(«Летопись Русской Революции», т. I, Берлин 1923.)

В 10-й книге «Современных Записок» помещена статья А. Ф. Керенского «Гатчина», посвященная моменту гибели Временного Правительства под напором большевистского восстания. Одна страничка этой статьи отведена беседе моей с А. Керенским, происходившей в Зимнем Дворце в ночь на 25 октября 1917 года.

Сведения об этой беседе, сколько мне известно, впервые появляются в печати. Излагая ее содержание, Керенский говорит: «Конечно, я не могу сейчас воспроизвести заявления Дана в его собственных выражениях, но за точность смысла передаваемого ручаюсь».

К сожалению, «ручательство» дано А. Керенским в данном случае не вполне основательно. То ли память ему изменила, то ли в момент беседы он был слишком утомлен и взволнован, или слишком поглощен своими собственными переживаниями и настроениями, чтобы сколько-нибудь вникать в чужие слова и мысли, но только с его передачей беседы случилось как раз обратное тому, о чем он предупреждает читателей своей статьи: отдельные «выражения», быть может, и сохранились, но смысл беседы не только не передан «точно», но прямо-таки искажен, превращен в свою собственную противоположность.

Ни на минуту не заподозрив А. Керенского в намеренном искажении истины, я не стал бы торопиться с восстановлением действительного содержания беседы, если бы речь шла только о личной характеристике моей, как политического деятеля: обличение представителей «революционной демократии» (кавычки принадлежат Керенскому) в том, что эти «искусники» были способны лишь проводить «ночи напролет… в бесконечных спорах над различными формулами», в то время как представители Временного Правительства обнаруживали величайшую государственную проницательность и деловитость, – обличение это, повторяемое Керенским, слишком не оригинально, чтобы надо было спешить вступать в полемику по этому поводу. Но я вместе с Керенским полагаю, что «сцена» нашей беседы была в известном смысле «поистине исторической» в том именно смысле, что в ней очень ярко выявились, на мой взгляд, позиции различных общественных сил, противодействовавших большевистскому перевороту, и выяснились причины полного бессилия Временного Правительства и молниеносного успеха большевиков. В этом отношений «сцена» эта очень важна для характеристики исторического момента Октябрьской революции и понимания всей будущей политики нашей социалдемократической партии по отношению к восторжествовавшему большевизму.

В предотвращение образования новых «исторических» легенд, в добавление к немалому числу уже циркулирующих, я и считаю своим долгом теперь же рассказать, «как это было в действительности».

I

Начать приходится несколько издалека – с деятельности так называемого «предпарламента»-Совета Российской Республики и работы нашей социал-демократической фракции в этом Совете.

У меня в данный момент нет решительно никаких материалов под руками, и писать мне приходится исключительно по памяти. Я ограничусь поэтому лишь самым общим и несомненным, рассказывая более детально отдельные эпизоды лишь в тех случаях, когда рассказываемое легко может быть подтверждено свидетельством десятков участников.

Совет Республики был ублюдочным, компромиссным учреждением, возникшим из неудачного «Демократического Совещания» в Петрограде, в сентябре 1917 г.

Идея Демократического Совещания, созванного после и в противоположность Общегосударственному Совещанию в Москве, связывалась в умах инициаторов его с сознанием необходимости образования однородного демократического правительства взамен правительства коалиционного, правительства с участием представителей буржуазии, явно начавшего разваливаться после пресловутого июньского наступления на фронте и получившего смертельную рану в дни Корниловского восстания. Я не берусь утверждать, что все руководящие члены Центрального Исполнительного Комитета так именно смотрели на задачи Демократического Совещания, но могу категорически утверждать, что так именно смотрели на них наиболее видные члены ЦИК, и такова именно была моя собственная точка зрения. Доказательство тому-не только тот факт, что на заседаниях более интимного кружка, получившего шуточное прозвище «звездной палаты» и привлекавшего в это время к своим занятиям ряд лиц, постоянно в его состав не входивших, серьезно обсуждались списки возможных кандидатов в будущее демократическое правительство (одним из авторов таких списков был я), но и вся та литературная кампания по подготовке Демократического Совещания, которую я вел-в согласии с президиумом ЦИК-в передовицах «Известий».

