К достижению цели

Призванием Сережи было составление этюдов. Этюд отличается от практической игры: в партии шахматный мастер далеко не всегда досчитывает варианты до логического конца, а обрывает варианты, когда они доходят до предельной длины — многое зависит от объема памяти и быстродействия нервной системы шахматиста. В этих случаях мастеру помогает общая оценка позиции.

В этюдах менее важна позиционная оценка, и поэтому все варианты досчитываются почти до конца.

Когда Сережа играл в шахматы, он всегда искал этюд, которого не было, и терпел неудачи. Но через год-два он добился полного признания как композитор. Помню, как Сережа показывал свой этюд Леониду Ивановичу Куббелю, одному из величайших композиторов и проблемистов. Леонид Иванович долго пыхтел, но так и не решил этюда — с Куббелем это редко бывало. Когда Сережа показал решение, Леонид Иванович посмотрел на моего товарища с удивлением.

Деньги на членские взносы дала мама. Она же дала деньги на мой первый турнирный взнос — тогда все участники вносили по три рубля, из них и платили призы победителям. В первом же турнире я завоевал первый приз (18 рублей), получил третью категорию и стал независимым человеком.

И в следующем турнире я одержал очередную победу, но там у меня было неприятное происшествие. В турнире играл некто Фольга, художник по профессии, глухонемой. Мы с ним конкурировали, и, когда я попадал в трудные положения, Фольга не скрывал своей радости и знаками доводил об этом до моего сведения. Наконец и я дождался своей очереди — Фольга проигрывал решающую партию; конечно, я ему иронически выразил сочувствие. Мой конкурент сделал вид, что не понимает.

Как же ему объяснить? Я схватил белого короля и положил на доску. Последствия были страшными. С. Вайнштейн вызвал меня, отчитал и предупредил о возможном исключении. В ответ я только дрожал и был отпущен с миром. Никогда в своей шахматной жизни я более не совершал чего-либо подобного.

Собрание помещалось во Владимирском игорном клубе (теперь там театр имени Ленсовета), и, чтобы попасть на третий этаж, надо было пройти все «злачные» места, в том числе и большой бильярдный зал. Как-то с одного бильярда срезали сукно, и всех членов собрания выстроили — опознавали вора. Потом вор был найден на стороне.

Возвращался с игры я поздно, голодный и жадно уничтожал бутерброды, запивая стаканом молока, — мать из года в год заботливо оставляла стандартный ужин, — а потом... садился анализировать сыгранную партию. В азарте начинал стучать фигурами, мама просыпалась, стыдила меня, и оставалось лишь идти на боковую.

Наступили в шахматном мире иные времена. Малочисленный Всероссийский шахматный союз был ликвидирован, была создана массовая шахматная организация, опиравшаяся на профсоюзы и советы физкультуры, во главе с Николаем Васильевичем Крыленко. Ликвидировано было и шахматное собрание в Ленинграде; вскоре был открыт отличный шахматный клуб во Дворце труда — руководителем его был молоденький Я. Г- Рохлин.

Н. В. Крыленко (известный партийный и государственный деятель, соратник Ленина) страстно любил шахматы. Играл по переписке, участвовал в командных соревнованиях, выступал на собраниях, шахматистов, писал статьи, редактировал шахматные издания, трогательно заботился о шахматных мастерах, но не прощал зазнайства и пренебрежения общественными интересами. Это был человек на редкость принципиальный (тогда он был заместителем наркома юстиции), интересы советского народа были для него превыше всего. Людей, как говорится, видел насквозь — его обмануть было трудно. Придя к руководству советской шахматной организации, он совершил своего рода революцию в советской шахматной жизни. Шахматы стали доступны всем трудящимся, в том числе и безусым юнцам. Появились шахматные книги и журналы, самые массовые организации — профсоюзы стали уделять шахматам большое внимание. На предприятиях, в школах, воинских частях — повсюду возникли шахматные кружки. И советы физкультуры, и профсоюзы выделяли необходимые средства для развития шахмат — ничего подобного ранее в истории не было!

Николай Васильевич решил проверить силу советских мастеров. Отчасти с этой целью он организовал в 1925 году первый Московский международный турнир; другая цель организации турнира — сделать шахматы еще более популярными. До этого турнира лишь один раз советский мастер встречался с иностранными корифеями — И. Рабинович завоевал 7-й приз на турнире в Баден-Бадене: это расценивалось как большой успех. И когда весной 1925 года И. Рабинович появился в шахматном клубе во Дворце труда, где происходил чемпионат Ленинграда, мастера встретили аплодисментами... Но этот эпизодический успех не мог удовлетворить Н. В. Крыленко.

