Кахатанна. Тетралогия

И Мисси старательно улыбнулась сквозь слезы.

* * *

Когда Каэ вывели на арену – а теперь ее выводили уважительно, стараясь не прикасаться лишний раз, не пихать, – первое, что она увидела, были ее бледные и осунувшиеся от напряжения друзья. Рогмо и десять воинов сидели в первом ряду амфитеатра, скованные по рукам и ногам, разъяренные собственной беспомощностью и напуганные предстоящим событием. Они-то уже слышали, что сегодня с Каэтаной собирается сражаться сам Катарман Керсеб, и они понимали, что прозвище Непобедимый среди унгараттов получить очень трудно.

Когда великий магистр вышел на арену, весь амфитеатр огласился приветственными криками. Унгаратты ревели от восторга, вскакивали со своих мест, дамы бросали на песок шелковые шарфы и украшения; только одиннадцать человек в первом ряду сидели сжав зубы. И желваки ходили под натянувшейся бледной кожей.

Катарман Керсеб был достоин сражаться с самим Траэтаоной. Даже слишком достоин, подумала Каэ. Вот пусть бы с ним и сражался. Она недоверчиво оглядывала высокого, худощавого противника – мускулистого, подвижного, гибкого. Он напомнил ей удава, приготовившегося к броску. Ведь у змеи не слишком рельефные мышцы, и пребываешь в блаженном неведении относительно ее исполинской силы, пока не попадешь в смертельные объятия.

Непобедимый был облачен в диковинный наряд – дикую путаницу цепей, кожаных полос и металлических пластин. Все это было щедро украшено серебром и тускло блестело при каждом движении. На плечи воина был небрежно накинут черный плащ, отороченный по низу серебристым мехом, а голову защищал рогатый шлем с забралом в виде морды какой-то отвратительной твари. В узких прорезях льдисто сверкали недобрые, суровые глаза. Руки магистра были обнажены, и только на запястьях свивались тугими кольцами серебряные змеи с рубиновыми глазами. Длинные желтые волосы падали на плечи, выбиваясь из-под шлема.

А когда великий магистр обнажил свой меч, Каэ поскучнела всерьез. Клинок был неподъемным, с ее точки зрения. И то, что Непобедимый проделывал с ним, вращая в разные стороны, подбрасывая и снова ловя, внушало уважение. Но ведь уважением ограничиться не получалось, и она пыталась представить себе, как сражаться с ним, и не могла...

Великий магистр видел ее в деле не один раз и поэтому тоже не торопился нападать, памятуя о том, что нападающий раскрывается и рискует получить сильный встречный удар от достойного противника. Каэтану он считал противником достойным, но был уверен в собственном успехе. Как бы вынослива и ловка ни была эта девчонка, она не устоит перед натиском его силы и мастерства. Он даже радовался ее появлению в Кортегане: она давала ему возможность еще раз утвердить свою незыблемую власть и окружить себя ореолом непобедимости.

Меч магистра свистел в воздухе; Такахай и Тайяскарон рвались вперед, чтобы защитить госпожу, а она стояла и... думала. Странное занятие, если учесть, что смерть плясала в нескольких шагах от нее. И тем не менее она сосредоточенно вспоминала все, что говорил ей Траэтаона. Потом мысли ее невольно разбрелись, как она ни старалась направить их в нужное русло, и собрались вновь на лужайке перед Храмом Истины. Скрипели двери, порываясь сказать что-то особенное, теплое, сияло солнце, и заросли орешника тихо шелестели: «Кахатанна, Кахатанна... « И в священной роще Салмакиды двигались неясные, легкие тени. Одна из них перешагнула поющий ручей, прошла сквозь пространство и через несколько секунд ступила на белый песок арены.

– Я здесь, не бойся, – сказал он. А она и не боялась.

Потому что давно, очень давно чувствовала его незримое присутствие и узнала его еще задолго до того, как они встретились на Мосту.

