Каблук Маноло

— Конечно, — с неожиданным придыханием произнесла Фрида, взяв Габриеля за руку. — Пойдем, я провожу, — проворковала она.

Я еле сдержалась, чтобы не пнуть ее: вот идиотка! Ну почему Фрида всегда ведет себя — прямо неудобно говорить — по-девчачьи! Впрочем, приобщившись к таинству поцелуев, я поняла, что вряд ли вправе ее винить.

— Тогда, наверное, до свидания, — сказал Габриель, пока Фрида тащила к лифту. — Увидимся.

— Пока! — Я помахала рукой.

Фрида уволокла Габриеля за угол, и он скрылся из вида. Для меня, видимо, навсегда.

Не успела я осознать, что Фрида до неприличия втрескалась в английского певца, как послышался мамин удивленный возглас:

— Боже, у тебя под курткой собака!

— Это собака Никки Ховард, — пояснила я.

— А у тебя-то она как оказалась? — изумился папа.

— Очень просто. Знаете, с чего все началось? Я тут недавно обнаружила, что кто-то запихнул мои мозги в тело Никки Ховард.

Доктор Холкомб сразу занервничал и распахнул дверь ближайшего кабинета, предлагая продолжить разговор там.

— Давайте сядем и спокойно поговорим.

— Вы совершенно правы. — Входя в кабинет, я гордо подняла голову. — Нам действительно есть о чем поговорить.

Глава тринадцатая

— Пойми меня правильно, — начал доктор Холкомб, усаживаясь за огромный стол красного дерева. — Хирургическое вмешательство было единственной возможностью спасти твою жизнь, Эмерсон.

— Ясно, — кивнула я. — Только вряд ли вы пересаживаете мозги всем кому ни попадя. Как это мне повезло стать первой?

Доктор Холкомб закашлялся.

— Стойте! Выходит, я не первая?

— Конечно, нет. Уж поверь мне на слово, — рассмеялся доктор Холкомб. — Безусловно, самая молодая, но никак не первая.

— Но… как же так? Несколько месяцев назад показывали документальный фильм про нейротрансплантацию. Там сказали, что людей пока не оперируют.

— Это по официальной версии, — заметил доктор Холкомб. — Ни один из наших пациентов не пожелал обнародовать результаты операции. Хотя, как ни странно…

— Ни один из пациентов? То есть вы хотите сказать, что провели не одну операцию?

— Естественно, — кивнул доктор Холкомб. — Процедура отработана. Мы уже несколько лет практикуем такие операции. Хотя это чрезвычайно дорого, и поэтому мало кто может себе это позволить. Что касается твоего случая, то с травмами такой тяжести не выживают в принципе. Однако по чистой случайности жизнеспособное донорское тело оказалось в нашем распоряжении в то же время, когда у тебя остановилось сердце.

— Жизнеспособное донорское тело? — повторила я. Слова не шли с языка. — Вы о Никки Ховард? Как же так можно? Это ведь человек, в конце концов.

— Доктор Холкомб все понимает, Эм, — вставила мама.

Мы с родителями сидели на кожаных стульях напротив стола доктора Холкомба. Неподалеку от нас на диванчике устроились мистер Филлипс — юрист из «Старк энтерпрайзиз» — и доктор Хиггинс.

— А какое отношение имеет к моей операции «Старк энтерпрайзиз»? — спросила я.

На что мистер Филлипс ответил:

— Вы находитесь под опекой Института неврологии и нейрохирургии Старка — одного из подразделений больницы «Манхэттен дженерал». «Старк энтерпрайзиз» — основной учредитель института, единственное в мире медицинское учреждение, где проводится нейротрансгтлантация. Естественно, «Старк энтерпрайзиз» не афиширует существование института или свою с ним связь по некоторым, так сказать, этическим причинам.

— То есть для того, чтобы достать тело для пересадки, — догадалась я, — достаточно объявить, что в этом организме погиб мозг. И тогда — пожалуйста! — донорский материал готов.

— Ну, как-то так. Правда, в сильно упрощенном виде, — подтвердил мистер Филлипс.

— Эмерсон, — вступила доктор Хиггинс, — дело в том, что Никки Ховард страдала редкой формой врожденного порока мозга, о котором никто не подозревал. Жить с аневризмой — все равно что на пороховой бочке — может рвануть в любой момент. Так вышло, что у Никки произошло кровоизлияние в мозг практически в то же время, когда на тебя упал экран. В связи с растущими беспорядками администрация гипермаркета «Старк» распорядилась, чтобы в день открытия, помимо бригады «скорой помощи», дежурили еще и реаниматологи. Именно поэтому вы с Никки сразу же попали в руки квалифицированных врачей, которые сумели доставить вас до больницы живыми. Однако в больнице выяснилось, что шансов на выживание у вас не было. По крайней мере, по отдельности.

У папы заблестели глаза. Я никогда не видела, чтобы он плакал (разве что во время просмотра «Отчаянного ремонта» по ТВ).

— Когда мы приехали, ты была жива только благодаря специальной аппаратуре. Мы фактически уже прощались с тобой.

— А потом появился доктор Холкомб, — продолжила мама, у которой тоже стояли слезы в глазах. — Осмотрев тебя, он сказал, что, в принципе, можно попробовать тебя спасти. Хотя риск огромный. И возможно, будут осложнения.

— Например, проснуться в чужом теле? Такое осложнение ты имела в виду?

— Да, ты теперь совсем другой человек, Эм. Но только снаружи. Изнутри ты осталась та же самая. Вот поэтому доктор Холкомб и его коллеги не советовали нам сразу же посвящать тебя в подробности лечения. И так слишком много всего произошло. Нужно время, чтобы ты привыкла к своему новому состоянию.

Неужели это происходит со мной?

— Послушайте, — проговорила я, стараясь не разреветься. Как могли мои родители пойти на такое? Почему они согласились на операцию? — Это неправильно. Вы не имеете права так поступать. Извращение какое-то!

— А теперь, дорогая моя, послушай-ка меня, — раздраженно сказал доктор Холкомб. — О каком извращении ты говоришь, позволь узнать? Тысячам людей ежегодно ставят официальный диагноз — смерть мозга. А у тысячи других оказываются нежизнеспособные тела. Что плохого в том, чтобы дать человеку единственный шанс выжить? Кроме того, — добавил он уже более спокойно, — тебе вообще, по-моему, грех жаловаться. Я превратил тебя из смертельно раненной девочки в супермодель! Да многие девчонки просто душу бы отдали (причем буквально!), чтобы оказаться на твоем месте!