К повороту стоять!
Шрифт:
– Мичман! Казанков, вы там живой? Принимайте командование!
И, как в прорубь с черной ледяной водой, провалился в беспамятство.
В рубке Сережу едва не вывернуло – тяжелый, тошнотворно-сладкий запах свежей крови, тела, разорванные в клочья кусками металла. Ему приходилось видеть мертвецов – и на похоронах кого-то из родственников, и в Морском Корпусе, где, что ни весна, тиф уносил одного-двух воспитанников, пренебрегавших запретом пить сырую воду. Но сейчас было что-то совсем непохожее на то, что представлял себе Сережа Казанков, грезя о морских баталиях. Он вспомнил, как однокашник по Корпусу рассказывал, что дядя, в чьем имении молодой человек гостил летом, заставлял его наблюдать, как режут свиней и свежуют туши. Старый вояка так приучал племянника к виду крови – мол, в жизни пригодится... От этой мысли мичмана передернуло, и он с трудом подавил новый рвотный позыв.
Окровавленного, лишившегося
Штурвальная колонка, машинный телеграф, переговорные трубы - все побито, поломано, выведено из строя. С помощью Каблукова Сережа кое-как открыл заклинившую броневую дверь, ведущую наружу. Отсюда открывался впечатляющий вид на Северный фарватер: вот пылающая от носа до кормы "Гидра", по палубе то тут, то там мечутся фигурки людей – спасайся, кто может, пока не рванули погреба! Вот батарея № 7 отплевывается залпами, а за ней, в клубах порохового дыма мелькают "Единорог" и двухбашенная "Русалка". Эти осторожничают: не лезут за линию ряжей, а жуками выползают из-за батареи, дают залп и на реверсе машин пятятся, перезаряжая орудия. Так безопаснее, зато и самим пристреляться трудно: снаряды дают высокие всплески вокруг броненосцев, а попаданий не видно… А где еще один монитор, «Колдун»?
"Стрелец", тем временем, продолжал выписывать дугу между искалеченной «Гидрой» и батареей № 7. Мичман спохватился:
– Каблуков, повторяй за мной в башню, и пусть репетят в румпельное!
Подчиняясь переданным по цепочке командам, руль переложили, и «Стрелец» повернул к финскому берегу, уходя с линии огня батареи и британских броненосцев. Сережа подумал, что хорошо бы подрезать с носа неприятельскую колонну, тогда можно удерживать неприятеля в центре циркуляции, чтобы орудия заклинившей башни могли хоть изредка, но доставать цель продольным огнем. Но было уже поздно: неприятель выходил из боя. На стеньге головного «Принца Альберта» запестрели сигнальные флажки и оба броненосца поворотом «все вдруг» отвернули на вест; за ними торопились успевшие отползти назад «Циклоп» и еще один, однотипный с ним монитор. Сережа поискал глазами четвертый и обнаружил его по другую сторону батареи– со сбитой мачтой, осевший так, что палуба целиком ушла под воду, и волны захлестывают амбразуры башен. Догонять их не имело смысла: самый тихоходный из британцев имел верных три узла преимущества в ходе. К тому же, при такой погоне они окажутся в мертвой зоне для неподвижных орудий «Стрельца», зато сами смогут добросить снаряд-другой до преследователя из кормовых башен. Но это уже неважно – главное, что они уходят, бросая на произвол судьбы обреченных собратьев! Победа?
– Каблуков, репети: Задробить стрельбу, руль прямо! Машине сбавить обороты, самый малый!
И, не удержавшись, добавил:
– Кричи, братец: британцы поворачивают назад! Наша взяла!
III.«Мы, кажется, встречались?»
«Колдуну» досталось куда сильнее, чем «Стрельцу». Выбравшись за линию ряжей, монитор ввязался в дуэль с «Горгоной» - и попал под перекрестный огонь сразу «Горгоны» и «Циклопа». После чего закономерно огреб то ли пять то ли семь попаданий с малой дистанции, а напоследок – таранный, хоть и пришедшийся вскользь, удар, разворотивший правый борт в районе офицерских кают. Глубины на этом участке были крайне малы; «Колдун» сел на дно так, что, вода покрыла палубу на три фута. Некоторые спасались на мостике; туда переправили, в первую очередь, раненых и контуженных. Остальные стояли на палубе, кто по грудь, кто по пояс в апрельской ледяной воде. Всего из сотни человек команды в живых осталось не более семидесяти; чудо еще, что за полтора часа ожидания холод не собрал еще более обильного урожая жертв. Коченеющие в неласковой балтийской водичке люди пытались согреть друг друга, двигались, толкались, тормошили соседей, стараясь расшевелить тех, кто уже готов был сдаться. Здесь был и командир «Колдуна», капитан-лейтенант Веселаго, уступивший место на башне раненым. Он объяснял, как уберечься от смерти в ледяной купели, заставлял бороться за жизнь тех, кто уже потерял надежду на спасение. И, как подобает командиру корабля, последним поднялся на борт подоспевшего «Стрельца».
