К востоку от Эдема. Том 1

— Погоди! Не пори горячку. В конце концов он мог играть на бирже. Так очень многие богатеют. У него были большие связи. Может быть, ему повезло. Вспомни, как было во время золотой лихорадки — тогда многие вернулись из Калифорнии богачами.

На лице у Карла была скорбь. Он перешел почти на шепот, и Адаму пришлось перегнуться через стол. Без всякого выражения, словно читая сводку. Карл говорил:

— В армию отец ушел в июне 1862 года. Три месяца проходил подготовку, здесь же, в нашем штате. Это, считай, сентябрь. Потом его часть послали на юг. Двенадцатого октября он был ранен в ногу и отправлен в госпиталь. Домой вернулся в январе. — Не понимаю, при чем здесь это?

— Он не сражался в Чанселорвилле, — падали с губ Карла вялые, тусклые слова. — И не воевал он ни в Геттисберге, ни в Уилдернессе, ни в Ричмонде, ни в Аппоматоксе.

— Откуда ты знаешь?

— Из его послужного списка. Мне его переслали вместе с остальными документами.

Адам глубоко вздохнул. Сердце его колотилось от радости, бушевавшей в груди, как море. Он покачал головой, будто не мог поверить.

— Как ему удалось всех обмануть? Как, черт возьми, ему это удалось? — говорил Карл. — И ведь все верили, никто не сомневался. Ты разве сомневался? Или я? Или моя мать? Нет, все верили. И даже в Вашингтоне. Адам встал из-за стола.

— Поесть в доме найдется? Я разогрею.

— Вчера я зарезал курицу. Если подождешь, я зажарю.

— А чего попроще, чтоб по-быстрому?

— Есть окорок, есть яйца.

— Годится, — сказал Адам.

Оставшийся без ответа вопрос мешал им, они обходили его стороной, они через него перешагивали. Их слова безучастно скользили мимо него, но их мысли были прикованы к нему неотрывно. Братьям хотелось поговорить о том, что их мучило, но они не могли. Карл, поставив разогреваться кастрюлю с бобами, жарил свинину и яичницу.

— Я распахал луг, — сказал он. — Занял его под рожь. — Как там земля?

— Теперь неплохая, когда от камней очистил. Эту пакость, — он провел пальцем по лбу, — как раз тогда и заработал: никак не мог один камень сдвинуть.

— Да, ты мне писал, — сказал Адам. — Я не помню, говорил ли тебе, но твои письма мне очень помогали.

— Ты почему-то мало писал мне про свою службу, заметил Карл.

— Да как-то не хотелось обо всем этом думать. Уж больно паскудно было, почти все время.

— Я читал в газетах про те кампании. Ты ведь тоще там воевал?

— Да. Мне тогда не хотелось про это думать. И сейчас не хочется. — Индейцев-то убивал?

— Да, мы убивали индейцев.

— Вот уж, наверно, дрянной народ.

— Наверно.

— Не хочешь — можешь не рассказывать.

— Да, я не хочу об этом говорить.

Они ужинали под свисавшей с потолка керосиновой лампой.

— Никак руки не дойдут колпак на лампе вымыть, а то было бы светлее.

— Я вымою, — сказал Адам. — Все ведь в голове не удержишь, понятно.

— Ты вот вернулся, вдвоем теперь полегче будет. Хочешь, сходим после ужина в салун? — Посмотрим. Пока, думаю, немного дома посижу. — Я тебе в письмах-то не писал, но в салу не у нас… там женщины. Не знаю, как ты насчет этого, а то могли бы с тобой сходить. Их там каждые две недели меняют. Я не знаю, как ты вообще… но, может, тебе охота? — Женщины?

— Да, наверху, в номерах. Очень даже удобно. Я вот думаю, ты вроде как давно дома не был, так что если…

— Сегодня нет. Может, в другой раз. А сколько они за это берут?

— Один доллар. И вроде все хорошенькие.

— Может, в другой раз, повторил Адам. — Как же их туда пускают? Удивительно.

— Я тоже поначалу удивлялся. Но у них там все продумано. — Сам-то часто ходишь?

— Раза два в месяц. А то скучно. Когда мужик один живет — тоска.

— Помню, ты писал, что подумываешь жениться. — Да, собирался. Подходящей невесты не нашел. И так, и сяк крутились братья вокруг главной темы. Только, казалось, подойдут к ней вплотную, как тут же поспешно отступят и опять примутся толковать об урожаях, о местных новостях, о политике, о здоровье. Они понимали, что рано или поздно вернутся к самому важному. Карлу больше, чем Адаму, не терпелось взять быка за рога, но и времени подумать у Карла было больше, а Адам еще не успел все осознать и прочувствовать. Он предпочел бы отложить этот разговор на завтра, но понимал, что брат не допустит. Он даже позволил себе открыто сказать:

— Давай насчет того, другого, поговорим утром.

— Пожалуйста, — ответил Карл. Как хочешь. Постепенно разговор себя исчерпал. Уже обсудили всех общих знакомых, все события в городке и на ферме. Беседа топталась на месте, а время шло.

— Пойдем спать? — спросил Адам.

— Посидим еще немного.

Они молчали, а ночь расползалась по дому и все понукала их, все подзуживала.

— Эх, жалко, не увидел я, как его хоронили! — сказал Карл.

— Небось богатые были похороны.

— Хочешь, покажу вырезки из газет? Они у меня все в одном конверте, в моей комнате лежат.

— Нет. Сегодня не стоит.

Карл круто повернулся вместе со стулом и поставил локти на стол,

— Мы должны разобраться, — сказал он, волнуясь. Можем тянуть сколько угодно, но надо же что-то решать.

— Понимаю, — кивнул Адам. — Просто у меня еще не было времени как следует подумать.

— А что толку думать? У меня вот время было, полно было времени, и ни до чего я не додумался. Я даже старался вообще про это забыть, и все равно возвращался к одному и тому же. Думаешь, время тебе поможет?

— Наверно, нет. Ты прав. Уж если так, давай поговорим. С чего ты хочешь начать разговор? Мы ведь и правда ни о чем другом сейчас думать не можем.

— Начнем с денег, — сказал Карл. — Их больше ста тысяч, это не пустяки. — А что деньги-то? — Откуда они взялись?

— Почем я знаю? Может, он на бирже играл, я ведь уже говорил. Может, кто-нибудь в Вашингтоне навел его на стоящее дело.

— Ты и вправду так считаешь?

— Я никак не считаю. Что я могу считать, если я ничего не знаю?

— Это огромные деньги. У нас целое состояние. Можем хоть всю жизнь на них жить и ничего не делать, а можем добавить к нашей земле еще кусок и окупить их с лихвой. До тебя, наверно, еще не дошло, но мы теперь богаты. В наших краях мы богаче всех. Адам засмеялся.

— Ты это так сказал, будто приговор зачитал.

— Откуда они взялись, эти деньги?

— Какая тебе разница? Может, лучше не ломать голову и жить в свое удовольствие.

— Но он не сражался при Геттисберге. Он за всю войну не побывал ни в одном бою. Его ранило в обычной перестрелке. Все, что он рассказывал, вранье.