К новому берегу

Несколько дней партизаны просидели в чаще леса, наблюдая за событиями и отлучаясь лишь в небольшие разведки. Почти в каждой волости у них было по наблюдателю и связисту, от которых Артур получал информацию о передвижении немецких войск, о местопребывании вооруженных фашистских групп, комендатур и учреждений, а также о деятельности местных предателей. С первых дней немецкой оккупации ему стало известно о преступной деятельности некоторых старых знакомых. Рейниса Тауриня назначили старостой Пурвайской волости, и он сейчас же составил длинный список советских активистов и «подозрительных» лиц.

Артур не удивлялся рассказам о кровожадности Тауриня — от этого «культурного» кулака всего можно было ожидать. Артур не удивился и тому, что Анна Пацеплис ушла из дому вместе с пурвайскими активистами, хотя ему больше хотелось, чтобы она осталась: пригодилась бы как связная между отдельными партизанскими группами.

Бруно Пацеплис стал во главе одной из карательных команд и действовал, как настоящий палач. С благосклонного разрешения оккупационных властей он расстреливал евреев и устраивал облавы на своих соплеменников, которых Тауринь занес в черные списки. Не проходило дня, чтобы наследник Мелдеров не убил самолично человека. В уездном городе у него был настоящий конкурент в лице Лудиса Трея. Сын мясника, почти весь год прятавшийся у знакомых отца и своих друзей, сейчас носился с видом триумфатора на полицейском мотоцикле по улицам города и северной части уезда, которую ему поручили очистить от «вредных и нелояльных элементов». После удачной операции оба «героя» обыкновенно встречались и отмечали свои «подвиги» шумной оргией. Всему уезду стала известна циничная фраза Лудиса Трея, что у него болит голова в те дни, когда не удается убить ни одного красного.

— Ладно, Лудис, я позабочусь, чтобы у тебя никогда больше не болела голова… — сказал Артур, узнав про дела бывшего школьного товарища, — Скоро тебе придется держать ответ. И тебе, Бруно Пацеплис, и тебе, Рейнис Тауринь.

Артур собрал партизан на совещание. После обобщения донесений разведчиков и его собственных наблюдений картина положения в уезде стала вполне определенной. Террор оккупантов отчасти уже достиг своей цели: жители были напуганы, угроза смерти возымела свое действие. Поэтому прежде всего было необходимо пробудить силы народа и показать всем, кто сжимал кулак в кармане, что сопротивление возможно, что можно заставить дрожать насильников, а для этого надо теперь же, не теряя ни одного дня, совершить подвиг, который отозвался бы эхом по всей области.

Партизаны разработали подробный план операции, разделились на несколько групп и в следующую же ночь отправились к намеченным объектам. Группой, которая должна была провести операцию в уездном центре, руководил сам Артур Лидум. Вместе с ним пошло несколько молодых парней.

2

Комендант гауптман Шперличг после обильного ужина, основу которого составляли присланные мясником Треем продукты и крепкие напитки, направил к начальнику карательной команды Людвигу Трею и начальнику уездной полиции Скуевицу вестового с приглашением прийти играть в карты.

— Господа, я доволен вашей работой и считаю, что этот вечер мы можем заслуженно отдохнуть, — сказал Шперлинг, когда приглашенные явились. — В нашем городе через несколько дней можно будет повесить почетные вывески: «Judenfrei». [26] Этим в значительной мере мы обязаны вам… — он признательно улыбнулся Людвигу Трею. — Будьте уверены, что обергруппенфюрер в донесении рейхминистру Гиммлеру не замолчит это обстоятельство и фюрер отметит ваши заслуги орденом и званием офицера эсэсовских войск.

26

Свободен от евреев (нем.).