Они успели в последний момент – с веста развело волну, и люди, держались из последних сил. Сережа прикрыл «Колдуна» от волн корпусом своего монитора, и матросы из боцманской
команды, натасканные на тяжелые авральные работы при любой погоде, принялись гроздьями выдергивать скорчившихся от холода людей на палубу. Принесли одеяла, бушлаты, офицерские шинели; закоченевших «колдунцев» спускали в низы, к кочегаркам, отогревали возле пышущих жаром топок.С верхотуры башни Сережа видел, как тают за горизонтом дымы британской эскадры. Сердце его переполнял восторг – несмотря на тела погибших в кают-компании, на вид полузатопленного «Колдуна» и повреждения самого «Стрельца». Победа, победа - не уступающая тем, что одержаны в просторах Индийского океана, в узостях Босфора его однокашниками Карлушей Греве и Венечкой Остелецким! Два новейших британских монитора разменяны на один, допотопной конструкции, который, к тому же, можно поднять и отремонтировать. Да ведь это первый – самый первый! – бой русских броненосных кораблей с броненосным же противником, да какой бой! Больше десятка кораблей с обеих сторон, береговые батареи, открытое море! Ну, положим, назвать Северный пролив открытым морем значит сильно погрешить против истины, но все же, не пресноводная канава вроде какой-нибудь там Миссисипи, где сражались между собой речные броненосцы конфедератов и северян-аболиционистов. Этот бой шел по всем правилам военно-морского искусства, с применением самых современных средств: стальных казнозарядных орудий, револьверных пушек-картечниц, таранов. Потери тоже впечатляли – в сумме три боевые единицы выведены из строя, да и другим, надо полагать, крепко попало…
Мичман спохватился – пусть в мыслях, но он обидел «Стрельца», обозвал его допотопным старьем. А ведь тот честно прикрывал их своей броней от британских калибров, отвечал из своих девятидюймовок! Сереже сделалось стыдно перед старичком-монитором, будто он зазря, походя, ради красного словца, обидел седого ветерана, не кланявшегося пулям, когда он пешком под стол ходил… Мичман похлопал рукой по броне, и ладонь наткнулась на глубокую вмятину. На миг показалось – или это разыгралось слишком уж пылкое воображение?
– что монитор едва слышно проворчал: «Ладно уж, что с вас, молодых взять, прощаю на первый раз…»
– Да, крепко досталось нашим старичкам!
Сережа обернулся, смущенный тем, что кто-то стал свидетелем его душевного порыва. Перед ним стоял мужчина немного за тридцать; шинель не по росту, видимо, принадлежащая кому-то из офицеров «Стрельца», накинута на плечи, поверх матросской нательной рубахи нового образца, в синюю полоску, что совсем недавно введены на флоте. Офицерские брюки явно были длинны нынешнему владельцу, и тот аккуратно их подвернул.
Гость, перехватил взгляд мичмана:
– Спасибо вашим сослуживцам, мичман, приодели, как могли. Вид у меня непрезентабельный, но спасенному из пучины морской простительно-с...
Сережа вспомнил про свой заляпанный кровью и разодранный на спине сюртук.
– Позвольте представиться, капитан-лейтенант Веселаго-первый. Искренне признателен вам за спасение команды и меня, грешного!
Сережа замялся. Он, конечно, знал Веселаго – по службе, как и других командиров судов. Но было еще что-то – забытое, из далекого детства…
– Особо позвольте поблагодарить за заботу о нижних чинах, - продолжал меж тем капитан-лейтенант.
– Ваш баталер, храни его Никола-угодник, не поскупился: выделил три полные ендовы хлебного вина. Сейчас сидят по низам да кочегаркам, отогреваются, страдальцы. Еще полчаса, мичман, и люди не выдержали бы, а тут еще волна разошлась, ну ее к шуту! Вестового моего, Аггея, едва за борт не смыло, едва успел за рукав моей шинели схватиться, да так и оторвал по шву!
И тут Сережа вспомнил.
– Простите, мы ведь с вами, кажется, встречались?
Веселаго осекся и посмотрел на собеседника с недоумением..
– Ну, разумеется, мичман, и не раз. Да вот хоть осенью, в Гельсингфорсе…
– Нет, раньше! – мотнул головой Сережа. Улыбка у него расползлась чуть не до ушей, совершенно по-детски. – Вы, наверное, не помните, я с маменькой был в Кронштадте, на экскурсии, вы тогда на нашем «Стрельце» служили. Все нам показывали и объясняли! Мне девять лет всего было… - поспешно добавил он. – Вы еще матушку попросили меня не ругать, когда я сказал глупую шутку...
– Как же, припоминаю! – улыбнулся в ответ капитан-лейтенант. Сережа отметил, что улыбка вышла несколько вымученный, уголок рта у него отчетливо дергался. – Насчет коробки с леденцами? Я пересказал ее в кают-компании, так потом на столе долго стояла большая жестянка наилучшего монпансье «Жорж Борман»: старший офицер самолично гонял буфетчика за ним на Невский, к Филиппову [32] . Так вы, стало быть, закончили Корпус и теперь на «Стрельце»? Вот как жизнь-то порой оборачивается!
32
Владелец знаменитой сети хлебопекарен и кондитерских лавок в Москве и Санкт-Петербурге.