Качели. Конфликт элит - или развал России?

Итак, о нутряном аспекте профессионального поведения. А значит, и о нутре как таковом. Мне кажется, что слово «нутро» тут больше всего подходит. А где нутро — там и спецпсиходрама.

Ведь как само нутро, так и его повреждение обнаруживают себя в очень целостных и театрализованных актах. Такие акты изучает психодрама. В случаях, когда психодраматическое (как и любое другое) касается исследуемой нами профессиональной группы, можно добавить к термину приставку «спец». И говорить о спецпсиходраме так же, как мы говорим о спецкультурологии или специстории.

Итак, новый трансформационный канал я назову спецпсиходрамой. И попробую с помощью его задействования добиться дополнительного понимания содержания интересующего меня феномена (рис. 41).

Рис. 41

Меня часто упрекают в том, что я использую для описания полухудожественные термины. Такие, как эти самые «клоака», «свалка», «зооциум» и так далее. А теперь вот «нутро»…

На самом деле я вполне готов придать каждому из терминов строго научный характер. Поверьте, это сделать совсем не трудно. Но абсолютно не нужно. Потому что данные термины применяются мною для феноменологических, а не теоретических описаний.

Теоретическое описание обязательно изымет из происходящего цвет, вкус и запах. И многое другое. Например, волевое, а значит, и политическое, начало. У теории своя территория. У феноменологии — своя. И если мы начнем игнорировать феноменологический метод, мы просто не схватим существа ситуации.

Между тем вот оно, это существо — прямо перед нами. А.Хинштейн в очень содержательной статье «Солнцевский удар» (опубликованной в газете «Московский комсомолец» 25 сентября 2007 года) описывает конкретную ситуацию, в которой некое лицо нанесло тяжелые телесные повреждения офицеру Федеральной службы охраны. А после этого, оказавшись задержанным, вело себя очень специфическим образом.

А.Хинштейн всего лишь приводит абсолютно достоверный фактологический материал. И это очень смелый материал. Что, безусловно, должно быть оценено по достоинству. Хинштейн не может этот материал исказить. Это невозможно уже потому, что находилось бы за рамками правил, которые всегда соблюдает Хинштейн. Это невозможно вдвойне в данном конкретном случае в силу влиятельности затронутых лиц. И это невозможно втройне, поскольку текст достоин пера Шекспира. Такого рода текст никто не может сфальсифицировать. Короче, это аутентичный текст, приведенный смелым журналистом. И это текст эпохи. Одновременно ярчайший психодраматический (а в общем-то и сугубо драматургический) текст. Я не могу его не воспроизвести. Итак, цитирую по Хинштейну.

(Камера показывает крупным планом лицо Аверина. Он сидит, развалившись на стуле, перед следователем и опером. Чуть в стороне находятся его адвокат и несколько милиционеров.)

Аверин (кричит): Я хочу посмотреть, где моя камера! Где моя камера?! И я хочу посмотреть на этого лысого негодяя, который, слышь, мне сейчас глазки строит!

Следователь: Показаний не даете?

Аверин: Я ничего не даю, вообще. Вообще, ничего не даю. Свои два года я отсижу, как человек. А ты, лысый (следователю — А.Х.), б…ь, будешь через два месяца на пенсии, х…плет еб…й. Вместе с ним (оперу — А.Х.).

(Слышен гул возмущения.)

Аверин: Да, да. Вместе с ними. Я никого не зарезал, никого не убил.

Опер: Зато оскорбляете всех.

Аверин: Я никого не оскорбил.

Опер: Следователя оскорбили.

Аверин: Послушай, ты. Если он ведет себя неправильно. Конечно, е… твою мать, них… себе попался бандит, твою мать. Ох…тъ! Ну, попался. Е… твою мать, на ровном месте! Хулиган! Приехал на день рожденья к хулигану! Да вы, х…плеты, вы, суки, соображаете, что вы говорите! Вы — мерзости! Мерзости чистые!

Адвокат (успокаивающе): Саша, Саша!

Аверин: Пошел ты на х…! Вы — чистые мерзости. Откуда в вас столько негатива, я не пойму. Ну откуда у тебя, у молодого, столько негатива, скажи?

Опер: Не у тебя, а у вас.

Аверин: Ты — г…о е…мое. Откуда у тебя столько негатива, скажи?.. Я отдал миллион двести. Послушай, я отдал миллион двести! Дальше давай, давай. Что дальше-то? Что ты мне можешь сделать?

Опер: Только послушаю, как вы ругаетесь и всех оскорбляете. И к судье, на 15 суток.

Аверин: X… с ними! Я отсижу не хуже людей. Дальше? Я сейчас набью е…ло этому е…ну, который в углу сидит.

Опер: Лучше мне тогда.

Аверин: Ты не стоишь этого. Послушай, как тебя зовут?

Опер: Игорь меня зовут.

Аверин: Игорь, вот смотри сюда. Я приехал в ресторан. Я отмечал там день рожденья своей внучки. Да, получился кипеж, драка. Послушай, что в этом, на х…, сверхъестественного? Б…ь, получилась драка!.. Я набил е…ло фсошнику, дальше что? Я с ним разобрался. Какая тебе от этого выгода?

Опер: Никакой.

Аверин: Е… твою мать, что вые…тесь, скажи? Я договорился. Я отдал им деньги.

Опер: Сколько?

Аверин: При чем здесь сколько, е… твою мать!.. Послушай, ты, демон, я тебе еще раз говорю: я заплатил столько, что тебе и не снилось них… Я заплатил столько! Чего ты вые…ся?

Опер: Вам сказали: вас допросят и отпустят под подписку. А вы всех нас уже оскорбили.

Аверин: Я никого еще х… не покрыл. Я вам сказал: ребята, не блатуйте. Слышь, му…ло, я сам мечтал быть милиционером. А ты — г…о! Ты еще не родился, когда я мечтал быть милиционером! Я был в ЮДМ, е… твою мать. Знаешь, что такое ЮДМ? Не знаешь! Потому что ты — дебил. Скажи, что такое ЮДМ? Ну, кто? Юный друг милиции! Это — я. Аты — х… плет. Ты мне говоришь какую-то х…ню. Ты, ох…евшая рожа, б…ь! Я мечтал быть в милиции. Мечта. Что дальше-то? Чего ты хочешь? Я свои пять лет отсижу, е… твою мать. Я вас всех на х… видел! Я еще в 89-м на х… видел всех вас. Послушай, ты, я дружу со всеми ворами в России, и они у меня друзья. Я на х… видел тебя со всеми твоими мусорами! Ты даже не понимаешь, с кем ты разговариваешь! Ты даже не понимаешь!

Опер: А чего мне понимать?

Аверин: Ты даже не понимаешь!.. Ну что, давайте, ребята, у меня время нет них… на вас. У меня день рождения уважаемого человека.

Именно после этих слов разошедшийся не на шутку Авера схватил стоящий рядом принтер и демонстративно разбил его об пол.

Той же ночью он был отпущен под подписку о невыезде…

А.Хинштейн обсуждает этот феноменальный текст как симптом определенного неблагополучия. Это его право. И я уважаю его позицию. Но я считаю данный текст заслуживающим другой оценки. Это не симптом неблагополучия, а ярчайшее выражение стиля и смысла эпохи. Ее внутреннего содержания. И это касается не только ненормативной лексики.