К 'последнему' морю (др. изд.)

Их начальник продолжал:

– Вы знаете, багатуры, что послы правителей других стран святы и неприкосновенны. Их нельзя трогать и сдирать с них одежду. Поблагодарите чрезвычайного посла халифа багдадского и хозяина этого корабля за полученные вами от них подарки.

– Благодарим за подарки!
– воскликнули монголы.

– Первый десяток останется здесь, на корабле. Остальные перевезут на берег все подарки и доставят в лагерь Бату-хана.

В это мгновение из каюты корабельщика вывалился старый косоглазый монгол, держа в руке ковровый узорчатый мешок, вырывая его из рук маленькой бледной женщины. На ее ногах звенела серебряная цепочка. Уведя, что все другие воины стоят вытянувшись, монгол выпустил мешок и тоже выпрямился.

– Арабский посол, корабельщик и все едущие на этом корабле путники!
– продолжал воин в кольчуге.
– Вы, конечно, нисколько не жалуетесь на моих воинов? Они вас ничем не обидели?

– Как не жаловаться!
– воскликнул корабельщик.
– Ведь они ограбили все, что увидели на палубе...

– Постой!
– прервал его монгол.
– Помни, что храбрые непобедимые воины великого татарского владыки никогда никого не грабят, а только как завоеватели вселенной берут свою законную добычу. Но так как ты оскорбил моих воинов, назвав их грабителями, то сейчас же будет суд. Здесь, на этом месте, судить буду я... А за ложное обвинение ты будешь наказан по великому закону Ясы...* Наказание одно и немедленное: удар палицей по темени. Может быть заменено только повешением на мачте.

– Никто не обвиняет! Аллах свидетель, - да будет его имя прославлено!
– дрожащим голосом оправдывался корабельщик, облизывая пересохшие губы.
– Мы все рады, если наши скромные подарки нравятся славным воинам величайшего и справедливейшего татарского владыки.

Молодой начальник спокойно смотрел на корабельщика, подождал немного и сказал:

– Я суд отменяю. Всему, что я скажу, без возражений подчиняйтесь! Вое путники корабля, и корабельщик, и матросы станьте в ряд... Кроме посла. Ты встанешь с другой стороны. Хони и Мункэ, тщательно осмотрите путников.

Старый монгол с морщинистым зверским лицом и узкими, как щелки, глазами подошел к крайнему из выстроившихся в ряд путников. Он спокойно стал отбирать полосатый матерчатый пояс, кошелек, запрятанный в поясе, с указательного пальца стащил золотое кольцо с бирюзой, кожаные ярко-желтые туфли...

Все с опаской глядели на палицу с железными шипами, висевшую на ремне, перекинутом через плечо монгола. Второй монгол, разостлав на полу длинную овчинную шубу, складывал на нее отобранные вещи.

Старый терджуман спрашивал у каждого одно и то же:

– Кто ты? Откуда едешь? Куда? Зачем? И надолго ли?

– Я купец. Родом из великого Хорезма, из города Ургенча, говорил полуседой, богато одетый путник, в полосатом шелковом халате, розовых шароварах и голубой чалме.
– Я везу шелка, драгоценные камни и гашиш, дающий блаженство всем, к нему прибегающим. Что, по закону мудрой Ясы Чингиз-хана, - да будет его прах благовонен!
– я должен сделать с моими товарами?

– Ты можешь свободно здесь все распродать, предварительно выделив одну пятую твоих товаров нашему справедливому джихангиру, а другую пятую часть отложив для великого кагана всех монголов. Эта часть будет отправлена в его столицу Каракорум.

Второй путник, крайне бедно одетый, в широком выцветшем плаще и в остроконечном колпаке дервиша, нараспев стал объяснять:

– Я скиталец по плоскому подносу вселенной. Меня зовут Шейх Муслих эд-Дин. Я пишу сладостные стихи. У меня нет ни дома, ни сада, чтобы я мог платить подати. Все мое имущество со мною. Все мои богатства я черпаю из этой бронзовой чернильницы.

Монгол с палицей, обшарив дервиша, нашел у него за пазухой кошелек с несколькими серебряными монетами, оторвал подвешенную на поясе бронзовую чернильницу и, откупорив ее, выпачкал себе пальцы чернилами.

Дервиш воскликнул, подняв руки к небу:

– Если моя чернильница будет у меня отобрана, то мне придется отдать и мою печень на растерзание воронам!

Монгол с палицей ответил сердито:

– Твоя бронзовая сокровищница понадобится нашим писарям.

Второй монгол содрал с дервиша просторный побуревший плащ, разостлал на палубе и на него стал сбрасывать отбираемые вещи.

Шейх Муслих эд-Дин опустился на колени, закрыл лицо руками и бормотал непонятные слова, раскачиваясь и завывая. Молодой монгольский начальник подошел к нему и коснулся рукой.

– Ты кто: нищий, или шаман, или звездочет? О чем ты плачешь?

– Я не нищий. Я был богаче самых могущественных владык, а теперь стал беднее и птицы и зверя. С моим плащом я бродил по вселенной тридцать лет. У зверя есть меховая шкура, у птицы есть перья, а у меня - этот плащ. Он и моя .постель и моя скатерть, на которой я раскладываю хлеб и сыр, а ночью я лежу на этом плаще и им же укрываюсь. Разбей мне голову палицей, но я все-таки скажу: не может великая мудрая Яса Чингиз-хана приказывать, чтобы у нищего певца, воспевающего подвиги великих правителей народов, отбиралась его единственная чернильница и единственный старый плащ!

Монгол с палицей тем временем связал концы плаща и поднял узел. Сквозь прорехи посыпались деньги, кольца и другие мелкие отобранные у путников вещи. Монгольский начальник сказал:

– Ты пойдешь со мной к нашему справедливому хану. Он сам решит, что делать с тобою. Хони, отдай ему обратно дырявый плащ и бронзовую чернильницу. А ты кто такой?
– Монгол указал рукой на тощего человека с рыжей растрепанной бородой, одетого в белый с черными полосами шерстяной чекмень арабского покроя.

– Это мой писарь. Он же очень искусный лекарь, мудрый звездочет и предсказатель, - объяснил арабский посол.

– Лекарь?!
– воскликнул монгольский начальник.
– Мне очень нужен знающий искусный лекарь. Что хранится в твоем кожаном мешке?

– Тут мои лекарства, чтоб спасать от болезни и смерти истинно верующих. А эта старая книга - "благородный свиток"* великого пророка, молитва над ним и привет!

Монголы нагрузили лодку отобранными вещами. Лодка отъезжала несколько раз и перевозила захваченные грузы. Вместе с монголами уплыла женщина с серебряной цепочкой на ногах, дервиш и негритенок.

На корабле остались дозорными десять монголов. Они сели тесным кружком на корме и затянули заунывную песню.

Корабельщик Ислам-ага стоял у борта. Слезы текли по его щекам. Он вытирал их кулаком и бормотал:

– Ушла от меня колючая заноза, ядовитая сколопендра!

Арабский посол сочувственно положил руку на плечо:

– Нашел о чем горевать! На каждом базаре теперь рабынь сколько хочешь. Найдешь другую пленницу, получше.

– Но не такую, как эта, самого высокого царского рода Комиенов.* Такой я больше никогда не найду. Я за нее не пожалел бы дать сто золотых и мешок сушеных персиков. Зачем ее у меня отобрали?!