К вулканам Тихого океана

Поскольку процесс кристаллизации лавы под поверхностью сопровождается потерей жидких материалов, главным образом воды, и в дальнейшем в горячем виде они поднимаются к поверхности земной коры, то дымок, постоянно курящийся над кратером, — явление совершенно нормальное. Если бы он исчез и «клапан» кто-нибудь засыпал, скажем, на несколько дней, месяцев или лет, это обернулось бы еще одним всеуничтожающим извержением. Справочники о вулканической деятельности свидетельствуют, что вулканы такого типа самые капризные. Их поведение не рискнет предсказать даже самый оптимистичный из вулканологов.

Работаем быстро, находиться здесь не очень-то приятно. Измеряем температуру, делаем эскизы «собора», ищем включения чужеродных пород, фотографируем. Порывы ветра, хоть и слабые, приносят немного прохлады и делают воздух более пригодным для дыхания. А вот на земле стоять невозможно: она обжигает, как раскаленный утюг. В одну из самых горячих трещин кладу лист бумаги — через минуту он уже коричневый. Фотоаппарат подвергается тяжелым испытаниям. Если бы мне кто-нибудь предложил взять в сауну «экзакту» или «никои», я бы только рассмеялся в ответ; а здесь разрушающее действие хуже, чем в сауне: жара и влажность, да еще сероводород в воздухе. А я-то обычно на ночь всегда прячу фотоаппараты в специальный пакет от сырости…

Начинает накрапывать дождь. Дождевые капли встречаем с воодушевлением. В некоторых местах, куда они попадают, раздается шипение, это подтверждает наши измерения: температура некоторых частей «собора» выше ста градусов. Минуты переходят в часы, пора уже спускаться. Вода, наполняющая бутылку, убывает, и, кажется, с каждой минутой концентрация дезинфицирующего хлора в ней повышается.

Габриэль и наш приятель-мальчишка счастливы, что мы наконец вернулись. Когда после возвращения в лагерь они получают по пачке табаку, их настроение улучшается. В котелке кипит чай, к ужину печеные голуби, яйца, немного батата, на десерт банка мандаринового компота. Бетель [9] , предложенный нам в уплату за компот, мы отвергаем.

9

Бетель — смесь пряных и острых на вкус листьев Piper betleс кусочками ореха арековой пальмы и с небольшим количеством негашеной извести. У народов Тропической Азии употребляется в качестве жвачки.

Работа на склонах Ламингтона идет успешно, еще раз поднимаемся на «собор» и, проведя в лагере четыре дня, спускаемся в Кендату, чтобы уже оттуда совершать походы за образцами горных пород. По сравнению с подъемом на Ламингтон это просто туристские прогулки.

В день спуска с Ламингтона льет дождь. У наших носильщиков прибавилось груза, дорога стала скользкой, но все равно, конечно, вниз идем быстрее, чем шли в гору. Помощники наши даже что-то напевают. Мелодия грустная, но настроение у них веселое — улыбаются, иногда смеются. Где-то на середине дороги между лагерем и Кендатой они начинают кричать, сообщая о нашем приближении. Короткие возгласы — и вот уже слышны со всех сторон отклики. Мы возле первых полей, а до Кендаты ходу еще два с половиной часа. Сюда каждый день приходят женщины, обрабатывают землю и собирают урожай. Ждем несколько минут, и наша группа увеличивается еще на два человека. Позже приходят женщины с детьми. В Кендату мы возвращаемся длинной процессией из тридцати человек.

Все наши вещи сложены, мы расплачиваемся с помощниками десятицентовыми монетами, каждый носильщик получает по восемь монет в день. На удивление всей деревни, одиннадцатилетний проводник тоже получает свою долю. Потом раздаем всю еду, какая у нас была с собой, сахар и соль. В доме для гостей распаковываем багаж, развешиваем белье, которое уже начало плесневеть, и в это время появляются женщины. Они приносят подарки. Арбузы, кокосовые орехи, кукуруза. батат заполняют весь угол. Это еще один мешок, не меньше пятидесяти килограммов. Мы отбиваемся от подарков как можем, пытаемся заплатить за фрукты, но это только усложняет наше положение. Нам никак не удается объяснить, что всего этого нам никогда не съесть и мы больше не хотим никаких приношений.