Мысль, руководившая нами при созыве Демократического Совещания, состояла в том, чтобы попытаться создать демократическую власть, опирающуюся не только на те элементы революционной демократии, в тесном смысле этого слова, которые сосредоточились в Советах, но и на те, которые имели прочную базу в кооперативах и органах местного самоуправления (городских думах и земствах). Считая, что положение будущего демократического правительства будет крайне затруднительным, мы полагали необходимым привлечь к участию в нем эти демократические силы, в которых ценили навыки к практической общественной работе, особенна в хозяйственной области, и органическую связь с широкими народными массами, – прежде всего с крестьянством и демократическим мещанством. Нас поощряли к тому успехи в деле сближения с этою «не советскою» демократиею, достигнутые еще на Государственном Совещании в Москве: как известно, после долгих споров и пререканий, и кооператоры, и демократические представители земств и городов подписали политическую и экономическую платформу, составленную делегацией ЦИК и оглашенную Чхеидзе от имени всей демократии на заседании Совещания 14 августа.

Однако «не так склалося, яко ждалося»: демократического правительства из Демократического Совещания не вышло. Более того. Официальным представителям ЦИК пришлось с самого начала отказаться от проведения на Совещании линии безусловного разрыва коалиции и создания чисто демократической власти, а отстаивать лишь выработку платформы, на основе которой могли бы принимать участие в правительстве все группы, готовые эту платформу проводить в жизнь. Я лично без особого восторга относился к такого рода политике после того, как столько прекрасных «платформ» было написано со времени образования первого коалиционного правительства без сколько-нибудь решительного результата в смысле проведения в жизнь того, что в этих «платформах» было самого существенного. Но для данного момента я не видел другого исхода и потому на самом Демократическом Совещании его и отстаивал.

Главная причина неудачи заключалась в позиции, занятой группами «не советской» демократии. При подробном обсуждении положения с представителями этих групп обнаружилось, что они несколько иначе смотрят на подписанную в Москве программную декларацию, чем я и значительное число ближайших моих товарищей по ЦИК. В то время, как для нас это была программа ближайшей деятельности правительства, подлежащая немедленному осуществлению, для них это были, в лучшем случае, лишь общие директивы, «в духе» которых правительство должно действовать, но полное проведение которых в жизнь есть вопрос более или менее отдаленного будущего. Переоценивая вес и значение своей «почвенной» связи с массами и относясь поэтому даже с оттенком презрения к большевизму, как к явлению налетному и едва ли не «столичной» выдумке, не имеющей «корней» в «низах», представители «не советской» демократии не только не видели необходимости в резком разрыве с политикой коалиции, но наотрез отказались участвовать в образовании чисто демократической власти. Они не только начисто отрицали возможность каких бы то ни было попыток образовать правительство со включением в его состав большевиков, но, ссылаясь на свой «опыт», утверждали, что и без большевиков чисто демократическое правительство не будет «признано» населением, вызовет лишь анархию и немедленную гражданскую войну. Мне очень врезалось в память одно из последних утренних собраний «звездной палаты» в кабинете М. И. Скобелева с участием представителей не-советской демократии перед самым Демократическим Совещанием. Запомнились мне среди присутствующих: Руднев (московский городской голова), педагог Душечкин, кооператор Беркенгейм и др. Здесь буквально в десять минут была похоронена идея образования чисто демократической власти, после того, как оглашенному мною списку проектируемого правительства было противопоставлено категорическое и единодушное роп possumus (Не можем. Ред.) всех «не советских» демократов без исключения! Все они заявили, что в состав чисто демократического правительства не войдут.

Тогда оставался-теоретически! – только один путь для немедленного разрыва коалиции: образование правительства с большевиками, не только без «не советской» демократии, но и. против нее. Этот путь мы считали неприемлемым при той позиции, которую занимали уже к этому времени большевики. Мы отчетливо сознавали, что вступить на этот путь значило вступить на путь террора и гражданской войны, проделать все то, что впоследствии и действительно вынуждены были проделать большевики. Ответственность за такую политику не коалиционной власти ни один из нас брать на себя не считал возможным.

При таких условиях Демократическое Совещание оказалось, в сущности, беспредметным. Главная цель, ради которой оно было задумано, исчезла. Оно превратилось просто в арену совершенно ненужной и даже вредной концентрированной перепалки с большевиками. Вместо укрепления позиций демократии оно привело к их ослаблению.

