Кафе «Ностальгия»

Глава вторая Вкус, опасность

«Longtemps, je me suis couch'e de bonne heure».«Уже давно я ложусь рано». [78] Это первая фраза из романа Пруста. Сколько раз, когда я шла одна, наедине с собой, по улице или беседовала с кем-нибудь из знакомых, мне на память приходила эта фраза, словно строчка из молитвы. Хотя какое отношение она имеет ко мне, ведь я никогда не ложилась рано, но сама эта фраза уносила меня в мою пламенную юность: с моими вечеринками и болезнями, с моими Любовями и презрениями, с неизменной радостью подсовывать друзьям книги, с глаголами «вкушать» и «нравиться» – эти слова открывали двери в посвятительные ритуалы сладострастия. Мы с Эммой шли в Музей изящных искусств и там наслаждались той или иной картиной: пара, сидящая на газоне, она – в платье в голубую и белую полоску, он – в расстегнутой рубашке, это «Весна» Арче; [79] стул зелено-терракотовых тонов – Лам; [80] туберкулезные дети – Фиделио Понсе; [81] девушка на пляже с волосами, собранными в узел, в газовом пеньюаре, развевающемся на ветру, – Соролья. [82] Или «Девочка из тростников» – Романьяч. [83] Нам нравилось все. И мы желали нравиться всем. Нравиться – это быть по душе, быть по вкусу, для нас тогда это казалось необходимым. Как может фраза из какой-то книги охватывать все то, чем в то время была я, смешная девчонка? Никто бы не сказал обо мне так сейчас, но в школе я слыла смешливой, озорной, дерзкой; «язва» и «егоза» были любимыми моими прозвищами, меньше мне нравилось имечко Марсела-сатанелла. Однако преподаватели относились ко мне как к сатане. Я была – и не отрицаю этого – настоящей чертовкой вопреки моей тяге к тишине и спокойствию. Меня разрывало противоречие: с одной стороны, я стремилась к грусти, с другой – старалась любыми средствами убить в себе эту грусть. Я говорю это не для того, чтобы кто-то меня жалел, мне нравится быть немногословной; фактически я нелюдимый и замкнутый человек. Я на седьмом небе, когда слушаю скрипку, забившись куда-нибудь подальше в угол. Я просто в восторге, когда слышу какую-нибудь грустную танцевальную мелодию. Плакать в три ручья в кино – что может сравниться с таким удовольствием; книги, которые я предпочитаю, это всегда книги о порушенных жизнях и роковых неудачах. Я без ума от счастья, когда мне удается сохранить в себе тоскливое состояние души. Я презираю себя, когда мне весело, потому что обычно чувствую себя в таких случаях идиоткой. Если чему я и научилась, так это управлять своим душевным состоянием. И как только эти состояния начинают управлять тобой, ты тут же берешь бразды правления, или «душеправления», в свои руки и переключаешь канал как раз в тот момент, когда кому-то другому приходит в голову выключить твой внутренний телевизор. Так мы и скачем по каналам, и тем самым нам удается быть интересными, мы не надоедаем никому, и меньше всего самим себе. Со временем нас принимают за кабельное телевидение, однако смотрят его на дармовщинку. Совсем бесплатно. И еще получают наслаждение, убеждая нас в том, что мы остались в выигрыше. Униженные, мы корчимся от жалких придуманных чувств, мы боимся привлечь внимание женским жеманством, мы никогда не были и не будем модными. Печальная женщина так мастерски скрывает свои настоящие чувства, что в ней уже не остается никакого веселья. И эта комичная смесь просто очаровывает общество. Словом, перечитывая Пруста, я вспоминаю детство. Я всегда ощущала себя в большей степени Сваном, чем Жильбертой, Одеттой или Альбертиной. [84] Я всегда была скорее им, нежели ими… «Жизнь – это всегда роман Пруста», – говаривал один мой друг, знавший толк в регби, рисе и фасоли, спелых бананах и многотомных повествованиях. Я согласна с ним.

78

Фраза из первой книги «По направлению к Свану» романа-эпопеи М. Пруста «В поисках утраченного времени».