Визит старосты, лица в деревне высокопоставленного, свидетельствует о том, что нами все довольны, и говорит в какой-то степени об общественном признании. Он нам показывает новый, только что достроенный дом, и Габриэль объясняет, что мы должны в него переехать — нам следует жить в лучшем доме. Носильщики уже ждут, и в переезде участвует добрая половина Кендаты.

Ни о чем мы так не мечтаем, как о хорошем купании. Габриэль сопровождает нас. Купание в реке здесь подчинено своим правилам. Только я хочу спуститься к речке и войти в воду, как меня останавливает Габриэль: «Здесь нельзя, господин. Здесь купаются женщины». Через сто метров вниз по течению все повторяется — там купаются дети.

Наконец-то нам удалось смыть с себя недельный пот. Мы расслабились, нам хорошо. Остаемся у речки до самой темноты.

Утром в воскресенье вместо трех обещанных проводников не приходит ни один. Ждем час — никого. Габриэль проходит мимо домика с нахмуренным лицом и рассеянно смотрит на нас. Мы его зовем, он подходит и сообщает, что идти с нами не может. Наконец решаемся на самостоятельный поход. Пойдем к подножию вулкана исследовать застывшие лавовые потоки, потом поднимемся к небольшому паразитическому кратеру — все это километрах в шести от Кендаты.

Накрапывает дождь. Тропинка, которую мы выбрали, ведет пас, как ни странно, в правильном направлении. На картах она, естественно, не обозначена, и аэрофотоснимки дают весьма смутное представление о долинах и поселениях, и все — очень приблизительно. Наш разговор крутится вокруг странного поведения новых знакомых. Мы перебираем все события вчерашнего вечера, вновь и вновь говорим о том, что хорошо заплатили носильщикам, не оставили в обиде и тех, кто принес продукты. Пытаемся вспомнить сказанные накануне вечером слова и реакцию на них жителей. Никаких недоразумений не было. Настроение у нас испортилось.

Восемь часов утра. С отдаленной миссии Согано доносится слабый колокольный звон. Мы смотрим друг на друга и начинаем смеяться. Сегодня воскресенье, а в воскресенье нормальные люди не работают. Жители Кендаты вот уже пять, а то и десять лет, как обращены в христианство. И оно для них представляется вершиной цивилизации и прогресса. В воскресенье все идут в церковь, а не работают за деньги, не ходят в какие-то геологические походы. И мы должны были бы, если подходить к делу формально, поступить так же. Ян, имеющий некоторый опыт, не жалеет крепких слов в адрес миссионеров, пытаясь скрыть за ними главное: досаду от потери нашего авторитета у местных жителей. Мы забыли про воскресенье, а в нашем положении этого не следовало бы делать. Нам будет трудно объяснить им, что мы естествоиспытатели и к религии не имеем никакого отношения. К тому же мы понимали, что нетактично морочить голову нашим новым друзьям абсолютно непонятными для них доводами.

Погода нам не благоприятствует, дождь усиливается. В лесу и возле речек шум дождя раздается так сильно, что, кажется, слышишь падение каждой капли на большой плоский лист банана. Несколько раз идем прямо по реке: тропинок много, и мы не знаем, какую выбрать. Встречаем несколько островитян. На их лицах недоверие. Когда удается с ними поговорить, узнаем у них местные названия рек, ручьев, деревень. Обычно они нас немного провожают, не знаю почему — может быть, это вежливость, а возможно, желание поскорей выдворить нас со своей земли. Поиск образцов — занятие для них непонятное.

Когда в полдень мы отдыхаем у речки Эмборо, Ян обращает мое внимание на что-то коричнево-черное и скользкое, прилипшее к моим гольфам под коленом. Оторвать не удается. Оказалось, это пиявки. На каждой ноге по нескольку штук сантиметров восемь-десять длиной. Одни из них крутятся, другие лежат неподвижно, будто устали тянуть кровь сквозь гольфы. Ян спокойно советует:

— Возьми ее поближе к головке и крути против часовой стрелки. И сразу отпусти, если не отвалится, больше не дергай. Избавимся от них другим способом. Я со своими разделаюсь дома.