Каирская трилогия
Шрифт:
Фуад смеясь, продолжил:
— В период революции прокуратура замыкается и отступает назад, тогда как полиция, наоборот, выходит на первый план, поскольку периоды волнений и революции это ещё и время власти полиции. И если «Вафд» вернётся к власти, он вернёт прокуратуре её статус, а полицию заставит соблюдать рамки. В период естественной власти последнее слово будет за законом.
Ахмад прокомментировал это так:
— А разве можно забыть эпоху Сидки?! Солдаты сгоняли население с помощью дубинок в дни выборов. Многие наши знатные друзья заплатили слишком высокую цену за непоколебимую верность «Вафду»: их дома разрушили, а сами они обанкротились. И вот мы видим, что этот «шайтан» уже в составе переговорной комиссии в одеждах
Фуад ответил:
— Сами обстоятельства требовали коалиции. И такой коалиции бы не было, если бы этот шайтан не присоединился к ней со своими помощниками. Самое главное — это конечный результат.
Фуад задержался в обществе Ахмада ещё ненадолго, попивая кофе, пока Камаль внимательно разглядывал его. Он заметил на нём элегантный белый шёлковый костюм и алую розу в петлице, а также сильную личность, в которую превратила его должность. В глубине души он почувствовал, что несмотря на всё, он будет рад, если этот молодой человек попросит руки его племянницы, хотя сам Фуад не затрагивал эту тему. Казалось, он даже хочет уйти, и сказал господину Ахмаду:
— Должно быть, сейчас пришло время отправляться в лавку. Я останусь с Камалем, но навещу вас до отъезда на курорт в Александрию, где решил провести остаток августа и начало сентября.
Он поднялся и пожал руку Ахмаду на прощание, затем вышел из комнаты вслед за Камалем. Они поднялись вместе наверх, где устроились в кабинете. Фуад принялся с улыбкой рассматривать книги, выставленные рядами, и спросил:
— Нельзя ли мне взять у тебя книгу почитать?
Скрывая недовольство, Камаль ответил:
— Я буду только рад. А что ты обычно читаешь в свободное время?
— У меня есть сборники стихов Шауки, Хафиза, Мутрана, некоторые книги Аль-Джахиза и Аль-Маарри. Но особенно я люблю «Правила дольней жизни и религии» Маварди [81] , не говоря уже о произведениях современных авторов, наряду с Диккенсом и Конан Дойлем. Но моя полная отдача закону отнимает у меня большую часть времени.
Он встал и принялся осматривать книги, читая их названия, затем вернулся и фыркнул:
81
Маварди Абу Аль-Хасан Али ибн Мухаммад ибн Хабиб Аль-Маварди (972 — 1058) — видный арабский юрист, социолог, дипломат, политический мыслитель и писатель-моралист. Выдающийся знаток мусульманского права, тонкий дипломат, человек, обладавший высочайшим нравственным авторитетом, он сделал блестящую карьеру на службе багдадских халифов. Он был назначен главным судьёй Багдада, а потом послом по особым поручениям халифа в разных странах. Он играл ключевую роль в установлении добрососедских отношений между Аббасидским халифатом и набирающими силу воинственными и агрессивными государствами сельджуков и бувахидов. Автор книг-зерцал: «Правила дольней жизни и религии», «Законы визирской власти и политика владычества», «Облегчение рассмотрения и ускорение триумфа», в которых не только предлагал правящему халифу и его министрам наставления, советы и правила управления государством, основанные на религиозном праве, мусульманских традициях и жизненном опыте человечества, но и выдвигал высокие требования к людям, претендующим на высшую власть в государстве. Ему принадлежат также книги по мусульманскому праву.
— Чисто философская библиотека. Ко мне она не имеет никакого отношения. Я читаю журнал «Аль-Фикр», для которого ты пишешь статьи, и последовательно слежу за ними несколько лет. Не стану утверждать, что читал все или помню что-либо из них. Философские статьи читать тяжелее всего, а государственный прокурор обременён работой. Почему бы тебе не писать на популярные темы?