В Московском турнире в основном играли те иностранцы, что участвовали в знаменитом турнире в Нью-Йорке 1924 года (кроме Алехина — он тогда был недружелюбен к Советскому Союзу, и это недружелюбие было взаимным.). Чемпион мира Капабланка, экс-чемпион Эм. Ласкер, Рубинштейн, Маршалл, Рети, Тартаковер, Торре и др. представляли зарубежный шахматный мир. Турнир вызвал первую волну увлечения шахматами среди советских людей и, что особенно важно, среди школьников. Была поистине «шахматная горячка», и под таким названием вскоре вышел фильм с участием Капабланки.

Турнир проходил в здании, где сейчас гостиница «Метрополь». Играли в большом зале нынешнего ресторана. Теперь эта организация кажется более чем скромной, но тогда... Зал был заполнен до отказа, толпы восторженных любителей «дежурили» на улице, дожидаясь свежих турнирных новостей. Мне было 14 лет, надо было ходить в школу, и никто не собирался посылать меня в Москву! Приходилось изучать партии по газетам.

Многие полагали, что победит в соревновании Капабланка или Ласкер. Но Капабланка проиграл две партии (Ильину-Женевскому и — на следующий день после тяжелого сеанса в Ленинграде — Берлинскому); Ласкер потерпел одно поражение (от Левенфиша). Победителем стал Боголюбов. Следующий советский шахматист, Романовский, опять был лишь седьмым. Боголюбов в те годы имел советский паспорт, хотя и жил в Германии, где он обзавелся семьей. Год спустя Боголюбов отказался от советского гражданства, и это нанесло большой ущерб советским шахматам. Стало ясно, что мастера дореволюционного поколения (Романовский, Левенфиш, И. Рабинович, Дуз-Хотимирский, Берлинский), несмотря на их талант, не могут противостоять сильнейшим шахматистам Запада. Крыленко решил, что надо ждать, пока не окрепнет молодое поколение советских мастеров.

В формировании нового, советского поколения молодых мастеров турнир 1925 года сыграл важнейшую роль. Домов пионеров еще не было, но шахматные Дружки возникали во многих школах; школьники-шахматисты принимали активное участие в командных соревнованиях профсоюзов.

В дни Московского международного турнира меня зовут к телефону — звонит Рохлин:

— Завтра вы играете в сеансе против Капабланки. Есть ли какие-либо пожелания?

— Можно ли мне получить пропуск на сеанс для брата?

— Для брата? Может быть, еще для кого-нибудь? Может, вам нужно несколько пропусков?

— Да, если можно.

— Нельзя, будьте довольны, что сами играете...

В ноябре 1925 года я был уже одним из сильнейших первокатегорников Ленинграда, и никакой особой чести мне оказано не было. Но мама была довольна, купила мне новенькую коричневую косоворотку, и я отправился на сеанс в малый зал филармонии (потом там был буфет для зрителей). Зал был набит битком: на турнире в Москве был выходной день, и Рохлин уговорил Капабланку приехать в Ленинград дать сеанс. Все и стремились поглазеть на чемпиона мира, самого Хозе Рауля Капабланку. Еле протискиваюсь к своему месту: на моем стуле сидят уже двое зрителей, пришлось устраиваться третьим! Конечно, оба «советчика» мешали мне в меру своих сил, но характер у меня был твердый — играл сам. Один из старейших шахматистов Ленинграда, профессор А. А. Смирнов (кстати, он в 1912 году был чемпионом Парижа по шахматам), приветствует чемпиона мира на его родном испанском языке. Капабланка хмурится — то ли приветствие затянулось, то ли он остался недоволен произношением оратора, но наконец сеанс начался. В ферзевом гамбите Капабланка неосторожно рокировал в длинную сторону, попал под атаку, вынужден был отдать пешку (чтобы перейти в эндшпиль), но я четко реализовал материальный перевес. Капабланка смешал фигуры.

Впоследствии мне пришлось услышать, что Капабланка с похвалой отозвался о моей игре. Но выражение лица чемпиона мира в момент окончания партии было не из приятных...

Ухожу из зала и в фойе встречаю одноклассницу Веру Денисову — в большом зале шел толстовский вечер (15 лет со дня смерти Льва Николаевича). Вера была потрясена моим успехом.

На следующий день я на радостях проспал и опоздал на первый урок. Ребята увидели меня через стеклянную дверь и попытались поднять шум, но у Шайтана не расшумишься (был урок истории). Звонок — и все кинулись ко мне. Понял, что дело плохо, и пытался бежать, но в зале преследователи меня настигли и начали качать (недавно моя одноклассница Соня Рогинская напомнила, что при этом я не сопротивлялся и лишь старательно прижимал очки к носу). Спас меня Михаил Эммануилович — ему удалось сохранить серьезный вид. Девочки шептались в стороне; потом я узнал — они решили, что во мне что-то есть.