Кабала

— Я не интересуюсь чужими секретами, но позвольте задать вам несколько вопросов, — вежливо обратился он. — Можно ли познакомиться с Петром Парфенчиковым?

— Я не отказал себе в удовольствии представиться. Встав с кресла, протянул руку.

— Это я сам. С кем имею честь?

— Писмарчик. Владимир Писмарчик.

— Чем могу служить? — неторопливо спросил я.

— Как понимать вашу рекламу? Фигурально? Или вы уничтожаете цели на игровом компьютере?

— Нет-нет. Я выполняю заказы в реальном времени, берусь за реальные цели, физически ликвидирую любой объект, невзирая на уголовные кодексы. Ведь какие обвинения могут предъявить Парфенчикову? Я уничтожаю все, что пожелаю, но не с помощью самолетов, ракет и бомб, представленных на выставке. Я не рассчитываю на динамит и гексоген, а направляю на объект необыкновенную разрушительную энергию мысли. Поэтому нет и не может быть никаких доказательств моей вины. Мало что человек задумал. Теперь в России дерзость не осуждаема!

— Что-то не верится мне, уважаемый господин Парфенчиков, что вы на такое способны. Можете ли продемонстрировать свои удивительные таланты?..

— Пожалуйста, воля ваша, коли просите. Через секунду я уничтожу всю вашу одежду. Вы останетесь голым. Готовы?

— Уничтожите мою одежду? Вот так просто, щелчком пальцев? Вертлявым словцом из восточных сказок? Ха-хаха! Вы просто ненормальный! Кем же еще вас назвать?.. Да и все так думают!

Писмарчик обвел взглядом уже толпившихся перед стендом смеющихся посетителей. Он почти согнулся от хохота. В его гадком взгляде прочитывалось презрение. Я оскорбился. Искушение немедленно проявить оригинальные способности усилилось. Я пристально, с сильно бьющимся сердцем, наблюдал за публикой. От волнения мне не хватало воздуха. Чувство озлобленности подтолкнуло к действию.

— Уничтожается одежда господина Писмарчика! — объявил я громким голосом.

Я мог бы ликвидировать ее лишь мысленно, но мне захотелось зрелищности и криков изумленных зевак. И я был удовлетворен — передо мной стоял абсолютно голый Писмарчик с выпученными глазами! Горшком туи он затравленно прикрывал свои гениталии и, как помешанный, озирался. Казалось, головки мака теперь смеются вместе со мной.

— Что вы сделали? — вначале шепотом, а потом все громче повторял он. — Оденьте меня! Я не хочу быть посмешищем! Сказал, немедленно оденьте меня! В чрезвычайном недоумении Писмарчик не знал, как себя вести. А я был доволен, более того, восторг переполнял меня. Я всем сердцем почувствовал безумное наслаждение, которое доставляет возможность быть сверхчеловеком.

— Вы требовали доказательств, господин Писмарчик! Вот они! Убеждайтесь! Убеждайтесь! Доказательства весьма веские. А вот воссоздать уничтоженное я, простите, не обещал. У меня такой программы пока нет. Прощайте, Фома неверующий! Я больше пальцем для вас не пошевельну!

К моему стенду с криком и визгом бросилась толпа. Одни в истерике настойчиво вопрошали, почем один заказ. Несколько человек схватили мои руки и стали их целовать. Кто-то упал на колени. Молодой человек, вцепившись в мои брюки, жалобно умолял навсегда уничтожить всю службу ГИБДД.

— Кто только заступит на работу в эту проклятую контору, должен тут же окочуриться. Прошу вас. Дальше так жить нельзя…

— Убейте всех пожарных инспекторов. Спасите Россию. Они душат нас поборами. Умоляю… — рыдала полная блондинка.

— Взорвите миграционную службу! — причитал здоровый краснолицый мужик. Уничтожьте этих кровососов! Они ежедневно уводят с моей стройки рабочих якобы для проверки документов. К регистрации не придерешься, но они продолжают уводить одних и тех же людей, чтобы вымогать у меня деньги. Это вероломство нарушает график строительства. Я несу убытки! Разбомбите их шарашку!

Тут до слуха донесся писклявый женский голос:

— Господин Парфенчиков, вы наша надежда! Отправьте на кладбище всех инспекторов Роспотребнадзора. Это нелюди! Бесполые существа, получающие оргазм от взяток. Душат нас! А управы на них нет!

