К полюсу!
Шрифт:
В 1972 году, отправляясь через пролив Лонга, мы взяли продуктов и бензина на 25 дней. Вес рюкзаков был 51 килограмм — предельный, по нашему мнению, для перехода на лыжах по льдам. Дневной рацион участника весил 980 граммов. В 1976 году в переходе от острова Врангеля к станции СП-23 мы рассчитывали закончить путь за 23 дня и к рациону добавили 70 граммов. Пайки наши были вполне достаточными для выполнения всех работ, но ощущение голода на маршруте не покидало.
Перед полюсным переходом возникли вопросы. Продукты берем на 14—16 дней плюс неприкосновенный запас на 2—4 дня. Рюкзак весит 45 килограммов. До предельного веса остается резерв в 6 килограммов. Так как, возьмем продуктов побольше или пойдем с «легкими» рюкзаками?
Дилемму решили в пользу «малого» стартового веса. А потом стали жалеть.
После
Имеется обширная программа по питанию: использование специальных белковых добавок, витаминов и так далее. Однако создается впечатление, что и многие другие, вставшие именно перед нами, проблемы и найденные решения могут оказаться интересными для специалистов, Во-первых, общее увеличение рациона, причем главным образом за счет роста потребления углеводов (в нашем прежнем рационе количество жиров, как многие считали, было рискованно большим). Во-вторых, изменение рациона от марта к маю, от морозов к «теплу», от старта к финишу. В-третьих, организация дополнительного питания во время дней отдыха, приуроченных к сбросу в лагерь парашютов. Это дополнительное питание, конечно, очень важно для нас, но правильно его наладить, как мы убедились, весьма трудно.
Маленькие порции еды в промежутках между пятидесятиминутными переходами мы называем перекусами. Послеобеденные перекусы похожи на утренние. В обед каждый получает 110 граммов сублимированного творога, 50 граммов сала, ржаной сухарь, 3 галеты, 7 кусков сахара и шоколадную конфету. Ужин: гречневая каша с молоком, топленым маслом и сублимированным мясом, сахар, галеты, чай. На завтрак то же, что и на ужин, но гречневая крупа заменяется геркулесом, а вместо чая иногда кофе.
Неискушенному человеку представить себе наши горячие блюда трудно: молоко и мясо редко совмещаются в городской кухне. А количественный состав такой: 100 граммов крупы, 50 граммов сухого молока, столько же топленого масла и столько же мяса на каждого.
Можно с уверенностью сказать, что наши супы (или скорее каши — как правильно?) по калорийности не уступают самым лучшим сортам пеммикана прошлых лет, а по качеству, вероятно, превосходят их.
...Часто бывает, что радиосвязь вечером затягивается. Парни засыпают. Толя, отдав мне радиостанцию, тоже похрапывает, а сам я будто нахожусь в другом мире: радуюсь, горячусь, утешаю, хвалю или ругаю наших базовых радистов. Переговоры с Лабутиным и Федором Склокиным я очень люблю и ценю. Никогда не покидает меня ощущение, что мы во всем великолепно понимаем друг друга, а это ведь главное в общении. Непонимание вызывает такую тоску, такую подавленность, тогда как понимание наполняет счастьем.
В предпраздничные предмайские дни и без того большой объем работ в эфире резко возрос. Рахманов, полный скепсиса и даже пессимизма, день за днем пишет в дневник «жалобы»: «Как всегда, затянулась связь, сейчас 0 часов 35 минут, а адмирал и не думает закругляться». (Адмирал — это я.) «Радиосвязь опять ломала все распорядки. Уже 23.30, а конца не видно. Вставать все равно нужно в 5.30». «Радиосвязь — основной бич нашего бытия сейчас». Но радиосвязь не только бич, но и источник вдохновения. Множество поздравлений послали мы друзьям экспедиции. И, в свою очередь, получили по эфиру немало добрых слов.
21 апреля пришла телеграмма от первого секретаря ЦК ВЛКСМ Б. Н. Пастухова: «В канун 109-й годовщины со дня рождения В. И. Ленина от имени 38-миллионного Ленинского комсомола желаем вам, дорогие друзья, отличного здоровья, ровного льда, попутного дрейфа. Верим в ваше мужество, высокий патриотизм. Пусть на пути к Северному полюсу вам по-прежнему не изменяют выдержка и хладнокровие. Ждем вас с победой!» Нам дороги эти слова. Мы должны быть безупречны. Выдержка и хладнокровие — это действительно то, чего нам следует пожелать. Если я задам моим друзьям вопрос, каждому в отдельности — боишься ли ты, что тебе неожиданно на несколько секунд изменят выдержка и хладнокровие, по-моему, ответ будет один и тот же: боюсь.
