К 'последнему' морю (др. изд.)

– Ясно одно, - мрачно сказал Субудай, - этот Искендер становится опасным!

– Почему? Ведь он находится так далеко от нас.

– Объясни им, чем стал опасен Искендер, коназ урусов, сказал Бату-хан, и его черные узкие глаза пытливо посмотрели на каждого из сидевших.

– Если вы этого не понимаете и если приказывает наш Саин-хан, то я вам объясню!
– медленно заговорил Субудай, ни на кого не глядя.

Воцарилась такая тишина, что явственно доносилось журчание струйки воды, стекавшей со скалы. Субудай продолжал:

– Мы находимся на расстоянии двухмесячного пути от ставки Бату-хана в низовьях Итиля и на расстоянии многих месяцев пути на сменных конях от главной столицы всех монголов Каракорума... Субудай поднял над головой руки и склонился до земли в знак горестного воспоминания о кончине великого кагана.

– Нам нужно сохранить безопасным и неприкосновенным этот наш великий путь, помня, что это путь не только Священного Правителя, впервые его проложившего через беспредельные пустыни Гоби и Кызыл-Кумов, но что только по этому пути к нам прибывают и будут прибывать для нашей поддержки новые отряды родных и единственно всегда нам верных монголов, непобедимых багатуров.

– О, как это верно!
– простонал кто-то.

– Кто сейчас наши самые главные противники?
– продолжал Субудай.
– Кто сможет перерезать этот путь, эту жилу, связывающую нас с родным Монгольским царством? Не император ли Фредерикус? Нет! Этот император - теперь соломенное чучело, которым германцы и франки не смогут испугать даже тех облезлых собак, что бегают вокруг наших монгольских лагерей.

– Верно, верно!
– воскликнули темники.

– И куда только он запрятался, этот прославленный император?

– Куда запрятался? Туда, откуда легче всего убежать! презрительно усмехнулся Иесун Нохой.

– Правдоподобно! Но теперь нам опасны все же два человека. На юге Абескунского моря, в Тавризе, стал что-то готовить наш опасный враг, чингизид, хан Хулагу. Он ненавидит нашего владыку Саин-хана, завидует ему и собирает войско, чтобы напасть на нас и захватить Кечи-Сарай. Рано или поздно нам все же придется с ним биться и его разгромить.

– С Хулагу мы справимся!
– раздались голоса.

– Кто же второй противник? Объясни нам, славный премудрый Субудай-багатур.

– Вы сами должны догадаться. Барс не опасен, пока он мал и сосет матку. Но с молоком он всасывает новые силы, у него растут зубы, и он становится грозен, когда выходит, могучий и вольный, на вершины Хангайских хребтов. Так и теперь...

Субудай замолк. Все затаили дыхание, стараясь не пропустить ни одного слова. Великий Аталык вынул из-за пазухи небольшой кожаный мешочек с висящими на концах узкими ремешками.

– Передай Хаджи Рахиму!
– приказал Бату-хан.
– Пусть он нам прочтет! Это весть от Арапши, принесенная орлом-письмоносцем. Этого орла я оставил на одном из военных постов, а здесь сберегалась его орлица. Сам Арапша спешит сюда вслед за ним.

Я осторожно вскрыл мешочек и вынул сложенный в несколько раз кусок тонкого пергамента. Разгладив на колене исписанный лоскуток, я сперва прочел про себя все, что там было написано, потом поднял глаза на Саин-хана.

– Читай!
– приказал он.

Я начал медленно разбирать мелко написанные строки, и руки у меня дрожали.

– Пишет Арапша Бесстрашный... "Великому хранителю грозного меча Священного Правителя, могучему владыке земель небесной Синей Орды и завоевателю "вечерних стран", шлет срочное донесение его верный тургауд и желает благополучной и победоносной жизни еще тысячу и один год..."

– Дальше! Дальше!

– "Доношу тебе, что германские всадники, согнав множество земледельцев из покоренного ими населения, живших в лесах, встретились с войском коназа Искендера Новгородского на льду большого озера. Со своей привычной дерзостью коназ Искендер сразился с германцами..."

– Дальше! Дальше! Кто кого побил?
– воскликнули монгольские ханы.

– Сейчас прочту. Здесь неразборчиво написано. Вот понял: "Искендер разбил германцев и погнал их, как баранов..."

– Ай да смелый багатур!
– воскликнули со смехом сидевшие монголы, но все замолкли, заметив, что Бату-хан опустил глаза и нахмурился, как будто в гневе.

– Что еще написал Арапша?
– спросил он.

– Он пишет: "Теперь коназ Искендер Новгородский имеет испытанное войско, полное веры в свои силы, готовое к любому походу, и урусы начинают говорить, что Искендер задумал освободить все урусские земли. Вслед за этим крылатым вестником я еду сам и лично расскажу вое, что видел".

Бату-хан заговорил быстро, с яростным гневом, облизывая пересохшие губы:

– Я хочу видеть этого Искендера. Надо его вызвать немедленно сюда, к моему шатру, и тут я решу, что с ним сделать.

– А если Искендер откажется приехать?
– спросил хан Менгу.

– Тогда я двину мои отряды на Новгород, и никакие морозы, или болота, или разливы рек уже не удержат моего войска. Я обращу всю северную урусскую землю в мертвую равнину, такую же, как теперь окрестности Кыюва и многих других городов.

Все переглянулись. У всех явилась одна и та же тревожная мысль. Нохой, самый невоздержанный, бросил несколько слов:

– А как же Тригестум? Неужели...

Бату-хан понял, что всех беспокоило, и сказал:

– Осторожность так же нужна полководцу, как ему нужна смелость и дерзость. Да, теперь я полагаю, что наиболее осторожным будет повернуть мое войско обратно в кипчакские степи для отдыха коней и, главное, - для охраны моей ставки Кечи-Сарая... и затем для подготовки к новому походу...

– Не делай этого!
– воскликнул Иесун Нохой и бросился на колени перед Бату-ханом.
– Не делай! Это будет роковая непоправимая ошибка!

– Молю, не поворачивай обратно коней!
– поддержал Нохоя арабский посол Абд ар-Рахман.
– Прикажи войску немедленно двинуться вперед. Через день ты овладеешь Тригестумом. Через семь дней твой передовой отряд ворвется в Венецию, а через месяц в твоих руках будет великая столица Рум, а с нею владычество над всей вселенной!

– Не надо колебаться! Вперед, иди вперед до "последнего моря", как завещал нам Священный Правитель!
– сверкая единственным глазом, заревел Субудай-багатур.