Каббала и бесы

«Или» Лева должен был понять сам. И он понял – понял так, как этого ждал от него раввин.

В один из вечеров после недельного корпения над страницей Талмуда Лева, совершено вымотанный, повалился в постель. Абайе и Рова, респонсы вавилонских гаонов, Йосеф Каро и Хафец Хаим [84] смешались в одну кучу, Лева скрипел зубами от бессилия, но ничего не мог с собой поделать. Вопросы, поначалу казавшиеся довольно простыми, обрастали немыслимым количеством уточнений, подвидов и частных случаев. Его соученики прекрасно разбирались во всей этой катавасии и часами препирались между собой, что же действительно хотел сказать Виленский Гаон [85] своим комментарием. Каждый из спорящих претендовал на точное понимание мыслей Гаона, цитаты летали, словно дротики, а толстенные тома, то и дело снимаемые с полок в поисках ответа, напоминали щиты.

84

Знаменитые комментаторы Талмуда и вытекающих из него законов.

85

Великий ученый XVIII века рабби Элиягу бен-Шломо Залман из Вильно.

Лева устало опустил веки, и перед глазами снова поплыл текст. На сей раз он перемещался совсем медленно, наподобие титров в начале кинофильма, и Лева совершено спокойно смог его разобрать. К величайшему изумлению, он узнал ту самую страницу, над которой сидел всю неделю. Но удивительное началось позже; страница закончилась, и в трех отдельно возникших строчках Лева прочитал вопрос, повергший в недоумение главу ешивы.

Но на одном, даже самом хорошем вопросе далеко не уедешь. От Левы ждали новых, к нему стали подходить советоваться, а он, кроме общих слов, ничего не мог произнести. Такое положение было стыдным, неудобным и неприятным, Лева силился, как мог, пытаясь вникать во все подробности учения, но количество подробностей плохо согласовывалось с его интеллектуальными возможностями и со временем, в течение которого он мог сосредоточенно учиться. Впервые за все годы учения Лева почувствовал, что настоящий интеллектуальный труд может оказаться труднее рытья колодцев. [86]

86

Отчетливая параллель с праотцом еврейского народа Исааком, о котором Тора рассказывает, что он постоянно копал колодцы в Ханаане; и сколько бы раз их ни закапывали филистимские пастухи, Исаак откапывал их снова. По мнению некоторых комментаторов, эти колодцы также символизируют духовные поиски Исаака и его верность монотеизму отца, которая уподобляется «живой воде». Отсюда и та аллюзия, которой пользуется писатель. Само название города, в котором происходит действие всех рассказов этой книги – Реховот, – связано именно с колодцами Исаака. Так назвал Исаак выкопанный им колодец, право на который у него никто не оспаривал: «И отойдя оттуда, он выкопал другой колодец, и не спорили о нем, и называл его «Реховот» – «Простор»; «Вот теперь Господь дал нам простор, и разрастемся мы на этой земле» (Бытие, 26:22). Таким образом, Реховот является символом укоренения евреев в Земле обетованной.

Прошло еще несколько месяцев. Лева, сжимая зубы, грыз, бился, подползал, ввинчивался в неприступную стену книг. И однажды утром…

Да, именно так оно и происходит. И не только с Левой. Наверное, мир устроен определенным образом и каждый, кто вкладывает всего себя для достижения цели, в конце концов получает то самое «однажды утром». Счастлив человек, который хоть раз в жизни удостоился этой радости.

В то утро он как всегда, занял свое место в огромном зале, наполненном гулким шумом непрекращающихся споров, открыл «Шулхан Арух» и, привычно напрягшись, погрузился в спор между Райведом [87] и Рамбамом. Обычно Лева медленно, чуть не по складам, разбирал каждое слово, выписывал все аббревиатуры, потом подолгу размышлял над смыслом предложений и лишь к концу дня начинал понимать суть и направление спора. Его соученики преодолевали этот этап примерно за полчаса и быстро переходили к другим комментаторам, поглядывая на Леву с плохо скрытым сожалением. Но он уже привык к роли тугодума и перестал обращать на них внимание, хотя первые два года в ешиве он, Лева, лучший студент своего «потока» по электронике, заливался от каждого такого взгляда краской стыда и обиды.

87

Один из признанных авторитетов, рабби Авраам бен Давид (сокращенно – Райвед, 1120–1197), написал критические замечания к «Мишне Тора» Рамбама. Суть замечаний сводится к протесту против самой идеи подмены Талмуда кодексом законов, которые к тому же приводятся без доказательств и ссылок на источники.

Текст оказался на удивление простым, Лева понимал смысл слов с первого прочтения, а уже знакомые аббревиатуры расшифровывались сами собой. Закончив комментарий и бросив взгляд на часы, он с удивлением отметил, что прошло всего пятьдесят минут.

«Повезло, – подумал Лева. – Сегодня попался легкий кусочек!»

