Кафе лунатиков

– Тогда, если это такой неприятный долг, давайте исполним его быстро, – предложил Жан-Клод.

Мы стояли так близко, что ему даже не пришлось делать полный шаг. Наши тела прижались друг к другу. Я попыталась поднять руки, разделить их, но руки скользнули по голой коже его живота. Я отдернулась, сжав кулаки. Ощущение этой кожи не уходило с рук.

– В чем дело, ma petite?

– Оставь ее в покое! – сказал Ричард. Он стоял возле дивана, полусжав руки. Сила снова пробежала у меня по коже мурашками. Она исходила от него, как медленный ветер. Волосы упали на половину его лица, и он смотрел, как из-под вуали. Лицо его оказалось в тени. Свет блестел на его обнаженной коже, отбрасывая тени – серые, золотые, черные. Какой-то он стал первобытный. По комнате пронеслось низкое рычание, отдавшееся у меня в позвоночнике.

– Ричард, прекрати!

– Он действует на тебя своими силами. – Голос Ричарда был неузнаваем. Низкий, басовый рык, в котором было мало человеческого. Я была рада, что на лице его лежит тень и я не вижу, что с ним творится.

Я так боялась, что Жан-Клод начнет схватку с Ричардом, что даже не подумала, как бы Ричард сам первый не начал.

– Он не действует на меня силой. Просто я коснулась его кожи, вот и все.

Он шагнул под свет, и лицо его было нормальным. Что же произошло за этим гладким горлом, за этими любимыми губами, что голос его стал таким чудовищным?

– Одевайся и уходи.

– Что?

Губы его шевелились, но слышался все тот же рычащий голос. Как в плохо дублированном кино.

– Если Жан-Клоду нельзя на тебя нападать, то тебе тем более нельзя нападать на Жан-Клода. Я думала, что он – единственный монстр, с которым мне приходится иметь дело. Если ты не можешь вести себя как человек, Ричард, тогда убирайся.

– А как же мой поцелуй, ma petite?

– Вы оба меня уже сегодня достали до предела, – сказала я. – Все вон отсюда.

Смех Жан-Клода заполнил полумрак комнаты.

– Как хотите, Анита Блейк. Почему-то вдруг мне стало спокойнее за вас и месье Зеемана.

– Пока вы не начали себя поздравлять, Жан-Клод, – сказала я, – я отзываю свое приглашение.

Раздался звук, похожий на звук лопнувшего пузыря. Комнату наполнил рев. Дверь распахнулась, ударившись о стену. Как невидимая река, налетел ветер, дергая нас за одежду, разметывая волосы по лицу.

– Вы не должны этого делать, – сказал Жан-Клод.

– Должна.

Будто невидимая рука вытолкнула его в дверь. И та же рука с треском ее захлопнула.

– Прости меня, – сказал Ричард. Рычание исчезло, голос был почти нормальным. – Я сильно разозлился, а сейчас почти полнолуние.

– Не хочу этого слышать, – сказала я. – Уходи.

– Анита, прости меня. Обычно я не теряю самообладание до такой степени. Даже так близко к полнолунию.

– А что сегодня особенного?

– Я никогда не был влюблен. Это мешает держать себя в руках.

– Это не любовь, это ревность, – сказала я.

– Скажи мне, что у меня нет причин ревновать, Анита. Заставь меня в это поверить.

Я вздохнула:

– Ричард, уходи. Мне еще чистить пистолеты и нож до того, как лечь спать.

Он улыбнулся и покачал головой.

– Кажется, сегодня я не очень тебя убедил, насколько я человек.

Он обошел диван, подобрав на ходу свитер с пола – он там лежал, аккуратно сложенный.

Свитер он натянул через голову, вытащил из кармана заколку и стянул волосы хвостом на затылке. Даже сквозь свитер были видны шевелящиеся мышцы рук. Он надел туфли, наклонился их завязать.

Пальто у него было длинное, до щиколоток, и в полумраке казалось пелериной.

– Боюсь, я тоже поцелуя не получу.

– Спокойной ночи, Ричард, – сказала я.

Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– Спокойной ночи, Анита.

И он ушел. Я заперла дверь, почистила оружие и пошла спать. После спектакля, который устроили Ричард и Жан-Клод, единственный спутник, которого я хотела взять с собой в кровать, – браунинг. Ладно, браунинг и игрушечный пингвин.

32

Телефон звонил. Казалось, что он звонит уже давно. Я лежала в кровати и слушала звонки, думая, когда же этот чертов автоответчик наконец возьмет трубку. Потом перекатилась и потянулась к телефону. Его не было. Звон шел из другой комнаты. А, черт, я ж забыла поставить его на место.

Пришлось выползти из-под теплого одеяла и плестись в гостиную. Наверное, он раз пятнадцать позвонил, пока я взяла трубку и опустилась на пол, прижимая к щеке наушник.

– Кто это?

– Анита?

– Ронни?

– У тебя ужасный голос.

– Вид еще ужаснее.

– Что случилось?

– Потом. Ты почему звонишь... – я посмотрела на часы, – в семь часов утра? Если по пустякам, Ронни, я тебе не завидую.

– Никаких пустяков. Я думаю, нам надо застать Джорджа Смитца, пока он не ушел на работу.

– Зачем?

У меня саднило лицо. Я легла на ковер, прижимая трубку к уху. Ковер был мягкий-мягкий.

– Анита, Анита, ты меня слышишь?

Я мигнула и поняла, что заснула снова. Тогда я села и прислонилась к стене.

– Слышу, но пропустила все, что ты сказала, кроме того, что нам нужно поговорить со Смитцем до работы.

– Я знаю, Анита, что ты не жаворонок, но раньше ты на моих словах не засыпала. Сколько ты этой ночью спала?

– Около часа.

– Господи, извини меня, Анита. Но я знала, что ты захочешь знать. Я нашла, можно сказать, дымящийся пистолет.

– Ронни, ради Бога, о чем это ты?

– У меня есть фотографии Смитца с другой женщиной. – Она дала мне пару секунд, чтобы это переварить. – Анита, ты еще здесь?

– Здесь. Я думаю. – Это было труднее, чем мне бы хотелось. Я с утра всегда не в форме. После всего часа отсыпа я от этой формы была еще дальше. – Так почему это дымящийся пистолет?

– Очень часто человек сообщает о пропавшем супруге, чтобы отвести от себя подозрения.

– Ты думаешь, что Смит ухлопал свою жену?

– Ты поэтично выражаешься, но мысль верна.