79

АрчеХорхе – кубинский художник.

80

ЛамВифредо (1902–1982) – кубинский художник, автор странных картин, в которых явно влияние сюрреализма и национального кубинского колорита.

81

Фиделио Понсе де Леон(1895 – ?) – кубинский художник.

82

СорольяХоакин (1863–1923) – испанский художник-импрессионист.

83

Леопольдо Романьяч-Гильен(1862–1951) – кубинский художник.

84

Жильберта, Одетта, Альбертина– персонажи романа-эпопеи М. Пруста «В поисках утраченного времени».

Между двенадцатью и шестнадцатью годами я могла считать себя этаким Шарло, [85] но только женского рода. Так вышло, что до семнадцати лет я была некрасивой, и это мое, как я считала, главное несчастье давало мне безграничные возможности, ведь к тринадцати годам я стала доверенным лицом всех парней. Арнальдо добивался Марибель и постоянно рассказывал мне о своих неудачах, все надеясь, что я помогу ему. Лазаро Самад хотел танцевать на вечеринках с Лурдес Пуриньос, он умолял меня упросить ее согласиться на его предложение. Антонио Пестана две недели добивался взаимности от Леоноры Гарсии, я выбила у нее согласие за одну перемену. И если бы потом я не сходила с ума по Хосе Игнасио, то засомневалась бы в своей сексуальной ориентации, ведь я с легкостью добивалась от девчонок всего, чего не могли добиться парни.

85

Шарло– одно из прозвищ легендарного Чарли Чаплина.

Главной чертой Хосе Игнасио была его способность острить, но был он всего-навсего хохмачом. Я предчувствовала, какой он на вкус, как если бы сама смачивала его волосы соком тамаринда или втирала в кожу бальзам из папайи. Хосе явно перебирал в своих пошленьких остротах, но это и восхищало одноклассниц. С Хосе Игнасио меня сближало то, что оба мы смеялись над всем на свете и оба были некрасивы. Гораздо позже я поняла, что мы не были неказистыми на вид или какими-то там уродами, просто такая внешность тогда еще не слыла модной. Доказательство этому – тот факт, что спустя несколько лет нас находили весьма привлекательными, и это с нашей-то худобой и нашими утиными ртами; нас хотели слопать живьем, так аппетитно мы стали выглядеть. Ужасное разочарование ждало меня в тот день, когда Хосе Игнасио пригласил меня посмотреть «Жизнь продолжается», [86] фильм, шедший в «Фаусте», кинотеатре на бульваре Прадо; его мама отстояла в очереди и достала нам два билета. По части кино мы жили на сухом пайке, обязанном нашему закону о кинопрокате, и новый испанский фильм с испанскими песнями и испанскими реалиями среди потока советских картин был оазисом в бескрайней пустыне. Да одни лишь сборы от картин «Кровожадная акула» [87] в кинотеатре «Пайрет» и «Жизнь продолжается» в «Фаусте» могли покрыть весь внешний долг стран Третьего мира, если бы, правда, билеты не продавались за национальную валюту. В школе нашими кумирами были американская акула и испанский певец.

86

«Жизнь продолжается»– испанский музыкальный фильм (1569) режиссера Эухенио Мартина с Хулио Иглесиасом.

87

«Кровожадная акула»– название в кубинском прокате известного триллера Стивена Спилберга «Челюсти» (1975).

