Кадет

В тот же вечер на поверке они увидели нового добровольца, рыжеусого солдата, одетого в старый заплатанный мундир, с двумя медалями, приколотыми булавкой к груди, с головой, остриженной крыльцами. Усы его топорщились; он стоял навытяжку перед полковником.

– Ребята, вот ваш новый фельдфебель!
– сказал им громко полковник.

Мальчики быстро узнали в новом солдате местного мужика, что часто сиживал на берегу, покуривая трубочку.

После поверки фельдфебель собрал добровольцев в кружок, подкрутил свой ус и басом приказал:

– На месте! Шагом марш!…

Когда добровольцы затопали, фельдфебель резко начал отсчитывать, пока не добился твердости, запел и начал с голоса их учить лихой и веселой песне.

Возвращались они, окружив фельдфебеля со всех сторон, заглядывая ему в лицо. Он степенным баском им отвечал. В сенном сарае все уселись вокруг него, и Митя спросил:

– Господин фельдфебель, а что у вас за медали?

Далеко на деревне пела гармонь.

– За отличные Царя маневры, - ответил он и добавил: - Это было время. Да.

Мальчики затихли.

– Далеко время уже проникшее, - начал фельдфебель.
– В Архангелгородском полку я служил. Это же полк… А выступили мы на государев смотр, погрузившись на шелон. Ушло далеко время теперь. Небольшие у солдата волоски были, а шевелились. Вот вы, кадеты и прочие господа, значит, офицерами будете, - сказал он, помолчав.
– Вам о нашей службе надобно знать.

– Да, - ответил вполголоса Митя.

– Рядом с Государем Императором на конях летали, - продолжал фельдфебель, подняв

палец, - дай Бог умереть за такую радость… господи, да мы теперь словно сетку на глаза навели. Я говорю их высокоблагородию полковнику Лебединскому: я старый, ваше высокоблагородие, у меня жена и парнишка, а не могу я глядеть, как такие ребята, чистые малыши, прости Бог, за Россию драться идут. Сделайте божескую милость, примите в часть. Жена плачет, а я ей говорю: дура баба… ты чего плачешь? Разве я на плохое дело иду? Разве ты одна теперь, дура баба, плачешь…

– Архип Семенович, так вы теперь всегда будете с нами?
– спросил его Лагин.

– От полковника приказание получил, значит, так, - ответил он.

– Вот хорошо-то!
– сказал Митя.
– А вы нас песни петь научите?

– Дойдем до всего - и петь, и стрелять, и на конях ездить. Вот служба была. Конь у меня, - Лотос звали… Молодых солдат пригонят новгородцев, покуда обломают, обучат - воши заведутся. А командир у нас - красный темляк, золотой крест за польский мятеж имел. Был старик знаменитый, хорошо службу нес. Взглянет на солдата, обожжет вконец. Против солнца вся его грудь горит. Как пройдет - тряслись…

Как с началия идем, песни поем. Очень твердо помню, как циримуляром ходили, какие лошади были. Как веселились, как благодарили великого Государя и свое начальство… Бывало, марш играют. Конь трубой… Лошадь шевелится, она чувствует. И как было весело, и как усердно солдат себя вел. Солдат, как лялечка. Сапожок у него на ноге горит, - фельдфебель хлопнул себя по голенищу, - шпора - бряночка. Бывало, идем строем, тарелки лязгают, бунчуки так и ревут, запевала заведет, да как за ним привдарят… А то, бывало, вечером сидим около казармы… Иван, как сейчас помню, песню затянет, мурашки по телу пойдут. Фельдфебель тихо запел:

Аи ты, драгунчик, соскучился. Да драгунчик замучился… По своей родной кровиночке…

– Да, искренности той нет, - петь, сказал фельдфебель.
– Не плакавши, слезы просятся. Ночью лежишь, и словно вошь не дает спать…

– А что же теперь будет?
– спросил Митя.

– По кому теперь человек должен равняться?
– громко спросил фельдфебель.
– Вот за-

помни, что старик говорит. За Богом молитва, а за Царем служба не пропадет. Идти бодро, весело на врага, не сильной, не дюжей бьет, а смелый, упорный и храбрый. Держи коня сытого, шашку вострую, догонишь врага и побьешь… Так было по старине, а теперь этого нет, - сказал он и поник головой.
– Самое первое плечо погибло, - добавил он грустно.

Митя сидел, обняв Лагина за пояс. Ему от слов солдата стало тяжело.

Фельдфебель вышел из сарая и, сев на камень, закурил трубку.

18

Отряд вызвали в тот же вечер. Рожок загудел, полковник отдал команду, и все двинулись. Позади отряда на телеге везли бочонок с водой, в которую полковник влил бутылку рома. Все желали выпить. В походе все настоящие солдаты пьют. Так, прикладываясь к крану, наигрывая «козочку» и распевая, добровольцы продвигались вперед.

В четырех верстах от Ярославля по Ростовской дороге у небольшого имения была объявлена ночевка. Это был деревянный, обшитый тесом

дом, на площадке перед которым росла елка. К ветке дерева был привязан ручной филин, и добровольцы, обступив его, долго наблюдали, как филин глядел на них круглыми глазами. Ночью заухали орудия, загромыхало вдали перекатами, и неприятельские снаряды начали рваться вблизи имения, брызгая вверх желтым пламенем.

Полковник вывел отряд в поле, и добровольцы увидели, как снаряд хватил в стену дома, как крышу имения прорвало пламя и взвилось костром, осветив поля и дымные взметы орудий. Ночевали в поле.

Наутро не было ни дома, ни филина, ни елки. Ископанное снарядами пожарище курило горькие дымы.

Несколько десятков немецких военнопленных, работавших в усадьбе, присоединились к отряду. Днем добровольцы беспечно продвигались по большой дороге, обсаженной деревьями. Отряд не знал, что в это время по ярославским дорогам подползали, отрезая все выходы, серые красноармейские колонны и пыльные эскадроны с тяжелым грохотом многочисленных арьергардных батарей.

Когда отряд дошел до холмистой равнины, полковник повернул добровольцев спиною к Ярославлю, рассыпал их в цепь и заставил рыть окопы. Издали, со стороны Ярославля, долетал росший с каждым часом орудийный грохот. Два бронепоезда били по городу не переставая. Перед рассветом повела наступление неприятельская цепь. Мите казалось, что люди катились серыми комочками, исчезали и вновь появлялись, чтобы вырасти больше.

– Шиш, кроты!
– покрикивал на добровольцев фельдфебель, стоя во весь рост, видя, что, испуганные визгом пуль, мальчики прячут головы.

В начале боя Мите было страшно. Он работал на пулемете вместе с Лагиным. От стрельбы не было ничего слышно, пулемет дрожал, как мокрая собака, и иногда на него находил затор и он закусывал своим медным ртом ленту. И эту ленту нужно было выправлять, несмотря на бороздившие землю пули. Полковник Лебединский, стоя, отрывисто командовал. Иногда он подбегал к мальчикам, отнимал у них винтовки, приказывал подняться на ноги и учил их, как нужно стрелять. Неуверенно продвигавшаяся цепь неприятеля залегла и начала отстреливаться. Митя, собрав всю силу воли, поднялся на ноги и, побледнев, заложил руки в карманы, прошел до Архипа Семеновича.