друга в загаде наперед.

Старик Соколов Яков Филиппович объяснил тоску Ивана по рукотворному сто-лярному ремеслу зовом души к длению самого себя. Повторным словом свое заново узна-ется.

— Тайность, она во всяком деле вблизи тебе, — сказал он, как бы разгадывая загадку Ивана, — сегодня вроде бы узнаќна, а назавтра опять перед тобой. Всегда к разуму твоему обращена, коли у тебя зов к ней есть. Дереве корнями в земле, а силы берет из неќбесной выси. Глас через него к тебе и от земли, и от неба. Камень, тот ближе к небесной тверди, а дерево на земле-матушке человека бережет.

Данилка развеивал невеселое настроение, находившее порой на Ивана и Дмитрия Даниловича из-за неурядиц колхозно-мирской жизни. Для Светланы сын был тем светом, который через него, рожденного ею, вошел в старый крестьянский дом отрадой и надеж-дой коринского рода.

2

Дмитрий Данилович, как бы уже по завету отца — дедушки Данила, заќходил в его сарайчик-мастерскую. И через все, с чем прикасался в нем, осознавал в себе причастно ко всем Кориным, жившим в Мохове от роду. Они, как и он — пахари и воители. Такое уж бремя возложено Творцом на их мужицкую выть. Был уверен, что черный ведун был сра-жен на Татаровом бугре воителем из Кориных. Им самим в прошлой своей жизни. Это чувство его не оставляло и было предсказано Стариком Соколовым через затылоглазника. И потому именно ему выпало бреќмя очистить оскверненное тлением этого ведуна святое место, где молился старец-отшельник о благодеянии мирян. И вот теперь сотворено на этом месте чистое поле и собран первый урожай.

Удивляло и другое, отчего то татарово время считается древностью. Оно вот и сей-час как бы с нами. Мы его и сегодня в себе несем, изжиќвая иго. Дление времени непре-рывно течет как река. И оно для теќбя, и для всех, кто был до тебя, в одних берегах. В лю-бых переменах старое непременно след оставляет. Вот их Шелекша, как текла в веках, так и течет. И как по берегам ее ходили Корины и все другие моховцы, так и ходят. Предки приходят к потомкам в мыслях, с коих и начинаќется всякое благое дело. Замедляет или искажает усмотренный началом поток людского времени нерадение у подневольных, смиряющихќся со своей участью. И только избранники одолевают рок в творении, претер-певая иго. И получают то, что наречено им от роду. Живительќный родник — он в самом тебе. Его и надо познавать и беречь, чтобы освободиться от чужа над тобой.