Хотя у нас и были билеты, мы с трудом пробивались, петляя, как Тесей на пути к Минотавру, по лабиринту забитого до отказа зала кинотеатра. В проходах на ступеньках сидели вперемежку представители самого изысканного простонародья и пижонской интеллигенции. Билетерша, наша Ариадна, вооруженная китайским фонариком с лучиком света, неким подобием метафизической нити, разместила нас на правой стороне так близко к экрану, что мы шею свернули, глядючи на то, как мотает по экрану Хулио Иглесиаса, [88] певшего про то, что «у него была гитара». Глаза наши бегали из стороны в сторону, и я едва не грохнулась в обморок из-за боли в затылке. Это был второй фильм с ограничением по возрасту, который я видела. Первый, также испанский, я увидела, когда мне было одиннадцать. Моя мать ужасно хотела посмотреть этот фильм, она решила взять меня с собой, хотя это и было рискованно, потому что в то время на входе требовали удостоверение личности для сверки возраста. Я без труда перепрыгнула через остроконечный забор, но вскоре меня вычислила служащая летнего кинотеатра: наведя на меня свой фонарь с желтовато-синим светом, она пригрозила моей матери штрафом за нарушение правил, установленных для младшего возраста. Главную роль в фильме играла певица Массиель, [89] там она пела больше, чем на фестивале «Евровидения», название фильма было соответствующим: «Воспевающая жизнь». [90] Еще одно произведение музыкально-драматического жанра. Песня, которая в то время была у всех на слуху, звучала так: «Тебе преградой будут красивые цветы и сладкие слова, тебя заставят быть номером без…» и следом припев: «Возьми в руки камень, забудь про цветы…» Я уверена, что для старшего поколения эта песня утверждала некую декларацию принципов, означала надежду, свободу, попрание привычных норм, мы же, те, кому лет было совсем ничего, повторяли его как автоматы, старательно имитируя носовой призвук, то есть противно гнусавя, словом, все как у Массиель.

88

Хулио Иглесиас(р. 1943) – испанский эстрадный певец.

89

Мария де-лос-Анхелес Сантамария– испанская певица и актриса.

90

«Воспевающая жизнь»– музыкальный фильм (1968) режиссера Анхелино Фонса с участием Массиель.

«Жизнь продолжается» была новинкой. Помнится, что именно в тот день грудь моя увеличилась, и мне стал нужен бюстгальтер на размер больше, правда, всего на несколько дней, пока продолжались месячные, когда грудь набухает, твердеет, и все тело ноет, и это еще мягко сказано, и устаешь, даже не начав ничего делать. Я твердо знаю, что настанет момент и придет пора менопаузы. Так что пока наслаждайся. Мне не претят, а тем более не пугают и не страшат какие-то вопросы, связанные с моим телом. Тогда я гладила свои груди и мне казалось, что они стали просто огромными, жаль, что никто не замечает этого, думала я, никто не дерзнет дотронуться до них и ощутить их твердость. Фильм закончился, и, хотя мы с Хосе Игнасио попытались спрятаться под креслами, чтобы остаться на следующий сеанс, нас без особых церемоний выпроводили из зала, ведь чем дальше, тем больше становилась толпа счастливых обладателей билетов.

Выйдя из «Фауста», мы прямо у входа принялись обсуждать фильм, избегая деликатные моменты и перебирая самые трогательные места: когда герой становится инвалидом, потом когда он в первый раз берет гитару, потом сцена на пляже, когда он знакомится с Луизой, и, наконец, когда он поет песню надежды разбитому параличом ребенку. Хосе Игнасио вдруг остановился и как бы невзначай сказал, что ему нужно мне кое в чем признаться, ведь жизнь идет, но все мимо него. Он пригласил меня в мороженицу на пересечении бульвара Прадо и улицы Нептун вдарить по «Трем грациям». Стоя на улице в очереди, мы не могли разговаривать, ведь кругом было полно народу, косившегося на нашу никак не вязавшуюся со столь поздним часом школьную форму. Целый час мы простояли в очереди, но и потом, в мороженице, Хосе Игнасио не смог сказать мне то, что у него было на сердце, поскольку мы вынуждены были прямо-таки заглотить свою порцию мороженого «Лолита» («Трех граций» не было), потому что над нами нависала официантка, не перестававшая брюзжать: там у дверей с ног валятся такие же желающие, у которых прав съесть мороженое ничуть не меньше, чем у вас.

