Качели Отшельника (сборник)

— Успеем, — ответил тот. — Отобьем, тогда… видно будет.

— Ладно, — вздохнул Андрей. — Только случится с ней опять что-нибудь. Застрянем здесь.

— Не скули, — попросил Николай.

С другой стороны к нему подполз Алексей и сказал:

— У меня даже винтовки нет.

Невдалеке снова разорвался снаряд. Грохнуло, оглушило на секунду. Замолк строчивший рядом пулемет.

— К пулемету! — крикнул кто-то хрипло. Похоже, Савчук.

— Есть, — отозвался Николай. — Вот и ползи к пулемету. Умеешь?

— Что?

— Обращаться с пулеметом.

— Нет.

— А, чтоб тебя… Держи автомат. Вот запасные диски. Сдуру-то не трать зря. — Николай пополз вправо.

«Не умеет ведь и он», — подумал Алексей, но пулемет справа вскоре застрочил.

Светало. И внизу, у подножия холма, уже отчетливо можно было различить фигурки людей. Они поднимались и разрозненными группами бежали вверх, стреляя на ходу, падая, поднимаясь. Некоторые оставались лежать неподвижно. И когда эта волна уже почти накатывала на окопы, что-то в ней ломалось, и она отступала назад. И тогда начинали рваться снаряды. Андрей и Алексей уже освоились немного и, когда начиналась молотьба снарядами и минами, прыгали на дно траншеи, прижимались к земле, ближе к передней стенке. Только раз Андрей буркнул:

— Попадет один такой в землянку… и все.

Алексей ничего ему не ответил.

Наступила небольшая передышка. Уже и солнце припекало. Хотелось пить. По траншее пробежал Савчук, без сумки, грязный. Автомат колотил его по спине. Он на ходу что-то кричал, и его все понимали. Кто-то тащил коробки с патронами и сухой паек.

И тоска какая-то подступила к горлу.

Отходят! Отходят! Кто отходит? Отступление.

— Нам прикрывать! — крикнул Савчук, опять пробегая мимо. — Эх, еще бы с полсотни человек.

К обеду их было уже менее полусотни. К вечеру — десять. А потом осталось четверо: Савчук, Алексей и еще двое. И Алексей уже обучился стрелять из пулемета.

— Вот что, ребята, — сказал Савчук. — Приказа об отступлении нам не будет. Не успеет дойти приказ.

В пяти километрах позади них была река. За рекой — город. Город заканчивал эвакуацию. Кто-то должен был удерживать врага любой ценой.

Рядом с машиной времени, землянкой, упал снаряд и разворотил входную дверь. Но машина все еще вздрагивала чуть заметно. Это работали ее двигатели… или просто земля вздрагивала от разрыва снарядов.

А потом наступила тишина. Не по кому даже было бить снарядами.

Так не дошли трое парней до своего времени. И было им всего по двадцать лет… Многие не дошли. Остались на полях разбросанные на тысячах километрах землянки, похожие на ту машину времени. И уже не различить среди них, где она. А стоит она, почти совсем целая и невредимая, только дверь разворочена. Входи, снимай блокировку и отправляйся в будущее.

ГОРОД МОЙ

С высоты птичьего полета город был похож на прилавок огромного обувного магазина с расставленными на нем в строгой симметрии серыми стандартными коробками.

По вечерам, когда на него опускались пыльные сумерки и улицы пустели, казалось, что люди укладывают себя в бетонные упаковки, а блестящие линии уличных фонарей напоминали бесконечный шпагат, во множестве мест туго завязанный на узлы мигающими перекрестками. Утром призрачные светящиеся нити улиц постепенно размывались и исчезали, и крупнопанельные упаковки, словно облегченно вздохнув, выпускали из-под своих крыш тысячи горожан, спешащих на работу, озабоченных домохозяек с авоськами и молочными бидонами, тучи вечно взъерошенных ребятишек и косяки стройных девчонок.

В эти нежаркие утренние часы, особенно если ночью шел освежающий дождь, город словно приподнимался на цыпочках, протягивая к солнцу зеленые ветви своих молодых скверов, бульваров и садов. И тогда пропадало ощущение размеренной серости и нелепости существования города, и город улыбался. Иногда в этой улыбке сквозил восторг, словно он видел себя сильным, красивым и нравящимся людям.

Но скоро трубы фабрик, заводов и электростанций заволакивали голубое небо белесой дымкой и пылью, и город понуро наклонял голову к асфальту, опуская вниз запыленные худые руки, распадался на бесконечный ряд серых бетонных упаковок, стыдясь своей безликости и недоумевая, что заставляет людей плодить штампованные унылые кварталы.

Город знал, что он некрасив и бесформен. Но он был удобен. В квартирах газ и вода, в соседнем доме магазин, через два квартала кинотеатр, в двадцати минутах езды драматический театр и филармония, в пятнадцати километрах тайга, теперь уже просто лес с жестянками, битым стеклом, порезами на деревьях, киосками «Пиво-воды» и прокатными пунктами, но зато и с цветами, лохматыми лапами кедров и капризно изогнутыми ветвями берез.

Город мучился сознанием собственного несовершенства и неполноценности, но в какой-то мере его успокаивало то, что он все же нужен людям.

…Виталий Перепелкин покидал Марград. Он поссорился с ним. Они не поняли друг друга. Виталий Перепелкин обиделся на город.

— Да я отсюда ползком уползу, с закрытыми глазами, — в какой уже раз говорил он своей жене. — И не расстраивайся ты, Зоя. Усть-Манск ничем не хуже Марграда. Даже во сто раз лучше. Построю там «падающую волну». А потом еще и еще. Представляешь, какая будет красота?!

— Уж я-то представляю, — сухо ответила Зоя.

— Да! Надо же посидеть молча перед дорогой, — вспомнил Виталий и утроился на краешке стула. — Ну что ж, пора. Через месяц получу квартиру в Усть-Манске и приеду за вами.

Из спальной комнаты вышел карапуз лет двух от роду и сказал:

— Папа в командиловку е-е-дет…

Виталий схватил сына в охапку, повертел его в воздухе, поставил на пол, поцеловал жену куда-то в ухо, бодро сказал:

— Ну я пошел, — потоптался еще в коридоре, подхватил чемодан, решительно открыл дверь и перешагнул порог.

Пролет в десять ступенек, всего девяносто ступенек, обшарпанная входная дверь с именами, выведенными неровным детским почерком, куча ребятишек, прокладывающих автотрассу в груде песка, стук домино, «классики» на сером асфальте, завывание саксофона на втором этаже, старушки, серьезно обсуждающие проблему внучат, веревки с белыми простынями, аккуратно политые березки в палец толщиной.

Перепелкин дошел до угла здания и остановился. Не мешало бы купить сигарет, в вокзальном буфете всегда столько народу. Он обогнул дом, выкрашенный зеленой краской, которую наполовину смыло дождями, так что виднелся серый бетон, и повернул по тротуару со стороны улицы в противоположную сторону от вокзала. Здесь, в соседнем доме, был гастроном.

Обрадовавшись тому, что не встретил никого из знакомых и не пришлось объяснять, почему в руках чемодан, он вышел из магазина и не спеша двинулся к вокзалу. До отхода поезда было еще почти час времени. Ему надо было пройти три квартала по улице Шпалопропиточной и свернуть направо к привокзальной площади.