Кафедра

Он долго собирается с мыслями.

– Я никому этого не говорил. Только ей, Светлячку. Впрочем, теперь это уже неважно.

Я ругаю себя за любопытство, но, тем не менее, спрашиваю:

– И всё-таки?

Ему неприятно рассказывать, но он же сам начал разговор.

– Мы с Дашей тогда пошли выбирать обручальные кольца. Ей понравилось из белого золота, с изумрудом. Но разве я мог позволить себе такую покупку при моей аспирантской стипендии? Я предложил кольцо поскромнее. Она обиделась, сказала, что если я не могу купить любимой девушке кольцо, которое ей нравится, то мне вообще не стоит жениться.

Сашка по-прежнему делает вид, что его вовсе тут нет – ему Даша нравится ничуть не больше, чем мне. И, в отличие от меня, восемь лет назад он даже пытался отговорить Кирсанова от этого брака – мне это тогда казалось неудобным.

– Может быть, она была права? – предполагаю я. – Извини, если это звучит жестоко.

– В том-то и дело, – с горечью соглашается Вадим. – Мне кажется, она до сих пор жалеет, что вышла за меня замуж. Я же ей горы золотые обещал. А как мы рассчитывали на нашу фирму! Питер так и сказал – прибыль пятьдесят на пятьдесят делить будем. Знаете, я только теперь, кажется, понял, почему Даша вернулась ко мне. Сразу как-то не сообразил. Она на дядюшку моего купилась. Помните, когда он впервые в Россию, на родину своего отца приехал да десять тысяч долларов дому ветеранов подарил, все городские газеты писали о щедрости заграничного миллионера? Приврали, конечно, для красного словца. Не был он никогда миллионером – обычный обеспеченный американец. Ну, а она, должно быть, из тех статей соответствующие выводы сделала. Детей у него не было, и я вдруг его самым близким родственником оказался. Но и тут я ее разочаровал. Дела на фирме пошли не блестяще, и дядя в моих деловых способностях разуверился. Ну, а после того, как прошлым летом Питер женился, наши отношения с Америкой и вовсе стали прохладными, – он вдруг замолкает, открыв рот, а потом спрашивает шепотом: – Неужели это она? Через столько лет? Я думал, она забыла давно о той глупой истории. Ну, кто я был для нее? Друг по переписке? Она даже имени моего не знала.

С этим я не соглашаюсь:

– Наверно, всё-таки знала, раз сумела тебя отыскать.

Вадим мотает головой:

– Не понимаю, как. Мне казалось, я всегда был для нее дядей Кирей. Невозможно же найти человека по придуманной им кличке.

Я снова беру в руки письма, прыгаю взглядом по строчкам.

– Вы долго переписывались с ней. За это время ты вполне мог написать что-то такое, что позволило ей раскрыть твое инкогнито.

Вадим морщит лоб.

– Нет, не было ничего такого. Она лишь однажды спросила, как меня зовут, да и то не настаивала на ответе.

Ехидный смешок заставляет нас вздрогнуть. Сашка стучит по столу пустой сигаретной пачкой и смотрит на нас, как на неразумных детей. В его карих глазах прыгают веселые огоньки.

– Ты дал ей целых три путеводные нити! – голос его звучит чересчур покровительственно, но мы и не думаем обижаться. – Во-первых, она читала в «Комсомолке» твою статью. Или ты писал ее под псевдонимом?

Вадим ахает:

– Нет, я подписался, как обычно: В.Кирсанов.

– Вот и ответ! – подтверждает Сашка. – Но даже если «Комсомолка» ее не вывела на след, то это могли сделать наши местные газеты. О твоей победе на всероссийском конкурсе они писали? А об американском миллионере, который, наконец, нашел своего российского племянника? Тоже писали! Ты никогда не задумывался, сколько Вадимов Кирсановых живет в Санкт-Петербурге? Думаю, не так много. Да она легко могла тебя вычислить даже по социальным сетям.

Я сердито кусаю губы. Моей репутации сыщика нанесен ощутимый удар. И как я сама до этого не додумалась?

Вадим кивает, признавая разумность Сашкиных доводов.

– Наверно, так оно и есть. А я, дурак, думал, что остался для нее дядей Кирей.

А я спрашиваю у Давыдова:

– Хорошо, тогда скажи – как?

– Что «как»? – не сразу понимает Сашка.

– Как она это сделала? – уточняю я. – Посторонний человек не смог бы узнать о диссертации Вадима и подобрать пароль к его компьютеру.