Камаль так часто слышал собственными ушами, как принижают плоды его стараний, что не очень-то и огорчался из-за этого,
ибо уже привык. Сомнения поглощали всё, даже саму грусть. А что есть слава? И что есть популярность? На самом деле его даже радовало, что Фуад находил чтение его статей бесполезным времяпрепровождением для себя. Он спросил его:— Что ты имеешь в виду под популярными темами?
— Литературу, к примеру.
— Когда мы были вместе, я читал некоторые остроумные литературные вещи, однако я не литератор…
— Тогда оставайся один в философии. Разве ты не философ?
«Разве ты не философ?! Эта фраза врезалась в его сознание настолько, что сердце его задрожало от ужаса, ведь именно она прозвучала из уст Аиды на Дворцовой улице когда-то!»
Чтобы скрыть волнение, закипавшее в груди, Камаль громко рассмеялся и вспомнил те далёкие дни, когда Фуад был привязан к нему и следовал за ним повсюду, словно тень. И вот теперь он смотрит на важного человека, достойного дружбы и верности!..
«А какую пользу я извлёк из своей жизни?..»
Его друг рассматривал его усы и внезапно засмеялся и сказал:
— А если?!
В глазах Камаля появился вопрос, что означали эти последние слова. Фуад ответил:
— Нам обоим почти тридцать, и никто из нас так и не женился. Наше поколение так и кишит холостяками. Кризисное поколение, ты не находишь?
— Я не сдвинусь с места…
— Не знаю почему, но я уверен, что ты никогда не женишься.
— Всю свою жизнь ты был очень проницательным…
Нежно улыбаясь, как будто желая тем самым заранее оправдать свои слова, Фуад сказал:
— Ты эгоист. Отказываешься жениться только ради того, чтобы быть полновластным хозяином собственной жизни. Брат мой, наш пророк женился, но это нисколько не мешало ему иметь возвышенную духовную жизнь…
Он засмеялся и пояснил:
— Извини, что я привёл пример с пророком. Я ведь почти что забыл, что ты… Ну да ладно, не будем спешить. Ты больше не тот старый атеист, что прежде. Сейчас ты сомневаешься даже в самом атеизме, а это уже полезный шаг на пути к вере…
Камаль спокойно ответил:
— Давай не будем философствовать. Тебе это не нравится. Скажи-ка мне лучше, почему ты сам всё ещё не женился, если у тебя такое мнение о холостяцкой жизни?
Он тут же почувствовал, что не должен был задавать ему этот вопрос, из страха, что Фуад расценит это как тонкий намёк на сватовство к Наиме! Но Фуад, казалось, и не думал об этом, более того, он даже громко рассмеялся, не выходя за рамки сохранения достоинства, и сказал:
— Ты же знаешь, что я поздно испортил свою жизнь, а не в раннем возрасте, как ты. Я ещё недостаточно нагулялся!
— А когда нагуляешься, женишься?
Фуад отмахнулся в воздухе тыльной стороной ладони, словно отгоняя ложь, и признался:
— Раз уж я терпел до сегодняшнего дня, то потерплю и ещё, пока не стану судьёй, например. И тогда смогу породниться хоть с министром, если захочу…
«О, да ты сын Джамиля Аль-Хамзави!.. Жених дочери министра, свекровь которой откуда-нибудь из рабочего района, вроде Аль-Мубайиды! Я брошу вызов Лейбницу, который доказал наличие зла в мире, чтобы доказать это!»
— Ты рассматриваешь брак как…
Фуад, посмеиваясь, оборвал его, прежде чем он успел закончить свою фразу:
— Это лучше, чем вообще не рассматривать его!
— Но как же счастье?..
— Не философствуй!.. Счастье — это субъективное искусство. Ты можешь найти счастье с дочерью министра, тогда как не найдёшь ничего, кроме горя, если женишься на ком-то из твоей среды. Брак — это договор, вроде того, что подписал вчера Ан-Наххас. Это и торг, и оценка, и сметливость, и дальновидность, и выгоды, и недостатки. В нашей стране высокое положение можно приобрести только таким путём. На прошлой неделе один человек, которому нет ещё и сорока, был назначен старшим судьёй, тогда как я всю жизнь служу этой системе, выполняя кропотливый труд, так достигнув этого высокого поста!