Раскрасневшееся лицо просительницы передергивалось от возбуждения. Группа крепких мужиков басила в унисон:

— Нанеси смертельный удар по стройинспекции. Вот поганая порода — как тараканы и крысы, они могут прятаться по темным углам подвалов. Не промахнись. Истреби всех до одного! Государство плюет на их беспредел! Спаси хоть ты нас! Раздави этих негодяев!

«Опусти в сточную канаву всех судей. Тотальной продажностью они губят страну», — несла огромный щит другая группа граждан. Несколько молодых людей настойчиво требовали отключить телевидение и поместить всех журналистов в клинику Кащенко! Жалость и испуг охватили меня. На великий проект по избавлению соотечественников от чиновничьих паразитов и от акул медийного цеха, казалось, не хватит сил. Я на мгновение опомнился, поднес к себе мешок молотого мака, съел на сухую еще две ложки и стал ждать прилива свежих сил. Мне уже недостаточно было слышать и созерцать окружающий мир, как это делают миллиарды современных людей. Особенно те, кто сидит у телевизора. Я хотел значительно большего — чувствовать его, размышлять над ним, совершенствовать его. А это самое главное помогало мне в таком деле чудеснейшим образом. Ведь, чтобы сесть на маковую головку, необходимо иметь богатейшую душу и интеллект с ироническим окрасом. Нынешняя же моя жизнь обращена лишь вовнутрь — на фантастическую сцену подсознания. А там неимоверная многоэтажность, во многих углах прячутся причудливые персонажи, из-за каждой двери проглядывают очертания фантастических сюжетов, просятся к распознанию рукописные тексты. Поэтому сейчас я был уже уверен: дополнительная энергия опиатов воспалит мой разум, пробудит во мне новую радикальную силу, способную в миг уничтожить всех этих мерзавцев. Ведь самые ужасные заблуждения, пронизывающие все нынешние социальные доктрины, заключаются в том, что человека, каким бы он ни был грубейшим нарушителем законов общежития, нельзя убивать. Вот еще! Ха-ха-ха! Но как же изменить людскую породу к лучшему? Откуда ждать другие рецепты обновления? Что, с неба? Но религия давно обанкротилась, полторы тысяч лет хватило, чтобы разум стал относиться к Божественному Писанию пренебрежительно, да другого и не могло быть. Сколько же можно верить в чудеса? И не только внешние, по поводу которых сущий завал антинаучных заявлений, но внутренние? Например, что с помощью «боговдохновенных» текстов люди способны качественно изменить свое духовное кредо. Дескать, скрижали Библии отличаются от всех других текстов мощной Божественной силой. По логике вещей именно так и должно быть. Ведь, если священные книги есть ни что иное, как действительно слово Божье, то эти тексты обязаны иметь некую чудотворную силу, меняющую людскую суть. Но что, история христианства хоть на йоту доказала Божественную энергетику этого документа? Что, есть нынче смельчаки, способные настаивать на этом или научно обосновать изложенную пращурами фантазию? Конечно, единицы найдутся, скажем, один — два процента от всей популяции, но людской-то массы нет! А ведь как раз в массе дело, если Он создал всех, а не какую-то избранную группку. Тут я вспомнил своего приятеля Таирова, который упрашивал меня не задавать ему каверзных вопросов, связанных с религией. “Не спрашивай меня об этом, моя вера еще слаба! Понимаешь, я не хочу слышать ничего такого, что может поставить под сомнение мои религиозные убеждения…” — Так ты же сорок лет денно и нощно проводишь в церкви. Читаешь Евангелие, Ветхий Завет. По-моему, это твои единственные книги. Почему же в тебе такой тонкий слой христианства? Ты что, без должного прилежания читаешь и слушаешь слова Господа? Забывчив? Невнимателен, слаб умом? Или они не имеют никакой силы?» А в ответ на все мои спорные пассажи до слуха доносятся лишь твои огульные или пустые ответы, а то и истерические вопли: “Оставь меня, я еще слаб…” Да ну его, этого Таирова, сказал я себе. Одно ясно: все эти священные тексты — сплошная литературная выдумка! Они не только на убеждения перестали влиять. Да и влияли ли? Они уже и на культуру не работают. К Богу обращаются лишь слабые духом за химерической помощью. На самом деле редко ожидая какого-то реального эффекта. Так сказать, по инерции поколений. И каждый при этом в душе понимает, что все впустую, ну а вдруг? Как же можно быть в трезвом уме, если, конечно, ум имеется, и просить о помощи, понимая, что о ней же просят семь миллиардов людей? Пустое, пустое это все… Почему же нельзя уничтожать человеческую порчу? Ведь сорняки выкорчевываются! Без прополки человечество зарастет паразитами и окончательно выродится. И этот процесс уже виден. Вот я сам! Кем был в недавнем прошлом? Гнидой, гнидой! Хочется повелительным движением исцелившегося пропустить через мясорубку прошлое, вырвать из календаря неуклюже прожитые годы. Поэтому вернее считать, что родился я после первого принятия маковой головки. Что именно она стала путеводной звездой моего настоящего. Если биологический отец мой Петр Парфенчиков, то духовный — Мак Опиатович Кукнаров. Что я без него? Парфенчиков, умноженный на ноль! Ноль! Только сказочное растение подарило мне жизнь истинную…