Кирсанов вздрагивает и бледнеет еще больше.

– Значит, – произносит Сашка то, что явно боится произнести сам Вадим, – она работает на вашей кафедре!

Мне кажется – Вадим сейчас расплачется – у него и губы уже дрожат.

– Вся эта история не стоит выеденного яйца, – фыркаю я. – Ты когда-то обидел ее, она сейчас насолила тебе. Вы квиты. Я понимаю, что если она сольет твою диссертацию в интернет, тебе придется доказывать свое авторство, но думаю, ты с этим разберешься.

На щеках Кирсанова проступает румянец.

Я смотрю на часы – почти два часа ночи. Несмотря на всю занимательность этой истории, мне хочется спать – сказываются дневные переживания и выпитая валерьянка. И я пытаюсь сообразить, как бы потактичней намекнуть Кирсанову, что завтра – отнюдь не выходной.

– Но если мы работаем с ней на одной кафедре, я должен об этом знать, – он снова сыплет соль на рану. – А если мои извинения ее не устроят? Если она продолжит мне мстить? Вы только представьте, как это может сказаться на работе университета?

Сашка не может удержаться – он улыбается.

– У вас что, секретная организация? Какие еще тайны она может выдать конкурентам? Информация о том, сколько двоек ваши студенты получили на экзаменах, вряд ли кого-то заинтересует.

Мне тоже это кажется смешным, но сам Вадим относится к вопросу куда серьезнее.

– Ты зря думаешь, что у нас не может быть секретной информации. Конечно, коммерческих тайн у нас нет, но вот служебных – сколько угодно. В этом учебном году у нашего университета – государственная аккредитация. Приедет серьезная комиссия из Москвы, и мы должны будем подтвердить, что соответствуем всем предъявляемым к вузам требованиям. А требования эти, ох, какие жесткие! И у каждого вуза, в том числе и у нашего, есть слабые места, о которых проверяющим знать необязательно.

– Ну, – машет рукой Сашка, – вряд ли твоя виртуальная подружка ненавидит тебя настолько, чтобы вместе с тобой утопить весь университет.

– Допустим, – кивает Кирсанов. – Но и у меня есть слабые места. Я собираюсь защищать докторскую. А если она не только выложит диссертацию на каком-нибудь сайте, но и отправит анонимку в диссертационный совет и обвинит меня, например, в плагиате? Конечно, я сумею оправдаться, но сколько времени это займет? А на защите любая мелочь может иметь огромное значение! Есть и еще одна история, о которой знают многие на нашей кафедре, но которая не должна стать достоянием общественности. В нашем университете учился один человек, который сейчас сделал неплохую политическую карьеру, а я, как бы потактичнее сказать, во время учебы немного ему помогал.

Обычное дело – уважаемый человек хочет иметь диплом, но не хочет учиться.

– Он хоть раз был на лекциях или экзаменах? – интересуюсь я.

– Честно сказать, нет, – признает Вадим. – Вернее, на государственном экзамене он был. И на защите дипломной работы тоже. А остальные оценки он получил заочно.

– То есть ты ходил с его зачеткой и просил преподавателей не быть слишком строгими к полезному человеку? – ухмыляется Сашка.

– Приблизительно так, – совсем сникает Кирсанов. – Ну, понимаете, меня попросили помочь молодому перспективному политику, которому для хорошей карьеры не хватало только диплома о высшем образовании. А так всё решилось к обоюдной выгоде – он стал дипломированным специалистом, а университет обрел выпускника, которым может гордиться. Но если история о том, как он на самом деле у нас учился, когда-нибудь всплывет, это серьезно повредит и ему, и нашему вузу, и мне самому. И я чувствовал бы себя увереннее, если бы знал, что девочка, с которой я когда-то переписывался, не имеет к нашему университету никакого отношения. Или если бы, по крайней мере, знал, кто она.

– Тупиковая ситуация, – с комичной серьезностью признает Сашка. – Ты хочешь ее найти, но у тебя нет ни одной зацепки. О ней не писали в газетах (по крайней мере, тебе об этом не известно), у нее нет американского дядюшки.

Вадим шарит по карманам, надеясь найти непочатую пачку сигарет, но не находит и разочарованно хмурится.

– Вы должны мне помочь! – жалобно взывает он. – То есть, не должны, конечно, но…

– Ладно, старик, – Сашка хлопает его по плечу, – мы всё поняли.

Я буравлю его взглядом – не ночью же разбираться в этом непростом деле! Но он не хочет проявить благоразумие.