Каирский синдром

Знаю, что скажет твоя русская душа. Знаю, что скажет моя немецкая душа. А что может дать мультикультурный подход? Нет, общечеловеческих ценностей тут быть не может.

Мне иногда сдается, что разговор об исламской угрозе есть отвлекающий маневр, чтобы закрыть глаза на разрушительные процессы, что происходят в наших, европейских обществах.

Тут Гюнтер подмигнул и в его голосе прозвучал апломб немецкого профессора:

— К тому же, мой дорогой Димитрий, твоя историческая родина — Россия — находится в стадии антропологического коллапса. Подобно Египту эпохи мамлюков. Вам, русским, было бы полезно взглянуть на нынешний Египет с этой точки зрения. Заглянуть в историю. Египет в XVIII веке был подобен нынешней России. Ненасытные мамлюки выпивали последние соки из своего народа, который находился в состоянии демографического спада и моральной деградации. И знаешь, что их спасло? Ха-ха! Их спасла иностранная оккупация. Их спасли чужеземцы, их спас Наполеон. Он всего лишь установил просвещенный порядок в стране. Он сверг власть мамлюков, дал египтянам твердый закон, открыл доступ к современной науке и технологии. С этой самой экспедиции Бонапарта и началось их национальное возрождение. С каких-то полутора миллионов человек население Египта увеличилось до нынешних восьмидесяти. Национальная жизнь пошла на подъем. Вот так-то, сравни это с вашей муттерхен Руссланд. Любые политические реформы там бесполезны, ибо каста мамлюков никогда не пойдет на ущемление собственных интересов. Вам нужна просвещенная диктатура, нужны варяги, нужна оккупация или что-то в этом роде, чтобы спасти русский народ от своих хозяев…

Гюнтер остановился, почувствовав, что сболтнул лишнее, пожал мне руку и ушел из Английского парка.

А я поехал в Египет — посланник мельчающей европейской мысли.

И бывший советский переводчик.

«СИТИ-СТАРС» (6 марта 2010 г.)

На окраине Каира нас высадили в гостиничном комплексе «Сити-Старс». Этот монстр характеризуется как «первый интегрированный гостинично-торгово-жилой комплекс на Ближнем Востоке». В центре квартала — супермолл, вокруг — гостиницы и резиденции. Великолепный холл в псевдодревнеегипетском стиле: мраморные колонны, цветные Клеопатры и Сфинксы. В этом вместилище комфорта прохаживаются шейхи с выводками жен и детей, а также кучкуются некрасивые западные туристы в шортах и майках.

Разве так тут было?

Разве так тут было?

Разве так тут было в 71-м?

Здесь была бескрайняя пустыня. Она начиналась под окнами моего дома в Наср-сити и уходила к горизонту. Здесь, на барханах, разворачивался газик-«козел» и рвался по пустынной дороге к Суэцкому каналу, где проходила линия фронта.

Сегодня Гелиополис и Наср-сити слились с аэропортом. Древний город превратился в бескрайний спальный район. Населенный модифицированными египтянами XXI века.

Приняв душ, я пошел на ужин. Сел подальше от немцев, набрав на шведском столе арабскую снедь: бабагануш, тахину, кофту с кебабом, шаурму, таамию (она же фалафиль), лепешки, и, под конец, пахлаву. Умял, запил красным вином «Обелиск». Довольно дорогое вино — качество французского столового, а стоит двадцать восемь евро бутылка.

Живот вспучило — как обычно от арабской пищи: много баклажанов, бобов и масла.

С сигариллой вышел к бассейну: он извивался змеей внутри гостиничного комплекса, подсвечивался и подогревался, а в нем плескались два пьяных англичанина.

Над подсвеченными пальмами, над высоченными корпусами «Сити-Старс» — вечное ближневосточное небо, равнодушно взирающее на древних и новых египтян, на феллахов, гяуров, хабиров, пашей и заезжих туристов.

Я ощутил себя вне времени. Успенский говорил, что мы — не те двурукие и двуногие создания, какими видим себя на фотографии. Если посмотреть на нас в четвертом измерении — временном, — мы превращаемся в гусеницу длиной в годы, вращающую бесчисленными руками и ногами. И это наша перетекающая сущность.

ПРОБЛЕСКИ ПАМЯТИ

Навязчивое ощущение времени меня томило. Оно мучало всю ночь, терзало бесконечными вспышками бреда, пока я, наконец, не выпил стакан JB и не вырубился. Виски подействовало: живот перестал бурлить, темная южная ночь потекла плавно.