Тут я спохватился, что обещал публике уничтожить всю бюрократическую рать. Приняв позу опытного агронома, ищущего в саженцах изъяны прививки, проведенной малограмотными студентами, я воодушевленно, без риска огорчить самого себя, скомандовал:

— Всех гаишников, строительных инспекторов, проверяющих Роспотребнадзора, весь судейский корпус, миграционных службистов, врачей санитарного ведомства, всех участковых, пожарных, думцев и сенаторов, а заодно журналистов опустить в состоянии паралича в сточную канаву, чтобы не выползли. Уничтожить, сразить их насмерть укусом скорпиона, отправить на клад-би-ще!

— Ура! Ура! Браво! Наконец! С бюрократами покончено! — завопила, затрещала толпа.

Впрочем, эту публику я тоже в последнее время недолюбливал. И в какой-то момент мелькнуло даже: не послать ли ее по тому же адресу? Но вдруг сквозь гул благодарности до слуха долетел перестук колес. Этот настойчивый звук отвлек меня, и я, уже совершенно очнувшись, оказался лежащим с подтянутыми к подбородку ногами на койке в своем купе. Приступы, назойливо донимавшие меня давеча, окончательно исчезли. Мир воображения рухнул. Зашевелилась глубокая обида на себя. Ведь я всегда предпочитал грезы взбалмошного сознания осязаемой действительности, потому что никакая телесная боль не была способна тронуть завороженную опием душу…

Было светло, но соседи спали. На верхней полке даже гулко похрапывали. Я малодушно глянул в окно на унылый, знакомый пейзаж: жидкий придорожный лес, устланный саранкой, — цветком, похожим на лилию, — и тут же почувствовал на зубах вкус выкопанного корня, что обострило воспоминание о маковой головке. Впрочем, моя мысль сразу оборвалась, и я заметил путевой столбик — 1463. В этот момент я уже окончательно пришел в себя. «До Кана еще 1376 километров», — мелькнуло в моей голове. Я похвалил себя за способности к молниеносному счету. Потом мне пришло на ум, что именно ложки молотого мака, их постоянное сложение и умножение, озабоченность, что их не хватит, или настороженность — не переборщить бы, чтобы не впасть в кому, стали постоянным стимулом к арифметическим действиям. Приходилось все время считать, сколько я выпил, какой срок прошел после очередной порции и насколько этого божественного цветка хватит, регулярно вести подробную опись остатков. И все эти цифры держать в голове.

Как-то незаметно и чрезвычайно быстро я опять впал в состояние ожидания очередной порции этого самого. Воображение тускнело, память перестала пульсировать воспоминаниями, а разум угасал. Надо было освежиться, взбодриться, всколыхнуть себя фантасмагориями. Без них жить уже совершенно невозможно. Нисколько не медля, я торопливо съел пять ложек молотой маковой головки, закусил печеньем, лежащим на блюдце, запил холодным чаем, видимо, оставленным проводником, и, плюхнувшись на жидкую подушку, закрылся простыней в ожидании прихода. «Сейчас кукнар откроется быстрее, мучное изделие стимулирует пищеварение», — подумал я, закрыв глаза.