Кафе
Шрифт:
Постепенно тяжесть заметно уменьшилась, стоять стало легче, а тошнота и тупая тяжесть в голове почти исчезла. Когда Григорий совсем перестал ощущать руки на своих плечах, он повернулся. Женщина стояла метрах в двух от него, опустив руки по швам и закрыв глаза. Уловив движение, она тут же взглянула на своего подопечного:
– Ну, а теперь?..
Голос прозвучал незнакомо - хрипло и низко, и она закашлялась. Григорий неуверенно пожал плечами (ему показалось, что они чуть-чуть побаливают, как после того самого рюкзака).
– Сядь, посиди еще немного, - прокашлявшись, скомандовала женщина. Он
– Так все же оклемался или как?
– совсем по-мужски дунув на расческу, в очередной раз поинтересовалась недавняя гардеробщица, оказавшаяся вдруг - кем?.. экстрасенсом?
– Да, в общем-то... пожалуй... Спасибо!
– Ну-ну, - не отреагировав на благодарность, пробормотала женщина и шагнула было к раковине, но вдруг, болезненно сморщившись, припала на правую ногу.
– О, ч-черт!
– резко взмахнув рукой, она выпрямилась, взглянула в упор на Григория.
– А с ногой-то что у тебя? Растяжение?
Он инстинктивно покрутил забинтованной ступней. Бинт мешал. Нога не болела.
– Ну, в общем-то, да... подвернул случайно...
– почему-то извиняющимся тоном ответил Григорий.
– Ну, в общем-то, - явно передразнивая его, заметила гардеробщица, - специально-то никто ноги и не подворачивает. Именно случайно, как это ни странно.
Григорий криво усмехнулся и пожал плечами.
– Дай-ка я сяду!
– скомандовала женщина, и парень торопливо соскочил с табуретки, уступая место. Осторожно ступая, она добралась до освобожденного сидения и тяжело опустилась, буквально рухнула, на него.
Григорий молча смотрел, как она, наклонившись, задирает правую штанину, осторожно снимает черный полуботинок и мягкими движениями оглаживает, ощупывает и разминает свою ногу. Постепенно движения становились все интенсивнее, резче, и скоро она ее уже буквально месила и выкручивала. Потом поставила ногу на пол, притопнула, встала, сделала несколько шагов. На ногу она наступала подчеркнуто твердо, как бы проверяя качество проведенной работы. Не хромала, не морщилась.
– Бинт-то сними уже, страдалец!
– посоветовала чудо-знахарка, удовлетворившись проведенным контролем.
Григорий послушно занял освободившуюся табуретку, разулся и, стесняясь сомнительной свежести носка, торопливо смотал эластичный бинт и сунул его в карман.
Женщина цепко взглянула ему в лицо.
– Студент?
– поинтересовалась она.
– Вроде того...
– Экий ты, брат... уклончивый!
Она усмехнулась, продолжая внимательно изучать его лицо. Григорий постарался выдержать ее взгляд, но далось ему это с трудом. Пауза затянулась. Надо было, видимо, что-то сказать.
– Я вам очень благодарен, - начал он неуверенно. Она снова усмехнулась.
– Правда, я совсем не понимаю, как вы это...
– А это нужно?
– Что?
– не понял он.
– Понимать. Как я это. Это нужно?
– Да нет, наверно... но интересно же! Я никогда не сталкивался...
– Лучше бы ты не сталкивался с коньячком, студент, - жестко перебила его спасительница.
– Чем полировал, пивком? Профессионал!
–
Так вышло, - Григорий почувствовал одновременно смущение и раздражение, - терпеть не мог, когда воспитывают.– Это случайно, я вообще-то никогда... Я же спортсмен...
Про себя тут же подумал, - если скажет что-нибудь пошлое про литробол - уйду. Поблагодарю еще раз - и смотаюсь. Что теперь, в самом деле, до утра ее выслушивать?
– Ну и ну, надо же - спортсмен!
Она даже головой недоуменно покрутила. Потом замолчала, и Григорию показалось, что она, не отводя взгляда от его лица, смотрит при этом куда-то внутрь себя. В молчании прошло секунд десять, взгляд ее снова стал осмысленным, и она произнесла:
– Бегаешь, оказывается? Стайер?.. Ну и молодец, значит.
И, потеряв интерес к своему недавнему пациенту, равнодушным уже и усталым тоном сказала, направляясь к вешалке:
– Так и не пей, значит, если спортсмен. Не велика беда - подружка обидела. Сколько этого еще будет... это все цветики.
Она так и сказала - не "цветочки", а "цветики".
– Надо держать удар, студент. Выносливость нужна не только на дистанции... стайер.
Она сняла с вешалки висящую в углу куртку-"аляску", но неожиданно чертыхнулась, повесила ее обратно, прошла мимо стоящего дураком Григория к батарее, под которой грелись массивные ботинки туристического вида, переобулась и снова вернулась за курткой.
– Ну, пошли, что ли, - бросила она через плечо.
– Закрывать буду. Твоя одёжа там, в гардеробе... одна осталась.
Они вышли в зал. Там уже торчали ножками кверху взгроможденные на столики стулья, и долговязая девица все в таком же синем рабочем халате энергично орудовала здоровенной шваброй.
– Лиза, я ушла!
– сообщила спутница Григория долговязой.
Та выпрямилась, кивнула головой:
– Пока, Анюта! Не забудь завтра, принеси!
– Сказала же, не забуду!
Женщина, оказавшаяся Анной, кивнула Григорию в сторону гардероба, где висела его одинокая куртка. Он оделся, и они вместе вышли в морозную темноту.
Было уже хорошо за полночь.
Анна молча зашагала к дамбе, Григорий пошел рядом, с удовольствием ощущая себя абсолютно бодрым и здоровым. И еще ужасно голодным.
– Анна, - решился он заговорить уже у самой дамбы.
– А все-таки, как вы это делаете? Это же просто фантастика, - такие способности... и в каком-то гардеробе... И как вы про Нину... ну, про девушку мою... откуда? Или я по пьяни чего-то наговорил?
Анна то ли фыркнула, то ли просто кашлянула, и промолчала. Только метров через пятьдесят она глухо - через высоко намотанный шарф - сказала:
– Ты еще спроси, стайер, почему Перечесовы в этой забегаловке играют. Или Степантос барменствует. А Лизетта полы драит. Это, может, один Ксанпалыч и знает...
И снова замолчала, широко печатая шаг.
Григорий не понял ровным счетом ничего, и тут же честно в этом признался.
– А тебе это надо?
– в который уже раз буркнула сквозь шарф его спутница и вдруг резко остановилась. Оказывается, чтобы растереть прихваченные морозцем коленки. Конечно, что это за одежка - протертые джинсики! Экстренный массаж был произведен, кровообращение восстановлено, и они отправились дальше.