Он запланировал на этот комментарий часа три-четыре и, раз такое дело, решил посмотреть, как развивается спор дальше.

Второй комментарий Лева одолел за три четверти часа, третий – за сорок минут, четвертый – за тридцать пять. Опасные извивы черных значков превратились в знакомые, домашние буквы, смысл проступал через них немедленно, озвучивался сам собой.

К концу дня Лева закончил свою недельную норму. Долгое время он не решался поделиться ни с кем своими успехами, а только лихорадочно листал и листал страницы, словно опасаясь, что чудесное проникновение может исчезнуть так же внезапно, как появилось.

Но оно не исчезло. Через пару недель Лева, прислушиваясь к фехтовальной риторике соседей по скамейке, вдруг услышал явный провал в их рассуждениях. Они, в великой своей самонадеянности, проскочили мимо одного комментария, который Лева, проверяя свои возможности, прочитал только вчера.

Откашлявшись, он попробовал вступить в спор. На него поглядели сначала с недоумением, потом с неприкрытым удивлением. Уцепившись за комментарий, Лева продолжил мысль и придал ей несколько иной поворот. Как этот поворот пришел к нему в голову, откуда взялась уверенность в том, что спор должен завершиться именно так, а не иначе, он объяснить не мог. Мысли сами собой возникали в его голове, а язык едва успевал передавать эти мысли. Спустя пять минут монолога Лева замолчал и вопрошающе поглядел на товарищей.

– Ты это откопал в какой-то книге, – спросил один из них, – или сам придумал?

– Сам, – с плохо скрываемой гордостью ответил Лева.

– Силен! – хлопнул его по плечу сосед. – Пойдем к раву – расскажешь.

Раввин внимательно выслушал Леву, быстро отыскал логический провал в цепочке его рассуждений и так же быстро объяснил, в чем заключается правильный ответ. Закончив объяснение, он чуть пристукнул Леву по затылку.

– Молодец! Настоящий молодец. Прорвался. Вот теперь у тебя начнется настоящая учеба.

И она началась. Все остальное в жизни стало неважным и неинтересным, главное, манящее и увлекающее сосредоточилось в книгах, примечаниях комментаторов, распутывании их объяснений и споров. Докопавшись до сути вопроса, Лева испытывал величайшее наслаждение, иногда ему хотелось, словно почти забытому классику из прежней жизни, бить себя по щекам и орать на всю ешиву: ай да Лева, ай да молодец!

Отношения с раввином перешли в какую-то новую стадию: в том, как он теперь поглядывал на Леву, сквозили участие и забота. Он все чаще приглашал Леву домой, на субботнюю трапезу и подолгу обсуждал с ним разные вопросы, связанные с учебой. Между ними потихоньку начала возникать та трогательная, трепещущая ниточка, из которой при удачном стечении обстоятельств вырастает удивительная связь между Учителем и избранным учеником. Лева понимал это и, замирая от гордости и восхищения, старался выполнять советы раввина до мельчайших подробностей. Выбрав его в качестве образца для подражания, Лева изучил манеры Учителя, составил список главных особенностей поведения и старался в точности им следовать.

Раввин не поднимал глаз выше, чем на четыре локтя; всегда ходил в черной шляпе; сосредоточенно молился; не глядел по сторонам; обходил собрание людей, чтобы не беспокоить их; не вкушал трапезы, не освященной исполнением заповеди; того, кто его злил, старался умиротворить; голос его был приятен: он давал пояснения на понятном языке, избегая сложных арамейских выражений.

Несколько месяцев пролетели в полнейшей эйфории: у Левы теперь все получалось, все казалось простым и логичным, нужно было только сесть и приложить усилия. А потом – потом стало труднее и труднее, мысли снова начали тяжело ворочаться в голове. По уже начинающей складываться привычке, он немедленно поделился своими ощущениями с Учителем.

– Пора жениться, – решил раввин, выслушав Левины жалобы. – Без женщины мужчина только половина человека. Вот увидишь, как подскочит твое понимание после свадьбы!

Ничего против женитьбы Лева не имел, и мама давно тормошила его вопросами о планах на будущее. Маме очень хотелось стать бабушкой.

– Поторопись, пока у меня есть силы! – предупреждала она, угрожающе подняв указательный палец. – Поторопись, я тебе говорю, поторопись, а то не успеешь!

Выслушав Левино согласие, раввин поднял указательный палец – совсем как мама.

– Надеюсь, ты понимаешь, – добавил он, – что сватать тебе будут только из вернувшихся к религии, таких, как ты. На девушку из знатного дома даже не рассчитывай.

– Почему? – искренне удивился Лева. – Разве мы не одинаковы?

– А почему ты решил, будто все одинаковы? – в свою очередь удивился раввин. – Пока наши родители делали революцию, заедая ее свининой с молоком, и тратили жизнь на прочую ерунду, другие евреи не переставали учиться и соблюдать заветы. Твоя мама ведь не ходила в микву?