Нет, нет, Володя Рахманов, ты не прав, говоря, что радиосвязь —
бич. Это слово надо понимать совсем в ином смысле: оно нас не ранит, а подгоняет, мобилизует. На нас смотрит вся страна, и радиосвязь — это связь с ней. Мы не имеем права не выдюжить.А потом заметил ли ты, что Юра — наш мудрец Юра — после апрельских дней отдыха захандрил. Причина была такая: не пришло письмо из дома, а в желанной передаче «Голоса родных» супруга Рита не упомянула о маленьком сынишке Пете. Рассказала про старшую Аню, рассказала про младшую Олю и ни слова о Пете. Неспроста или случайно? Ты видел, как Юру это мучило? Сильнее, чем рюкзак, острее, чем меня непонимание Шишкарева. Вслушайся: мучит, му-чит, мутит разум, мешает жить. И я попросил (ты знаешь ведь об этом), чтобы Рита сообщила о Пете, хотя вообще радио, по обшей договоренности, мы не загружаем личными телеграммами. И вот пришло чудесное радиописьмо от Риты, которое стало для нашего научного руководителя живой водой:
«У нас все хорошо. Твой сын Петя растет. Машину держит в гараже и стреляет из автомата. Ничего не изменилось у нас после твоего отъезда. Хочется, чтобы ты лучше смотрел в свой теодолит и дрейфовал в одном направлении, чтобы ветер не относил вас от полюса. Держи форму и штурвал лучше... не забывай о Москве и семье. Маргарита».
Связь закончена, я толкаю Толю: спасибо, дружище, убирай рацию. Все спят, но Юра или не засыпал, или проснулся.
Я вылезаю из спального мешка, зову радиста на улицу, но он устроился уже так крепко, что ему об этом и думать страшно.
— Юр, можно нам с Толиком как компенсацию за недосыпание взять на двоих конфету? Связь прошла отлично.
— Возьмите по целой.
— А тебе дать?
— Нет.
— Спасибо, старичок.
Этот разговор почти дословно повторяется часто. Мне кажется, что для Толи и для меня это скорее ритуал, чем что-то существенное. Не думаю, что кто-нибудь из ребят нас осуждает. Конфетка — ценность относительная. На привалах, к неудовольствию Хмелевского, начинается торг: сало меняется на сухарь, сухарь на две галеты и так далее. Варианты предлагаются самые сногсшибательные, но конфеты в этом обмене котируются низко, разве что сластена Василий готов за них отдать все. Однако, зная табу Хмелевского, все больше болтают об обмене, чем в самом деле меняются. Осуждает научный руководитель и «заначки», то есть личные маленькие запасы «на черный день». Создаются они скорее по какой-то старинной привычке (в походах в 1971 и 1972 годах нам было действительно голодно). Иногда Леденев щедро раздает свою очередную «заначку», бывает, что то же делает Рахманов.
Позавчера я потерял конфету, преподнесенную Юрой за сверхурочную радиосвязь. Сперва «Чародейка» лежала на груди. Среди ночи я повернулся на бок, и, чтобы не раздавить конфету, переложил ее в ботинок. Затянув спальник, достал «Чародейку» и решил съесть, но снова заснул. Она упала, а когда я проснулся с мыслью о ней, ее нигде не было. Шарил, шарил — пропала. Я не стал ждать утра, вылез из спальника — ужасная процедура! — и все-таки нашел ее.
...Третий сброс прошел успешно, оказался трудным и поучительным.
Дежурил Мельников, все получалось у него хорошо: встал в 4.30, через час был готов завтрак, и в 7.40 мы надели лыжи. Светило солнце, поля кругом лежали ровные, в полдень определились и были очень довольны — установили рекорд: за последние двенадцать ходок (между двумя обедами) прошли 21 милю. Чтобы успеть побольше и ожидая к тому же обильный ужин, решили обед сварганить прямо на снегу, не ставя палатку. Вырыли яму в заснеженном склоне высокого тороса, Толя укрыл там примусы от ветра и приготовил горячее молоко — по две кружки, то есть по 0,7 литра на брата. Накрыли стол — спальную пенопластовую подстилку. Миски, конечно, грязноваты, на фоне белого снега они даже черные — возможно, их мыли последний раз только две недели назад, в дни прошлого отдыха. Сервировка закончена: семь столовых алюминиевых ложек брошены кучкой, четыре эмалированные кружки стоят пустые, три заняты творогом, в мисках лежат равные порции: сухарь, галеты, сахар и два могучих ломтя сала — не меньше ста граммов. Этот великолепный стол освещен солнцем, и если бы написать картину, то получился бы прекрасный натюрморт «Обед с салом на пенопластовом коврике во льдах».