Польщенный Трей выбросил вверх мясистую руку с короткими толстыми пальцами и громко выкрикнул:

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — отозвался Шперлинг. — А вы, господин Скуевиц, принимая во внимание ваш долголетний опыт и успешную деятельность в уезде, можете надеяться на повышение по службе. Мне известно, что в последнее время вами сильно интересуются в Риге. Сам генерал полиции на каком-то совещании упоминал о вас, как о примерном полицейском работнике в оккупированной стране. Возможно, что вас переведут в Ригу, может, даже в Белорутению, где очень нужны энергичные деятели… Что вы на это скажете?

— Чувствую себя польщенным таким вниманием и понимаю, кого я должен благодарить за повышение… — пробормотал Скуевиц, долговязый, худощавый мужчина с большим горбатым носом. — Против Риги я ничего не имею… я там некоторое время работал в бытность префектом Лютера, но что касается Белоруссии… пардон, Белорутении, то может оказаться большим препятствием незнание местных условий.

— Местные условия? Да там нечего знать! В каждом месте, куда мы приходим, мы создаем эти местные условия, а туземцев заставляем привыкать к ним, нравится им это или не нравится. Еще не хватало, чтобы мы начали изучать их нравы и приспосабливаться к ним. Такими приемами новый порядок в Европе не строят. Как вы на это смотрите, господин Трей?

— Очень просто, господин гауптман, — ответил Лудис. — Повесить и пристрелить негодного человека в любом месте можно одинаково легко. Когда уезд будет очищен or последнего большевика, прошу послать меня в Белорутению или на Украину, и я докажу на практике, что хорошо можно работать в любых местных условиях.

— Вы слышали, господин Скуевиц? — подмигнул комендант начальнику уездной полиции. Затем вдруг добавил: — Говорят, вы большой любитель прекрасного пола. Какие женщины вам больше нравятся — блондинки или брюнетки?

— Мне нравятся и ге и другие, только они должны быть молоды и красивы, — ответил Скуевиц.

— Значит, и это обстоятельство не помешает вашей успешной деятельности в Белорутении, — Шперлинг засмеялся. — Там у вас будет большой выбор. Но если вам попадется ярко выраженная блондинка, умеренно полная и средних лет, дайте мне знать — мне такие ужасно нравятся. Как это хорошо, когда человеку что-нибудь нравится и когда он может получить то, что ему нравится! Стоит жить в эпоху Адольфа Гитлера!

— Хайль Гитлер! — опять воскликнул Трей.

— Хайль Гитлер! — ответил Шперлинг. — Господа, мы сыграем только две-три партии на невысокие ставки, после этого я вас угощу чудесным коньяком, и около полуночи мы будем наслаждаться обществом трех самых красивых и веселых дам города. Вы довольны, господин Скуевиц?

— Вот это я понимаю, вот это настоящее гостеприимство! — воскликнул Скуевиц. — Надеюсь, моя жена об этом не узнает?

— И вы еще беспокоитесь о таких мелочах? — удивился Шпелинг. — Наши любовницы — это наше личное дело, и никто, даже жена, не имеет права совать нос в эти дела. Я свою Амалию отучил от ревности и тому подобных эмоций на второй же год после свадьбы. Люди должны понять, что высшей смысл жизни состоит в наслаждении. Мы живем, чтобы наслаждаться, и каждого, кто попытается помешать мне выполнять главную задачу моей жизни, я рассматриваю как личного врага. Древние римляне — о! те умели жить… Плохо ли жилось Нерону или, скажем, Калигуле? Ну, ничего, при Адольфе Гитлере мы создадим новый Рим и возобновим некоторые старые полезные традиции. У нас будут свои рабы и рабыни.

— Рабы вещь хорошая! — заметил Лудис. — Вы можете делать с ними что хотите.

С час они играли в карты. Ставки были действительно маленькие, и Лудис со Скуевицем нарочно проигрывали одну партию за другой, чтобы доставить удовольствие Шперлингу, гордившемуся своим искусством игры. Затем на столе появился коньяк, и, когда было изрядно выпито, Шперлинг велел Лудису рассказать, как он в один день расстрелял в каком-то местечке более ста человек: как жертвы сами рыли себе могилу, раздевались догола и ложились на дно ямы. Некоторые были только ранены, их зарыли живыми.