Гигант в черных доспехах, самый лучший, самый отважный, самый надежный друг в мире, умеющий любить так, что Вечность и Смерть в испуге отступили, пропуская его к Каэтане, стоял рядом с ней.

– Я вот гладиатором работаю, – извиняясь, пожала она плечами.

– Бывает, – ответил исполин. Он так и остался немногословным.

Рогмо и сангасои в ужасе смотрели, как в нескольких шагах от явно красующегося перед своими подданными магистра их госпожа тихо шевелила губами, будто молилась. Но кому?

– Он слабее тебя, – сказал Бордонкай. – Прикончи его, а я буду рядом, если что.

– Спасибо, – ответила она. И шагнула вперед.

Катарман Керсеб успел отпрыгнуть назад, когда змеиным жалом скользнул к нему сверкающий Такахай. Следующие несколько минут они обменивались ударами, и великий магистр с удивлением обнаружил, что девчонка не так уж и слаба. Ловкость ловкостью, но мускулы у нее были железные. На скрещенных клинках она выдерживала самые мощные его выпады и даже не покачнулась ни разу. Очень скоро Непобедимый понял, что должен выложиться весь, без остатка, чтобы рассчитывать на благополучный исход поединка. Красивого и быстрого убийства, которым он обычно завершал все свои бои, уже не получилось.

Он не заметил того момента, когда Каэтана взвилась в воздух, в крайней верхней точке прямо над ним сделала сальто и сбила с его головы шлем. Толчок был довольно сильный, и великий магистр не только потерял шлем, но и оступился, оказавшись на шаг ближе, чем это можно в таких поединках. Каэ с наслаждением двинула его в челюсть рукоятью Тайяскарона. Она сумела бы и рану нанести, но хотелось избавиться от перехлестывавших ее боли и гнева еще более грубым способом. Магистр отшатнулся, схватился левой рукой за разбитые губы, из которых потоком хлестала кровь. Это был некрасивый удар, к тому же он его пропустил. И это был великий позор для мастера такого класса. Унгаратты, сидящие вокруг арены, притихли, перестав понимать, что происходит.

А Каэ перенесла всю тяжесть тела на выставленную вперед ногу, сильнейшим взмахом отбила клинок Катармана Керсеба, который несся к ней в горизонтальной плоскости; волной перетекла дальше, почти оторвавшись от песка арены, и в этом немыслимом положении, практически паря в воздухе, не ударила, а врезала со всего маху гардой своего меча по правой скуле врага. Холеная, алебастровая кожа лопнула, и Керсеб невольно вскрикнул, откидывая назад голову. Он потерял контроль на краткую долю секунды, но и ее хватило, чтобы Каэ пнула его ногой в пах.

По рядам зрителей прокатился неуверенный, нервический смешок.

Веками унгаратгы приукрашивали смерть, пытаясь преподнести ее произведением искусства, истребить в людях жалость, любовь, привязанность, поставив над всем красоту убийства. И Каэ, как всегда, открывала им простую истину – смерть некрасива, это жестокая и грязная штука, и она не может быть другой. Она не испытывала ненависти к Великому магистру, но она ненавидела его принципы, его убеждения. Уничтожая на арене Катармана Керсеба, она тем самым развеивала миф, убивала порочную идею, и на собственную жизнь ей было сейчас наплевать.

С каждым ударом унгаратт терял силы и уверенность в себе. Она вышибла ему передние зубы, перебила нос; сильный удар пришелся и на правую бровь, и теперь кровь заливала глаз, мешая смотреть. Магистр понимал, что она давно уже могла бы убить его – так же легко и небрежно, как поступала прежде со всеми своими противниками. Только теперь он догадался, что это не рыцари были слабыми воинами, а она слишком сильной. Он не представлял, чего же она хочет добиться, избивая его жестоко и грубо. Его мучила не столько боль, которую вполне можно было бы перетерпеть, сколько сознание собственной беспомощности, неловкости и чувство унижения.