И я вспомнил: Каир 1971-го. Когда я здесь жил, на месте «Сити-Старс» ничего не было. Сразу за стадионом, где потом застрелили Садата, начинался комплекс домов Наср-сити, мой дом был последним, а за ним шла пустыня — вплоть до Суэцкого канала. Здесь же заканчивалась линия «метро» — замусоленного трамвайчика, бегающего с колониальных времен. У остановки сидели на корточках и курили местные работяги.

Иногда к трамваю подходила грудастая нищенка в галабие и протягивала могучую руку:

— Мистер, иддини фулюс, баба кассура, мама кассура (Мистер, дай денег, папа болен, мама болен).

И я под настроение давал ей пару кыршей — пиастров.

В 71-м пиастр (и фунт) стоили дорого. Египтяне жили на зарплату в 13–15 фунтов, а я, имея 69, считался обеспеченным иностранцем.

Смешно, египетский фунт был равен тогда британскому. А за 23 фунта я мог купить на выбор: «Сейко» последней модели, золотую цепочку, перстень с агатом или кожаный пиджак — мечту советского студента. Матерые советские полковники покупали на фунты метровые отрезы гипюра и везли в Россию — чтобы продать через комиссионку.

Итак, 71-й, последняя остановка у Наср-сити, 6.

Садится солнце на другом конце Каира — за Гизой, и зажигаются огни в арабских лавчонках. Для русских хабиров торговцы держат хамсаташар — чекушки с недорогим местным бренди. Полковник Котиков — тот круче: он покупает в аптеке медицинский спирт и смешивает с колой: получается спиртокола. После двух стаканов нервы успокаиваются, и Египет становится для Котикова родным.

Вот он сидит у окна в Наср-сити, пьет спиртоколу. Зрение проясняется. Он видит: дачу под Владимиром, огород и новенькую «Волгу», привезенную из Египта…

Резкий вопль муэдзина выводит полковника из дремы, и он, ругаясь, ложится спать.

Наутро — тяжелое пробуждение. Полковник спускается десяток этажей (лифт не работает), садится в «козлик». Косоглазый солдат Махмуд везет его пустынной дорогой на канал, в Исмаилию, где целый день русские хабиры репетируют с египтянами штурм линии Бар-Лева. Пыхтят. Потеют. И после обеда возвращаются в Каир. Пить хамсаташар.

Дома Наср-сити, 3 и 6, высятся одиннадцатиэтажными махинами на окраине города. Внизу — лавка «Люис» — самое оживленное место в русском ареале. «Люис» — результат опечатки: лавка называлась «Люкс», однако египтянин спутал букву. Теперь и хозяина зовут Люис. Хабиры поговаривают, что он израильский шпион.

Люис — толстый человечек, он ловко нарезает свиную колбасу, заворачивает продукты в бумагу, ставит на прилавок фляжки с бренди и выдает кредит спустившим все фунты советским военспецам и переводчикам. Выдавая продукт, целует собственную руку.

Свинина и алкоголь, запретные для мусульман, производятся на христианских фермах под Джанаклисом.

Много позже пьяный египетский полковник объяснил мне, что алкоголь — допустимый грех для мусульманина, а вот свинина — прощению не подлежит. Потребляющий свинину пойдет прямиком в ад, но пьющий виски способен замолить грехи.

…Египет-71. Флакончик бренди «Дюжарден», тонко нарезанная докторская колбаса и торши — засоленная овощная смесь. Мат советских хабиров и веселое чувство, будто коммунизм не за горами. Это чувство исчезло скоро — году в 74-м, после очередного инсульта Брежнева. Начался застой, и все мы, гомо советикусы, погрузились в историческую спячку. А точнее, стали проваливаться в Никуда.

СТРАННАЯ ЖИЗНЬ НОВОГО КАИРА (7 марта 2010 г.)

Я проснулся свежий как огурчик. Никакого похмелья. Ближневосточный воздух быстро выдувает алкогольные пары.

Сложными переходами, сквозь металлоискатели, прошел из отеля в гигантский молл «Сити-Старс»: он находился в том же комплексе, где я жил. Главное — успеть в тэкс-фри шоп, пока не истекло двое суток. После которых иностранец теряет право на покупку спиртного. Отдел этот почти засекречен, все продается по предъявлении паспорта, как некогда у нас в «Березке».

Попросил у девчонок-продавщиц пять бутылок виски, но они не дали, так как иностранец имеет право на три. Обозвав их простыми солдатскими словами, взял положенные три бутылки и пошел по галереям.