К далекому синему морю
Шрифт:
Сила дернулся вперед, вжался в серую колкую пыль и желтые пучки травы. Извиваясь и дергая ледащим задом, пополз к неглубокой ячейке – видимо, кто-то не успел закончить. Одноглазый Константин, обладавший тогда обоими глазами, чуть выждал и пополз за ним.
Пули вжикали над головой, свистели и злились. Две, умиротворенно чавкнув, на глазах Одноглазого вошли прямо в грудь Батона, неосмотрительно выскочившего следом за ним. Батон широко раскрыл рот, силясь набрать больше воздуха, посмотрел вокруг мокрыми глазами и упал. Вперед лицом. Пальцами загреб серую пыль и подтащил к себе.
Сила, доползший до ячейки, раскорячился, вытаскивая рывшего ее неудачника. Сипел, вжавшись лицом в крохотный бруствер, и тянул. А Одноглазый добрался до Батона, схватил за ремни разгрузки у лопаток и поволок назад, за БТР.
Батон еле слышно стонал и сопел, хлюпая то ли ртом, то ли носом. Как будто давился соплями от насморка. Одноглазого забила дрожь. Стало так страшно, как в детстве, когда он совсем маленьким шел на дно и видел обросший снизу илом буек. Тук-тук-туктуктутук, сердце скакало внутри как ошалевшее. Он все же полз. Полз, краем глаза цепляя все вокруг. И видел, видел, как:
…падал, скрюченными пальцами хватаясь на стремительно набухающую штанину, здоровяк Дизель, напоровшийся на «растяжку»;
…тащил на себе обмякшую громаду пулеметчика Бабачачи сержант Грек, совсем недавно получивший письмо от девушки, которая скоро должна была родить ему ребенка. У самого Грека левая сторона лица напоминала отбивную. Да и Бабачача глядел на мир совершенно снулыми, как у заснувшей рыбы, глазами. Но Грек, упорный и прямой, плевавший на пули, тащил его дальше;
…взяли пулеметную точку два брата Антоняна. Один, развернув ПК, грохотал очередями по ближайшему подъему, что-то кричал по-армянски, выл и хохотал. Второй споро подтаскивал бородатых мертвецов, сооружая дополнительный бруствер.
…подтягивались, прикрытые антоняновским огнем, взводники из третьего и четвертого. Ползком, от кочки до трупа, от трупа к минной воронке, от воронки к пулеметному гнезду, двигались пацаны. Мины все так же свистели вокруг, но взводники вошли в раж. Плевали на мелкие осколки, на цвикающие куски свинца, на крики и ор с гребня высотки. Лезли, перли вперед, шли на смерть, ломили и жаждали быть первым, кто доберется хотя бы до начала самой гряды.
Одноглазый оскалился, видя еще одного замолкнувшего стрелка на гребне. Захотел рассказать Батону, привалил его к БТРу. И заткнулся на половине слова. Замер, глядя на спокойное и ровное лицо товарища, смотревшего куда-то вдаль. На влажную дорожку, тянущуюся от уголка глаза к подбородку.
Над головой загрохотало и засвистело. Старлей, прижавший к уху рацию, округлил глаза и замахал свободной рукой. Одноглазый задрал голову и радостно завопил. Крик и свист, поднявшийся вокруг, перекрыл даже этот небесный грохот. Но ненадолго. Поспорить с авиационным двигателем тяжело. Не говоря про вооружение «грача». А они, «грачи», прилетели.
– Твою мать… – Одноглазый потер лицо. – Заснул. Стыдно-то как.
– Стыдно когда видно, – Багира зевнула прямо над его ухом. – Сижу тут минуты полторы. А до этого ты не спал. Советую все же покемарить.
– Да ладно…
– Хоть заладно. Толку от тебя сейчас.
– Тоже верно.
– Чего ты там в атаку ходил-то?
– Да… Юность вспомнил. Как вот отсюда ездили на масштабные военные учения.
– На Кавказ?
– А куда еще-то? Маму жалко было. Но потом она как-то привыкла.
– Мамы – они такие, это да…
– Ладно. Пойду. Но скоро вернусь. Оставить ствол?
– Нет. Иди. У меня свой есть. Где прячу – не скажу. У женщин должны быть тайны.
Глава 5
Доказательства смерти
Самарская обл., с. Красный Яр
(координаты: 53°29'51'' с. ш. 50°23'20'' в. д.),
2033 год от РХ
– Вот ты где! – Шимун сгреб протестующее существо за шкирку, обхватил пальцами морду. – Тихо, жуть, тихо.
– Жуть? – Морхольд выдохнул.
– Жуть. И запомни, друг, – Шимун присел на топчан, почесывая существо под подбородком, – именно Жуть. Не Жутик, Жутька, Жутя или что-нибудь такое же зефирно-розовое в мимимишечных понях. Только Жуть. Так, смотрю, ты в себя пришел?
– Ну да, как бы пришел.
– Жива! – Шимун встал, придерживая рвущуюся куда-то Жуть. – Пациент проснулся. Пора отвязывать.
– А сам чего не отвяжешь?
– Так она врач, ее не обманешь.
– Чего?
Шимун усмехнулся и вышел. Жива появилась чуть позже. Не хмурая, а вовсе даже улыбчивая. Села, пощупала пульс на шее, заставила высунуть язык, пальцами подняла веко и долго рассматривала глаз.
– Меня же просто продуло? – Морхольд непонимающе посмотрел на женщину. – Нет?
– Просто продуло. А я просто сделала тебе что-то вроде прививки от разных гадостей и влила в тебя как можно больше иммунитета. Это легко не перенесешь.
– Помер бы…
Она пожала плечами.
– Похоронили бы, не переживай. Ты, если по лодке судить и прочему, далеко собрался?
– Не близко.
– Зима на носу. Надо быть здоровым. Так что радуйся, тетя Жива тебе помогла. Организм сильный, справился. А вот спиной сильно не помогу, тут уж извини. Сейчас отстегну.
Морхольд, растирая запястья и щиколотки, сел. Его даже качнуло в сторону.
– Одевайся. Только на улицу по делам и тут же назад, – Жива протянула сильно пахнущий травами комочек. – Нельзя тебе пока много ходить. Лежать надо. И на, рассоси пилюлю.
Он оделся в предложенные вещи. Ватные штаны, теплые ношеные сапоги и очередной овчинный кожух. Откуда они нашли столько овчины? Морхольд пошел вперед. Его качнуло, и пришлось хвататься за что придется. Но вроде устоял.
Жива мелко ступала следом, не мешала и не помогала. Кожаные галоши, надетые на вязаные высокие чулки, мягко шуршали за Морхольдом. Он двигался к двери, прислушиваясь к самому себе.