Однако, была сделана еще одна попытка образования чисто демократической власти в связи с Демократическим Совещанием. Это было, если не ошибаюсь, на замкнутом собрании представителей всех групп Демократического Совещания, на котором делали доклад Керенский, Верховский и, помнится, еще кто-то из министров. Керенский заявлял о своей готовности передать власть демократическому правительству, если ЦИК признает это нужным. Каменев много говорил о необходимости покончить с коалицией и убеждал президиум ЦИК взять власть в свои руки, обещая демократическому правительству поддержку большевиков. Тогда я в упор поставил Каменеву вопрос: обязуются ли большевики поддерживать новое правительство до Учредительного Собрания? После совещания большевиков между собою, Каменев ответил от их имени, что поддерживать демократическое правительство они берутся, но не до Учредительного Собрания, а лишь до советского съезда, т. е. каких-нибудь 3–4 недели. Это была явная насмешка, и конечно, о создании такой власти-поденки не могло быть и речи, тем более, что при таких условиях вся «поддержка» сводилась бы в лучшем случае к отказу от попыток насильственного свержения до недалекого уже съезда, и только. Бешеная демагогическая агитация против не большевистских социалистических партий велась бы без ослабления, хотя бы уже ради того, чтобы бороться за большинство на съезде. Таким образом, и этот путь преобразования правительства в однородно-демократическое-путь перехода власти в руки тогдашнего советского большинства-оказался закрыт, и в результате Демократического Совещания мы получили даже не коалиционное правительство, а какой-то коалиционный недоносок: ни один из сколько-нибудь видных вождей социалистических партий в правительстве не участвовал; но и «министры-капиталисты» не принадлежали к руководящим буржуазным партиям, а были сплошь «дикими». Правительство по-прежнему весьма мало руководилось «платформой» 14 августа в тех ее частях, которые с точки зрения социалистических партий в данное время были особенно важны: вопросы о войне и мире, о регулировании промышленности и торговли, о земле почти не двигались с места или двигались таким черепашьим темпом, который совершенно не соответствовал катастрофической обстановке, не допускавшей «откладывания» их до Учредительного Собрания, которое, в свою очередь, откладывалось с месяца на месяц во имя совершенства избирательной процедуры. Вместо смелого приступа к решению основных политических и социальных вопросов момента, – решению, которое могло бы укрепить власть, подводя под нее прочный фундамент народных симпатий, правительство, возглавляемое Керенским, увлеклось чисто формальной идеей создания «сильной власти», опирающейся неизвестно на что и на кого: последние 2–3 месяца существования Временного Правительства целиком наполнены стараниями его разрешить задачу квадратуры круга-создать правительству опору в виде военных сил, которые сами неудержимо разлагались вследствие утраты надежды на скорое заключение мира. Отсюда – непрерывный ряд трагикомических эпизодов, вплоть до всевозможных недоразумений с Корниловским восстанием, и вечно обманутые надежды и мечтания, о которых так охотно повествует А. Ф. Керенский, все свои неудачи приписывающий единственно интригам против него, зависти, властолюбию, непониманию, предательству и т. д., и т. д. Понятно, почему отношение социалистических партий к политике коалиционных правительств становилось, выражаясь мягко, все более критическим, а после Демократического Совещания-зачастую и прямо враждебным: напомню, что наша партия сочла даже нужным исключить из своих рядов А. М. Никитина, занимавшего в последнем коалиционном правительстве пост министра внутренних дел.

Уже из этого краткого наброска развития взаимоотношений между коалиционною властью и социалистическими партиями, еще до созыва «предпарламента», видно, какую ужасающую политическую слепоту обнаруживает А. Ф. Керенский, когда изображает, как полную неожиданность, тот факт, что «левое большинство Совета Республики» отделяло себя «от правительства и его борьбы», и опять таки оказывается способным объяснить этот факт исключительно тем, что это «левое большинство» имело «очень малое представление» о событиях или попросту обожало «бесконечные и бесполезные споры и ссоры» в отличие от людей дела, сидевших в правительстве и ведших переговоры с казаками, офицерами генерального штаба, ставкою и т. д., и т. д.