С липкими от сливочного крема губами мы сидели на скамейке Центрального парка; Хосе Игнасио все не решался начать разговор и развлекался тем, что ногами распихивал по сторонам окурки, я, наклонившись, делала то же, помогая себе колечком, при этом следя за тем, чтобы не перепачкать пальцы птичьим пометом. У меня не было никакого сомнения: Хосе Игнасио будет объясняться мне в любви. И стоит ли говорить, что мое тело совсем не к месту отяжелело, у меня закололо в боку, забурлило в низу живота, и я почувствовала, что готова испортить воздух; я так нервничала, что меня стало подташнивать, к горлу подступила молочная горечь от мороженого, и я, как обычно бывает в таких случаях, не сплюнула, чтобы избавиться от этого, а, наоборот, испытывая отвращение, проглотила. Хосе Игнасио наконец пробормотал:

– Мне нужно, чтобы ты мне помогла, худышка.

У меня по коже пробежал озноб, ну разве можно так начинать объяснение! Обычно мелют что-либо типа: «О! Чувиха, ты мне нравишься, скажи-ка, нравлюсь ли я тебе тоже?»

Или что-то в этом роде, подходящее для такой дурацкой и в то же время милой ситуации. А он продолжил, нагло вылупив (он – лупоглазый) покрасневшие глаза (тем вечером у него начался конъюнктивит, но пока мама не отвела его на следующий день в поликлинику, мы не догадывались об этом) и улыбнувшись весьма загадочно – такого выражения лица я у него никогда раньше не видела:

– Я влюбился в Кармен Лауренсио, и ты должна сказать ей это, помочь мне упросить ее. У тебя это всегда так здорово получается, Map, – когда он называл меня Map, уменьшительным от Марсела, я прямо вся так и таяла, со мной можно было делать все что угодно. Он первый сократил мое имя.

И как вы думаете, что я ответила, обласканная так же, как та девчонка из «Романса о плохой девчонке» Педро Луиса Феррера? [91]

– Нет ничего проще, Хосе, завтра я все устрою.

91

Педро Луис Феррер(р. 1952) – кубинский композитор, певец, гитарист.

– Но с ней трудно, она очень гордая, она одна из самых красивых в школе: у нее та-а-ки-ие ноги, а какие волосы – длинные и черные! Мне говорили, что она ходит с одним парнем из старших классов.

– Всего-то? Не волнуйся, Хосе. Ну, дела, поверить не могу, ты, простой парень с улицы, который особыми манерами не блещет, страдаешь из-за этой… хм. Она такая скромница. Так и быть, помогу тебе. Не бери в голову, расслабься, считай, мышка уже в мышеловке.

Хосе Игнасио поцеловал меня в левую щеку, да, именно в левую, помню, я так нервничала, что не знаю даже, как он зацепился носом за мою золотую сережку – я упросила отца подарить эти сережки мне на тринадцатилетие. Замок сережки открылся, Хосе Игнасио резко отстранился и порвал мне ухо, сережка выскочила и упала в старый пруд. Неподвижные черепахи лениво наблюдали за тем, с каким остервенением мы скребли взад и вперед палкой по дну водоема. Я потеряла драгоценную вещь да вдобавок поранила ухо. Пришлось наврать родителям, что на улице Сулуэта, где-то около пожарной охраны, на меня напал какой-то хулиган. Я с трудом скрыла свои чувства от неблагодарного друга, возможно, не в последний раз в жизни мне объясняются в любви, но ведь сейчас-то это могло случиться впервые. И я чувствовала себя полным ничтожеством, ведь я должна была бросить ему в лицо: «Слушай, черт тебя дери, я ничего не скажу этой Кармен Лауренсио, ни ей и никакой другой шлюхе. Идиот, разве ты не видишь, что я втрескалась в тебя по уши?» Так нет же, я поступила как раз наоборот, я захотела все для него устроить, ведь так поступают настоящие друзья, и это в ответ на его жалкие речи, и это когда меня охватывала такая страсть к нему.

На следующий день на перемене я приперла к стене Кармен Лауренсио – я слыла отчаянной девкой, оторвой, она – пай-девочка, ломака и кривляка. Я надавила на нее:

– Слышь, ты, красотуля, знаешь, что Хосе Игнасио – мой самый лучший друг, да он мне как брат родной, так вот он сказал, что влюблен в тебя, он хочет танцевать с тобой на вечеринке у Лурдес Пуриньос, и если чего-нибудь не так, то тебе это дорого станет. Отказываться не стоит, у тебя есть только два ответа: или да, или еще раз да.